Всего лишь ремесло - С. Стреляев

«Да и не танец у нас, а так, неслаженные телодвижения, трения друг об друга для разжигания животной страсти. Завяжись с ней всерьез…, дальше хуже. Сплошные скандалы – мало зарабатываешь, не туда тарелку ставишь, не так зубы чистишь…, а еще бросит следить за собой, превратится в неряшливое, вечно ворчащее существо».

Клот испытывал отвращение к Виктории, кажущейся ему почти чудовищем. Еще немного, и он бы грубо оттолкнул ее от себя, но музыка вовремя оборвалась, удачно их разъединив.

Не обращая ни на кого внимания, Черный приставал к Евгении и та отвечала взаимностью.

– Прикольная зажигалка, – наконец-то оторвался приятель от губ Жени, повертел в руках недавно купленную Александром побрякушку.

– Забирай, – бросил Клот.

– Прелесть! – следом загорелись глаза у его подруги – ей подвернулся брелок в виде маленькой белочки.

– Забирай! – расщедрился Клот, не желая отвлекаться от мыслей ради каких-то белочек.

Еще пара рюмок спиртного, выпитых одна за другой, кардинально изменили мировоззрение парня. Увиденное на экране смазалось, превратилось в невозможное. «Здесь, со мной за столом такие же, как я – они реальны, это настоящее. Другие не могут существовать так же, как и мне никогда не получить уведомления о принятии моей рукописи и выплаты за нее гонорара. Деньги? За что? За писанину? За сидение на стуле? В то время как другие в мороз и зной, копошась в грязи, добывают копейки. Ни у кого не может быть таких богатств, а ведущий программы – сумасшедший. Кто видел состоятельных бездельников? А их работу иначе не назовешь. Слышим о них часто, но и про золотую антилопу знаем с детства».

Жизненный опыт, усиленный рабской привычкой, превращал транслируемых по телевидению особ в иллюзию больного разума, помешательство, опасную болезнь.

– Пойдем, – увлекала Виктория его за собой в спальню, оставляя зал в распоряжении второй пары, чем та не замедлила воспользоваться.

Александру пришлось отложить дорогой телефон Черного и прекратить создавать видимость усердной переписки посредством смс. Нехотя он начал отвечать на ласки Виктории…

Ночью Клот проснулся от жуткого воя во дворе. Встав с постели, накинул на плечи халат, посмотрел на спящую рядом девушку.

«Нет, не измена. Я ее не люблю, она не Лита», – хмель успел выветриться из головы, но, не смотря на нелюбовь к Виктории, в душе поселилось нечто гадкое. Он знал, оступись подобным образом Лита, ему бы, вряд ли, понравились такие оправдания.

Страшные звуки разрывали округу – так воют по покойникам. Александр поспешил выйти на крыльцо. Гром, не замечая хозяина, продолжал свое дело, вытянув шею по направлению к огромной луне, безобразно выпирающей на безоблачном небе. Ярко-красная, она предвещала страшное. Овчарка, ощетинившись, распевала на все голоса. Становилось жутко.

– Тихо приятель.

Услышав знакомый голос, пес повернул голову. Взъерошенная шерсть медленно легла на мускулистое тело. Из-под кустов поблескивали глазами перепуганные коты.

– Ложись спать.

Гром послушно загремел цепью в направлении будки. Следом потянулись примирительно мурчащие квартиранты.

Усевшись на крыльцо, Клот закурил. Сон разогнал мистический страх. С неба срывался редкий, но крупный снежок, луну затягивало пеленой. На смену Грому, со своим репертуаром, поспешила ночная птица. Ее уханье умиротворяло. «На филина не похоже», – Александр пытался разгадать полуночного артиста, определить направление его сцены – безуспешно. Птица все пела и пела, оставаясь неизвестной, наполняя душу приятным теплом, неся странную надежду.

«Добьюсь. Это мне знак, все получится».

Пробираясь сквозь темноту, Александр натыкался на всякие мелочи, разбросанные по залу. Дорога в небольшой «кабинет» лежала мимо спящих на диване.

«Желательно никого не потревожить. Еще дурацких вопросов не хватало».

Парень хотел почета и уважения, признания благодаря творчеству, но еще больше стеснялся своих увлечений. Ни разу ни один намек не слетел с его языка, ничто не выдало позорящей тайны. В привычной среде Клота подобные занятия награждались насмешками, а у парней, и вовсе, считались проявлением женственности. Не стоило говорить и о любви к книгам, если не готов услышать пренебрежительное: «Куда этот буквогрыз пошел?» Но, если все же уличат за чтением, необходимо соврать и свести позор к минимуму: «Одну в год читаю». Тогда брюзгливость открывателя тайн сменится удовлетворением – признает в тебе брата: «Ну, а что? Если книжка хорошая, то можно удовольствие растянуть», – согласится благодетель. Как ни печально, а среди знакомых Александра почетно было выпучивать свое невежество и в то же время поучать детей: «Не забудь про уроки, а то будешь, как я мешки таскать», – слышишь гордые замечания родителей, но не о пользе знаний. Твердящие ложь прекрасно понимают – учись не учись, а похожее происходит от подобного, и сыну воротилы мешков уготовано то же самое, но все равно твердим и поучаем, ведь так принято, иначе, зачем когда-то сами выслушивали наставления отцов. А случись таланту вырваться из грязи, он сразу превращался в глазах уже бывших коллег в слабака, боящегося работы, хлюпика, и обязательно, как ни парадоксально, в необразованного глупца. Чего уж там писать или читать, признаться, что пьешь кофе, страшно – буржуем обзовут, рабочий класс обязан баловаться чифирком.

«Возможно, это на поверхности, и у каждого есть свой тайный мир, как у меня. Наверняка, за пошлыми шуточками, пьянством и руганью скрываются настоящие люди. Но почему мы стесняемся показать себя, презираем все возвышенное? Как, наверное, приятно не скрывать благородных порывов и получать в награду похвалы, а не упреки».

…Прислушиваясь к мужицкому храпу Черного, Александр ступал все уверенней до тех пор, пока больно не кольнуло в ноге. Сдерживая стоны, он наклонился, вырвал из ступни застежку бюстгальтера.

«Разорвал он его, что ли?»

На его ругань отозвалась близкая возня, невнятное бормотание. Перевернувшись на другой бок, приятель загудел, закашлялся и снова захрапел.

«Да, такого разбудишь».

Не удержавшись от соблазна, Клот еще раз внимательно изучил телефон Черного. «Себе бы такой, да где уж там, хотя бы системный блок в ногу со временем обновлять». Как можно аккуратнее положил трубку на место. На всякий случай отодвинул от края маленького столика опустошенную вазу с фруктами, теперь наполненную обертками конфет и огрызками.

Откинувшись на спинку стула, Клот переложил со стола на подоконник так никем и не замеченные книги, задернул штору. «Булгаков, Достоевский, Некрасов», – просвечивались сквозь ветхую ткань фамилии писателей.

«Как вам-то удалось? Подскажите путь к пьедесталу рядом с вами».

Наобум взял первый попавшийся роман, открыл также наугад. Слова, мысли – ничего лишнего – все ясно и понятно.

«Талант или упорная работа? И что сподвигло начать? – выпытывал Александр у молчаливых, суровых на вид собеседников, не догадываясь об имеющейся у него особенности, без чужих советов двигающей его к цели, а именно: обладание ни сносной, ни среднестатистической, а совершенно нестерпимой жизнью. Совместимость несовместимого всегда имеет неожиданный и интересный результат. Ну, разве кого удивишь журналистом или философом, написавшим книгу? Другое дело, если это удается человеку, оторванному от высокой культуры, малообразованному, с пагубным окружением. Из-под таких рук выходит нечто живое, непохожее на все остальное, нечто стоящее, опять-таки, в противоположность знающим чуть ли не с пеленок все правила искусств и строго их придерживающихся, а потому создающих что-то среднее, малозначимое, а зачастую вообще непонятное большинству людей. А главное, рожденные для искусства, так им, во всяком случае, говорят, воспринимают творчество как обязанность, от которой любой человек всегда хочет улизнуть. Лишенные права выбора не сомневаются, чему посвятят свои жизни. Средства, почет прилипают к ним вместе с наследством, им незачем усердствовать, стараться: как написал, так и сойдет; а не издадут – бог с ним, с творчеством; вокруг изобилие интересного. Александру же никто не советовал, не помогал, не учил, но самобытность, жившая у него внутри, просилась наружу, требовала, чтобы о ней поведали миру.

Желая познать тропы известных классиков, Клот в очередной раз бороздил сайты, изучая биографии, дневники и привычки великих, попутно внося в закладки попадающиеся обзоры электроники: плазменные телевизоры, видеокамеры, фотоаппараты….

Что толкало людей к творчеству, биографы не знали, но зато благодаря им Клот понял, отчего боится писать – страх не справиться и неспособность себе в этом признаться: «А вдруг не получится и придется начинать сначала? Как быть, если предложения не связаны, абзацы, да вся книга?»