Политическая наука № 2 / 2010 г. Экология и политика - Дмитрий Ефременко

Согласно Дж. Лавлоку, «стабильное состояние нашей планеты включает в себя человека как часть и как партнера» биосферы [Lovelock, 1979, p. 145]. В сущности, вопрос состоит в том, чтобы, рассматривая это партнерство в качестве коммуникативной связи, сделать выводы, касающиеся политической демократии и – возможно – дальнейшей трансформации идей об устойчивом развитии и глобальном экологическом управлении. Условно говоря, совокупность этих выводов можно назвать экодемократией, имея при этом в виду, что речь идет о специфической интерпретации делиберативной демократии.

В случае с экодемократией принципиальное значение имеет эффективность коммуникации, преодолевающей границы между природным и социальным мирами [Dryzek, 1995]. Такая коммуникация не опосредована материальными интересами отдельных акторов, как это имеет место в контексте либеральной демократии. В этой коммуникации должны фиксироваться и сигналы обратной связи, исходящие от природных актантов. Ясно, однако, что фиксация и интерпретация сигналов природных актантов невозможны без решающей роли экспертов, а в дальнейшей коммуникации необходимы активное взаимодействие и активные дискуссии с другими социальными акторами. Следовательно, экодемократия скорее выступает вариацией делиберативной демократии с ее идеалом свободного обсуждения проблем и интересов.

Либеральная модель демократии, рассматривающая людей как частных политических потребителей, создает недостаточно стимулов для развития общественно значимой экологической этики, осознания коллективной ответственности за состояние окружающей среды и осуществления на этой основе эффективных мер. Делиберативная модель предполагает такое изменение контекста, в котором обеспечивается коммуникация между теми, кто является виновником экологического ущерба, и теми, кто испытывает его на себе. При этом характер процесса принятия решений изменяется, так как в нем нет привилегированных групп, а поиск решений осуществляется на основе равноправного диалога и согласования интересов. Именно в рамках делиберативной модели, предполагающей равноправное участие заинтересованных сторон, экспертов и лиц, принимающих решения, происходит и существенное возрастание политической роли научного сообщества.

Тем не менее полных гарантий равноправия и справедливости делиберативная модель дать не может, поскольку, в сущности, ее методы, применяемые в рамках различных процедур поиска консенсуса, означают лишь большие интенсивность, охват и степень открытости процесса агрегирования различных интересов. Если появляются только формальные структуры для общественного участия и дискуссий без создания материальных предпосылок равноправного участия, то воспроизводится лишь подобие «мини-либерализма» [Patemen, 1989, p. 142]. С другой стороны, было бы неправильно недооценивать роль механизмов делиберативной демократии в условиях, когда институты представительной демократии ослаблены или являются фасадом авторитарного режима.

По всей видимости, модель экодемократии должна ориентироваться на сетевое взаимодействие различных политических акторов и институтов в глобальном масштабе. Но тогда возникает вопрос о конкретных способах координации и взаимодействия. Сегодня появляются серьезные сомнения в том, что наиболее эффективный путь – это межгосударственное взаимодействие или же игра рыночных сил. Ясно, что в обоих случаях экологические интересы не будут поставлены в верхнюю строчку списка приоритетов. Поэтому поиск путей экодемократизации должен идти помимо государственных акторов, в структуре гражданского общества, которое сосуществует с государственной властью, находится с ней в отношениях как сотрудничества, так и противостояния. Идентичность структур гражданского общества неразрывно связана с ощущением себя «не-властью». С другой стороны, структуры гражданского общества нельзя считать антивластью, поскольку их противостояние в нормальных условиях локализовано одной или несколькими конкретными проблемами. Кроме того, некоторые представители и силы гражданского общества, например часть зеленых, считают возможным вхождение во власть, что также удерживает противостояние в рамках допустимого.

В середине 1980-х годов усилия руководства СССР и некоторых других стран «реального социализма» по реформированию экономической и политической систем имели одним из своих следствий значительные изменения в сфере экологической политики. Ряд политических решений – от отмены проекта поворота северных рек до институционализации природоохранного ведомства в структуре союзного правительства – создавали впечатление о начале новой главы в экологической политике СССР. Однако их более детальный анализ свидетельствует скорее об отсутствии системного подхода, поскольку одни решения были обусловлены углублением экономического кризиса и ухудшением внешнеторговой конъюнктуры, а другие – особенно в последние годы перестройки – тщетным стремлением избежать политизации экологических проблем. Как справедливо отмечал О.Н. Яницкий, «природу предполагалось беречь, но ровно настолько, насколько это требовалось для сохранения Системы и образа жизни ее элиты» [Яницкий, 1994, c. 10].

Идеологическая докрина не успевала реагировать на изменения в общественном сознании. Попытки М.С. Горбачева, а также ориентированных на реформы деятелей правящих партий в Польше и Венгрии модифицировать официальную идеологию в духе «нового мышления» создавали определенные предпосылки если не для ее экологизации, то, во всяком случае, для восприятия некоторых базовых принципов устойчивого развития. Но волна «бархатных революций» 1989 г. в Восточной Европе и распад Советского Союза сняли проблему господствующей идеологии как таковую. В каком-то смысле это облегчило усилия, направленные на интеграцию экологических представлений и социалистических идей. Для сторонников такого подхода исчезла необходимость соотносить свои взгляды с практикой взаимоотношений природы и общества в странах «победившего социализма».

Несмотря на ограниченное влияние экосоциализма, обзор современных экополитических теорий был бы неполным без рассмотрения этого круга идей. Ключевое марксистское положение о необходимости революционного слома системы, в которой трудящиеся отделены от собственности на средства производства, в версии экосоциализма предполагает установление такой системы производственных отношений, где исчезнет противоречие между природой и созидательным трудом на благо всего общества. В своих интенциях сторонники экосоциализма оказываются ближе не к Марксу, а к критической позиции У. Морриса, который видел одну из самых серьезных опасностей в том, «что наисильнейшие и мудрейшие представители человечества, стремясь к полной власти над природой, уничтожают ее естественные и наиболее распространенные дары и таким образом порабощают простых людей и друг друга – и в конце концов втянут мир в новое варварство, еще более подлое и в тысячу раз более безнадежное, чем прежнее» [Моррис, 1973, c. 99]. По сути дела, экосоциализм отходит от антропоцентристской позиции, присущей учению К. Маркса, и предпринимает попытку переформулировать социалистические идеи на основе экоцентризма.

Теоретики экосоциализма исходят из того, что господство капитала является разрушительным для окружающей среды, несовместимым с принципами равенства и социальной справедливости. Соответственно, социальная революция может быть вызвана причинами экологического порядка. С этим связана и характерная для экосоциалистов критика в отношении большинства зеленых, которые, прибегая к методам парламентской борьбы и используя инструментарий буржуазной демократии, способствуют укреплению капиталистического господства.

Современный экосоциализм в той версии, которую представляет один из ведущих деятелей партии зеленых США Дж. Ковель, исходит из отрицания безальтернативности капитализма и либеральной демократии [Kovel, 2002, p. 223]. Представители экосоциализма отдают себе отчет в том, что существующая система трудовых отношений в индустриально развитых странах и международное разделение труда в системе глобального капитализма дают очень мало шансов для продвижения их идей. Поэтому основную ставку они делают уже не на революционный класс и его партию-авангард, а на сетевое взаимодействие и активность различных групп и сообществ, заинтересованных в кардинальном решении социальных и экологических проблем. При этом вовсе не обязательно, чтобы участники этих групп разделяли марксистские взгляды, – в достижении целей экологического преобразования общества возможно широкое взаимодействие с религиозными общинами, синдикалистскими объединениями и многими другими группами, руковод-ствующимися различными идеологическими установками, но разделяющими общие ценности и негативное отношение к глобальному капитализму. В качестве одной из составных частей антиглобалист-ского движения экосоциализм ориентируется на инновационные формы сопротивления капитализму, прежде всего, на использование возможностей Интернета для создания альтернативных средств массовой информации. Последние должны не только служить противовесом капиталистическим медиаимпериям, но и выступать в качестве средства координации политических акций сторонников экосоциализма и антиглобализма, их объединения в «сообщество сопротивления» [Kovel, 2002, p. 229].