Последний апокриф - Семен Злотников

Не было сейфа, которого бы он не отпер зубами, или замка – чтобы он не разгрыз.

В уголовном миру слагались легенды о его фантастически-дерзких ночных ограблениях (он обычно работал ночами, а днем отсыпался!).

От предков Моше унаследовал принцип – на дело ходить в одиночку!

Не ошибемся, сказав, таким образом, что со струями сладкого родительского молока будущему медвежатнику с младенчества впоили горчащее правдой убеждение, что люди все портят (в чем Гильденстерн-Розенкранц на протяжении жизни убеждался не раз, не два, не три, не четыре и не пять!).

Не всегда Моисей мог без рук унести содержимое сейфов – но принципу не изменял!..

78 …Как только Моше разглядел дарование Джорджа – так и наколол у него на груди ржавым гвоздем: пирсона нон грата (наших не трожь!), и также самолично проследил, чтобы юношу в бане отмыли, подстригли под полубокс и одели по последней лагерной моде (как и в любом другом параллельном пространстве, за колючим забором бесперебойно работали бани, кафе, рестораны, кофейни, чифирни, казино и, естественно, ипподром!), а также в присутствии двенадцати уголовных авторитетов торжественно объявил о немедленном усыновлении сироты (Моисей Ильич Розенкранц-Гильденстерн всех людей жалел, как сирот!).

Вот так нежданно-негаданно и приоткрылась нашему герою потайная дверь в жизнь, полную незабываемых взлетов и запоминающихся падений…

79 – …Где яйцо? – повторила вопрос Сучье Вымя.

– Яйцо в сундуке, – как в бреду, путано пробормотал Джордж, – сундук на верхушке дерева, дерево – на вершине кудыкиной горы, а кудыкина гора – она…

– Где? – подхватила бабища.

– Отправилась к Магомету! – печально усмехнулся Джордж.

Сучье Вымя взяла гуся на руки и смачно его поцеловала в замшелую головку.

– Ой, што сейчас будет! – мрачно пообещала она.

«Ой, что сейчас будет!» – только представил крупье (действительно, события принимали опасный оборот!).

– Ой, што сейчас произойдет! – повторила старуха (сама, на минуточку, холодея при мысли, что она натворит!).

– Я так хочу жить… – неожиданно тихо и искренно признался Джордж. – Чего-то еще совершить… – добавил он с грустью. – Чего-то осознать…

Первой зашлась в гомерическом хохоте бабища, и вскорости к ней присоединились четыре геракла и два евнуха (третий погиб!).

В припадке веселья они катались по полу и рвали на себе одежды.

От их гомерического хохота пенилось шампанское и звонко лопались под потолком цветные гирлянды неоновых ламп.

Джордж между тем решительно не понимал, почему и над кем эти люди смеются: неужели над ним?..

«По-настоящему смеется тот, кто смеется последний», – вспомнил наш герой, заметив притаившегося в щели пола китайца…

И еще, и еще, и еще из жития Джорджа…

80 …Как когда-то Вергилий пытливого Данте – так и наш многоопытный Моисей не поленился провести своего юного друга по всем кругам лагерного ада.

Однако в отличие от Дантовых пешеходов они не спускались кругами вниз, но восходили к маячившему вдалеке свету вольной жизни.

Известно, любой мало-мальски себя уважающий жулик – страстный игрок.

Моисей Ильич Розенкранц-Гильденстерн, с позволения сказать, был игроком по натуре.

Отсутствие рук у него с лихвой компенсировалось азартностью натуры (она-то в итоге его погубила!).

В ту же ночь под небом Сибири, за колючей оградой, в старинном бараке времен татаро-монгольского ига наш юный герой жестоко и бескомпромиссно сразился в «очко» (не путать возвышенную игру с прозаическим унитазом!) с местными уголовными корифеями.

(Замечание вскользь и по ходу: не стоит даже пытаться сравнить уголовного корифея с не уголовным: это почти то же самое, что сопоставить космический корабль с бумажным голубем!)

Итак, глухой ночью на нарах, при тусклом мерцании масляного фитилька, в присутствии тринадцати тысяч свидетелей Джордж одержал феерическую победу в своей битве при Ватерлоо!

Как водится, проигравшие стали плакать и канючить и даже было вознамерились мальчишку прибить – да безрукий Моше не позволил, сорвав с Джорджа робу и обнажив заветные латинские слова: пирсона нон грата!

В ту же ночь воровская молва разнесла по тайге весть о маленьком вундеркинде, и еще до рассвета в барак ворвались дюжие охранники с немецкими сторожевыми овчарками на поводках…

81 …К восходу дневного светила охрана продула все деньги, в придачу с ружьями, шинелями, злющими овчарками, портянками и нижним бельем (типа ХБ – то есть хлопка с бумагой!).

Вскоре же и с тем же поражающим эффектом наш юный герой разгромил и начальника зоны, полковника Полугнедых.

После Полугнедых Джордж лихо переиграл генерала ракетных войск таежного дислоцирования: тот в два приема продул две межконтинентальных ракеты лазерного наведения с ядерными боеголовками, направленными на Бангладеш.

Безрукий Моше их, не медля, загнал по дешевке в Тунис (он не знал, что Тунис – как раз в ту пору! – воевал с Бангладеш!).

Тунис тут же сдуру разнес Бангладеш.

Понятно, что сразу случился международный скандал, который, конечно, замяли, но не до конца: неприятный осадок остался!

Генерала судил выездной трибунал.

Он хотел застрелиться – да вышла осечка; короче, бежал в одном нижнем белье от позора, где-то долго плутал и сгинул в конечном итоге!

Моше же всем миром сначала решили повесить на первом столбе, но потом передумали и повесили на втором.

И Джорджа хотели повесить, потом пожалели (по тем временам, когда вешали всех без разбору, – акт неслыханного гуманизма!).

А дальше случилось то, что случилось…

В Китае, уже поблизости от России…

82 …Вечерело!

Иннокентий в хламиде, с посохом и попугаем Конфуцием в клетке неторопливо прогуливался по ярко освещенным улицам приамурского китайского городка Фак-Юй, названного так в честь знаменитого поэта, философа и змеелова Фак-Юя.

Как любой другой город, и этот жил своей жизнью: реклама слепила глаза, шуршали покрышками и повизгивали тормозами разноцветные авто, визгливые глашатаи истошно зазывали посетить баню по-китайски, ресторан по-китайски, на худой конец публичный дом по-китайски.

Иннокентий невольно замедлил ход возле пылающего яркими огнями шикарного казино и с детским любопытством стал разглядывать новехонький «Мерседес» на пьедестале.

Машина призывно мигала прохожим тройными фарами и с китайским акцентом бибикала известную русскую народную песню: «Тройка с бубенцами» (сказывалась близость китайского местечка к границам бескрайней Сибири!).

Зеркальные пуленепробиваемые двери казино то и дело бесшумно разъезжались, пропуская сюда и туда хамоватых полутрезвых мужчин и нагловатых полупьяных женщин.

Два жирных китайца, ряженных в средневековые одежды, под мандаринов, почтительно и с достоинством кланялись входящим.

– Что наша жизнь? – задумчиво вдруг (но, возможно, не вдруг!) вопросил, обращаясь ко всем, попугай и сам же ответил: – Игра!

Один мандарин (с зеленой серьгой в красном носу!) немедленно погрозил пернатому болтуну грязным пальцем.

Другой мандарин (с красной серьгой в зеленом носу!) хищно щелкнул зубами и до отвратительного наглядно изобразил, как порвет птице клюв.

– Да кто ты такой? – разозлилась пичуга. – Да кто вообще вы такие? – прокричала она, возбужденно подпрыгивая и воинственно пуша перья.

– А ты кто такой? – не ожидали и растерялись китайцы (тут еще стал собираться народ!).

– Вы, что ли, ослепли? – натурально возмутился попугай.

– Мы не ослепли! – ответили мандарины, угрожающе нависая над Иннокентием.

– А ну, приготовиться к драке! – воинственным фальцетом скомандовал Конфуций, в то время как его спутник униженно пал перед мандаринами ниц и примирительно забормотал что-то типа «братство, свобода, любовь и терпение»…

83 …Всего на минуточку притормозим стремительный бег нашей истории, которая, подобно горной реке, вольнолюбиво низвергается с отвесных скал жестокой реальности в безбрежное море осознания, и уподобимся солнцу, которое неспешно восходит (а не выпрыгивает!) на востоке и так же неторопливо закатывается (а не проваливается!) на западе.

Важно понять, что отнюдь не угрозы двух глупых китайцев понудили униженно пасть ниц лучшего в мире воина и аскета!

Со слов все того же Конфуция, Ю (Иннокентию то есть!) практически не было равных в рукопашном поединке!

Он в совершенстве владел всем арсеналом приемов ведения ближнего и дальнего боя, умел, когда нужно, становиться невидимым и перемещаться в пространстве со скоростью звука или света и при желании мог спокойно противостоять эскадрону кавалеристов, пехотному полку, танковой дивизии, а также передовым войскам стратегического назначения!

Но в том и заключался парадокс, что он ни под каким видом не желал никому противостоять!