Слишком много клиентов (сборник) - Рекс Стаут

Мне случалось наблюдать, как от вопросов Вульфа женщины вздрагивали, бледнели, срывались в крик или плач, даже набрасывались на него. Но чтобы от его вопроса женщина так покраснела… И кто! Повидавшая всякое звезда Бродвея. Полагаю, здесь сыграла свою роль небрежность, с которой патрон задал вопрос. Я, конечно, не покраснел, но смущенно кашлянул. А она не просто вспыхнула – она опустила голову и закрыла глаза.

– Естественно, – продолжал Вульф, – вам хотелось бы, чтобы этот эпизод поскорее канул в Лету. Вы можете этому поспособствовать, если расскажете мне о других женщинах.

– Не могу. – Она подняла голову, румянец сошел с ее щек. – Я ничего о них не знаю. Вы оставите мой портсигар у себя?

– Пока да.

– Я в вашей власти.

Она встала, но, видимо ощутив дрожь в коленях, вынуждена была опереться о спинку кресла. Наконец она выпрямилась.

– Какая же я дура, что пошла туда сегодня, какая дура! Могла бы сказать… Да что угодно могла бы сказать. Что потеряла его. Какая дура! – Она смерила меня долгим взглядом: – С какой радостью я бы выцарапала вам глаза!

Актриса повернулась и пошла к выходу. Я встал, проводил ее и даже успел открыть перед ней дверь. Она не очень-то твердо держалась на ногах, поэтому я подождал, пока она одолеет семь ступенек до тротуара, и лишь потом запер дверь и вернулся в кабинет.

Вульф успел принять позу, в которой обычно читал, и уже открыл книгу – «Структура человеческих знаний в современном мире» Лаймана Брайсона[7]. Я как-то битый час листал ее и не заметил там ничего о современных сатирах.

Глава шестая

Шесть лет назад, рассказывая об одном из дел Вульфа, – там даже надежды никакой на гонорар не было, – я испробовал трюк, от которого устал задолго до того, как закончил писать. Дело это привело нас в Черногорию, и почти все разговоры велись на языке, которым я совсем не владею, но после я вытянул из Вульфа достаточно, чтобы передать их дословно. Повторять этот утомительный опыт я не намерен, так что просто перескажу суть его беседы с мистером и миссис Перес.

В шесть, вернувшись из оранжереи, он застал супругов у себя в кабинете. Разговор велся по-испански. То ли Вульф воспользовался случаем попрактиковаться в одном из шести иностранных языков, которыми владел, то ли решил, что Пересам так будет свободнее. А может, просто хотел позлить меня. Не знаю, в чем причина. Возможно, сработали все три. После их ухода он пересказал мне основные моменты. Это не свидетельские показания, а всего лишь то, что они сказали.

Они не знали ни кто наведывался к Йигеру в воскресенье вечером (мужчина или женщина), ни сколько приходило людей, ни когда он, она или они ушли. Пересы представления не имели, сколько всяких людей бывало наверху в разное время. Иногда они слышали шаги в холле, скорее всего женские. Если какой-нибудь мужчина и объявлялся, это ускользнуло от их внимания. Когда они поднимались, чтобы заняться уборкой, им ни разу не случалось застать наверху кого-то из гостей. Они вообще не поднимались, если видели, что кабина лифта стоит наверху, но такое бывало лишь раз пять-шесть за четыре года.

В воскресенье вечером звук выстрела до них не донесся, правда в комнате наверху даже пол звуконепроницаемый. Когда в полночь они поднялись, там пахло порохом, причем Пересу показалось, что запах слабый, а его жене – что сильный. В комнате они не узрели ни одного предмета, которого там не было раньше. Ни пистолета, ни пальто и шляпы, ни палантина. Йигер был полностью одет. Его шляпа и пальто лежали на стуле. Пересы потом отнесли их в траншею вместе с трупом. Ни тапочек, ни ночных сорочек, ничего из того, что хранилось в ящиках, не лежало на виду. Постель была не смята. В ванной все оставалось на своих местах. Они не взяли ничего с мертвого тела Йигера, кроме ключей. В понедельник утром убрали комнату, вытерли пыль, пропылесосили мебель, но ничего оттуда не брали.

Свою квартиру в подвальном этаже они не оплачивали. Йигер давал им пятьдесят долларов в неделю и разрешал оставлять себе все, что платили жильцы четырех этажей. Общий доход Пересов составлял около двухсот долларов в неделю (а то и все триста или даже больше). У них нет никаких оснований думать, будто Йигер завещал им дом или какое-либо имущество. Они уверены, что никто из съемщиков с Йигером не связан и ничего о нем не знает. Они, и только они, вели все переговоры с жильцами.

Они подумали и решили, что ста долларов нам с Вульфом будет мало, и хотя на это уйдет бо́льшая часть их сбережений, они считают, что должны заплатить пятьсот. Половину этой суммы они принесли.

Разумеется, Вульф денег не взял. Сказал, что, хотя в настоящее время не намерен передавать кому-либо полученные от них сведения, хочет сохранить за собой право действовать по своему усмотрению.

Тут начались препирательства. Поскольку разговор велся по-испански, я не мог следить за обменом ударами, но, судя по интонациям и выражению лиц, а также по тому, что в какой-то момент миссис Перес вдруг встала, шагнула к столу и шлепнула по нему ладонью, страсти достаточно накалились. К концу беседы эта дама успела немного успокоиться.

Пересы пробыли у нас до самого ужина, а за столом любые деловые разговоры запрещены, поэтому Вульф передал мне разговор, только когда мы вернулись в кабинет. Закончив, он подвел итог:

– Бессмысленно. Время, силы и деньги на ветер. Его убила эта женщина. Звони Фреду.

Он взялся за книгу.

– Ну разумеется, – подхватил я. – О чем речь! Представляю, как им надоела эта ерунда, все эти деньги, что так и сыпались на них. Три сотни или больше в неделю. Пора было это прекратить. И самый простой способ – застрелить его и бросить труп в яму.

Вульф покачал головой:

– Она человек страстей. Ты видел ее лицо, когда я спросил, бывала ли когда-нибудь наверху ее дочь? Ах да, ты ведь не понимал, о чем мы говорим… Как у нее засверкали глаза, голос прямо-таки зазвенел! Короче говоря, она узнала, что Йигер совратил ее дочь, и убила его. Звони Фреду.

– Она призналась?

– Разумеется, нет. Сказала, что запретила дочери подниматься наверх, что та никогда не видела пресловутой комнаты. С яростью отрицала всякую ее причастность. Меня это больше не интересует. – Он открыл книгу. – Звони Фреду.

– Я этому не верю! – Мой голос, вероятно, тоже зазвенел. – До сих пор я даже не заикался о Марии и впредь не собираюсь, но, когда решу жениться, она будет третьей в моем списке. А возможно, и первой. Если к тому времени я не свяжу себя другими обязательствами. В ней, может быть, и есть что-то от ведьмы, но ее уж точно никто не совращал. Если когда-либо она и совратится сатиром, то лишь таким, что стоит, грациозно прислонясь к стволу дерева, и держит свирель в руке. Я этому не верю.

– Нет такого слова «совратиться».

– Значит, будет! Когда сегодня утром я спросил у вас, сколько могу потратить, если потребуется, вы ответили: столько, сколько подскажут здравый смысл и осмотрительность. Я взял пятьсот долларов. Здравый смысл и осмотрительность подсказали мне, что лучший способ потратить их – это устроить засаду наверху и посадить там Фреда. Шестьдесят часов при ставке семь пятьдесят в час дают четыреста пятьдесят долларов. Добавьте полтинник на питание и мелкие расходы, и получится пятьсот. Шестьдесят часов истекут послезавтра, в четверг, в двадцать три тридцать. Я видел Марию, а вы ее не видели, и поскольку вы предоставили…

Зазвонил телефон. Я развернул свое кресло и снял трубку:

– Резиденция Ниро Вульфа…

– Арчи! Я поймал!

– Мужчину или женщину?

– Женщину. Приедешь?

– Сейчас буду. До встречи. – Я опустил трубку на рычаг и встал. – В сети Фреда попалась рыбка. Женского пола. – Я поднял взгляд к часам на стене: без четверти десять. – Надеюсь привезти ее сюда до одиннадцати. Возможно, даже к десяти тридцати. Инструкции?

И тут он взорвался.

– Какой смысл, – взревел он, – давать тебе инструкции?!

Я мог бы поспорить с ним. Пусть назовет хоть один случай, когда я не выполнил инструкций! Разве что чрезвычайные обстоятельства мне помешали. Но с гениями лучше вести себя тактично. Поэтому я ограничился обещанием «руководствоваться здравым смыслом и осмотрительностью» и вышел.

Мне следовало бы прислушаться к ним еще в прихожей и надеть пальто. Я это сразу почувствовал, как только выскочил из дому и направился к Десятой авеню. С реки дул холодный ветер, слишком холодный для мая, но возвращаться я не стал.

Взяв такси на углу, я велел везти меня к перекрестку Восемьдесят второй улицы и Амстердам-авеню. У траншеи все еще мог дежурить коп, но даже если нет, не стоило подъезжать на автомобиле к самому входу в дом.

Полицейского возле ямы не было. Не толпились вокруг и криминалисты-любители. Попадались, правда, обычные прохожие, да подростки околачивались неподалеку. Я свернул у дома номер 156, спустился по трем ступенькам, отпер дверь ключом Мег Дункан и вошел в холл.