В сердце тьмы - Дэвид Дрейк

Возничий поворачивает лошадей и несется прочь. За ним другие колесницы повторяют тот же маневр. Не более чем за минуту ряды врага разбиты прилетевшими ракетами. Ракеты были не очень точны, но компенсировали неточность своим количеством и типом взрывов.

«Осколочные боеголовки, — пришла мысль от Эйда. На этот раз мысль была полна удовлетворения. — Шрапнель».

Велисарий откинулся назад и вздохнул. Устало потер глаза.

— Да. Это многообещающе, — он снова почесал подбородок. — Но эти — катюши — будут работать только на ровной местности. В горной нам потребуется что-то другое. Что-то, что небольшое подразделение может нести в руках.

Грани сверкнули в возбуждении.

«Минометы».

Глаза Велисария округлились.

— Покажи мне, — приказал он.

Он уловил легкое движение. Раб закончил молитву и ложился на свой настил, готовясь ко сну. Его лица не было видно, потому что он отвернулся. Велисарий отложил разговор с Эйдом и посвятил момент размышлениям о человеке Дададжи Холкаре.

Эйд не возражал и не прерывал. В людях было много того, чего Эйд не понимал. Возможно, к Велисарию это относилось в большей степени, чем к другим. Велисарию, человеку из древности, прошлого, которого кристаллы выбрали, как ключ к сохранению будущего. Это был их выбор, и ими руководили Великие.

«Найди полководца, но не просто воина», — приказали Великие.

Велисарий, великий полководец.

Эйд начинал медленно понимать одну странную вещь. Он останавливался, как бы ощупью искал ответы.

Велисарий, человек. Это странное создание Эйд уже знал.

Поэтому Эйд терпеливо ждал. Ждал, пока один человек горевал, чувствуя боль и муки другого. Эйд терпеливо ждал не потому, что понимал печаль, а потому, что понимал будущее. И знал: его собственное будущее охраняется не оружием, которое он показал полководцу, а природой самого человека.

Момент прошел. Человек отступил.

— Покажи мне, — приказал полководец.

Глава 4

Константинополь

Весна 530 года н. э.

— Ты уверена? — спросила Феодора — Не ошиблась?

Сидевшая на роскошном троне римская императрица склонилась вперед. На ее лице отсутствовало выражение, если не считать напряженной настороженности. Но костяшки пальцев, сжимающих подлокотники, побелели, как снег, вены выступали подобно проводам. Ирина прямо встретилась с темными глазами.

— Я уверена, Ваше Величество. Лицом к лицу мы с Нарсесом встречались только три раза, но я достаточно хорошо его знаю. Я изучала это человека годами, как один профессионал — и возможный соперник — изучает другого. Я не могла спутать его с кем-либо, тем более никак не замаскированного. Как и он меня, кстати, — именно поэтому я приложила массу усилий, чтобы изменить внешность.

Феодора перевела пронизывающий взгляд на Гермогена. Молодой полководец сморщился и пожал плечами.

— Я не могу в этом поклясться, Ваше Величество, — как в том, что это был он, так и в том, что не он. Я никогда не встречался с Нарсесом. — Гермоген сделал глубокий вдох — Но я знаю Ирину, и если она утверждает, что это был Нарсес…

Императрица прервала его резким движением. Темные глаза переместились на Маврикия.

— Это был Нарсес, — проворчал Маврикий. — Я мною раз встречался с этим человеком, императрица, пока служил своему господину Велисарию. Нас никогда не представляли друг другу, и я сомневаюсь, что он узнал бы меня. Но у него отличительная внешность. Я узнал бы его везде, при условии, что он не изменил внешность, и при хорошем освещении. — Седовласый ветеран тоже сделал глубокий вдох. — Этот человек не маскировался. Его лицо — да и вся фигура — были хорошо видны, когда он вышел из дома Балбана и ждал паланкин. И освещения хватало: полумесяц на чистом небе.

Императрица отвернулась. На ее лице так и не появилось выражения.

— Не исключено, он ведет двойную игру, — робко заметила Ирина. — Просто пытается вывести на чистую воду предателей до того, как…

Императрица покачала головой. Это движение было коротким, резким, окончательным.

— Нет. Ты не понимаешь, Ирина. Мы с Нарсесом были близки — очень близки — на протяжении многих лет. Если бы у него возникли подозрения в предательстве и он хотел бы вывести предателей на чистую воду, он сказал бы мне об этом. Есть только одно объяснение его присутствия на том собрании.

Феодора повернулась назад, повелительно подняла голову, посмотрела на Маврикия и Гермогена.

— Спасибо, господа, — сказала Феодора. Говорила она холодным тоном, чуть-чуть сдавленно. Совсем чуть-чуть. Императрица слегка повернула голову и уставилась в стену. — А теперь, пожалуйста, оставьте нас. Я хочу побыть с Антониной и Ириной.

Двое мужчин тут же покинули помещение. Закрыв за собой дверь, Маврикий и Гермоген посмотрели друг на друга и облегченно выдохнули воздух.

— Пусть теперь этим занимаются женщины, — пробормотал Маврикий. Он пошел по коридору тяжелыми шагами, Гермоген последовал за ним, не предпринимая никаких попыток ступать тихо.

Оставшаяся в комнате императрица продолжала тупо смотреть в стену, сохраняя напряженную позу до тех пор, пока звуки шагов двух мужчин полностью не заглохли. Затем она сломалась, но не как ломается ветка, а как может разрушиться камень. До того как появились первые слезы, Антонина уже вскочила со своего места и прижала голову Феодоры к животу. Императрица обняла ее и зарыдала, полностью спрятав лицо в юбках Антонины. Тиара на голове сдвинулась назад на волосы и превратила изысканную прическу неизвестно во что.

Ирина осталась на своем месте. На ее лице отражалось ее собственное огорчение. Но когда она попыталась встать и прийти на помощь Антонине, жена Велисария остановила ее взглядом и легким покачиванием головы.

Ирина снова опустилась на стул. Она поняла все без слов. Это понимание принесло другое огорчение.

Страх. Страх, очень похожий на тот, который испытывает опытный моряк, почувствовав скрытые рифы и опасные течения.

Ирина Макремболитисса являлась одной из самых лучших профессиональных начальниц шпионских сетей в Римской империи. Одной из лучших интриганок — в эпоху, когда интрига была распространенной практикой, и такой изощренной, что выражение «напоминающий нравы Византии» в лексиконе будущих языков станет означать «коварный, предательский и интриганский».

Теперь она попала в опасные воды. Количество ныне живущих людей, которые когда-либо видели Феодору в таком состоянии, можно пересчитать по пальцам одной руки. Это одновременно являлось привилегией и смертельной опасностью.

Через минуту или около того императрица прекратила плакать. Ирина с отстраненным интересом шпионки обратила внимание, что несмотря на горечь и злость, рыдала Феодора почти молча. Императрица Феодора никогда не станет выть. Как и у любой женщины, ее сердце может быть разбито. Но это — маленькое, крепкое, каменное сердце. Раны на нем заживают быстро и просто добавляют шрамов.