«Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу! - Андрей Буровский

— Тогда можно и уничтожать целые вражеские армии…

— Верно! Только зачем уничтожать? Вышел в море английский флот — и исчез! Все думают, что он погиб, Англия в трауре… Если даже и погиб — уже великое дело. Но их флот вовсе и не погиб, он у нас в плену! Он стоит в параллельном пространстве, а мы пропаганду проводим, агитацию. А потом флот — р-раз! И опять появился у берегов Англии… под красным знаменем. А?!

От этих перспектив тоже кружилась голова и сладко щипало в носу.

— Значит, задача — найти Шамбалу и раскрыть ее тайны…

— Раскрыть или любым другим способом использовать… Если не захотят отдать нам — пусть используют как наши союзники. С Шамбалой весь мир будет наш… И даже внутри сэсээра Шамбала может пригодиться. Вот сейчас бы мне твои мысли читать, а?! И вообще любому начальнику?! Ни одной ошибки в работе с кадрами не сделаешь. А в работе следователя?! Приводят врага в кабинет — следователь на него посмотрел и даже не спрашивает ни о чем, сразу же все в протокол написал. Это же золотое дно, Шамбала…

Петя понимал — Васильеву лучше поддакивать. Вон как глаза у него вспыхнули, как подался вперед, и даже голос охрип. Но привык, привык Петя анализировать, думать, понимать.

— Весь мир будет наш, но получается — у Шамбалы и так весь мир есть. Мы ей зачем?!

— Для построения коммунизма, товарищ Кац… Для построения коммунизма во всем мире. Шамбала сохранила мечту всего человечества, а мы ее пронесем и осуществим! Везде, по всему миру…

— Идею я, кажется, понял… Хотя извините, товарищ Васильев, если не всю и не совсем…

— Еще поймешь. Теперь дошло, зачем нам нужен человек, который по-тибетски говорит, как тибетец?

— Да… Но можно ведь и других найти, не хуже. Хотя бы того, кто меня сегодня экзаменовал.

— Знаешь, как его зовут? Пурчэн… Ты придумал имя, которым его самого зовут… То-то он взвился — решил, ты по Тибету его знаешь…

Васильев широко заулыбался.

— Так вот Пурчэн — это старый никчемный дурак. Он запойный пьяница; вот мы тут сидим, а твой экзаменатор уже валяется с бутылкой сивухи. И другие тибетцы не лучше… Нужны такие, как Бадмаев, да их нет.

Постучав, зашли люди в форме НКВД, забрали тарелки и «шанцевый инструмент».

— Куришь?

— Немного. Иногда.

— А я курю. Приучился, когда чистили Казань… Три дня ходил в мокрой форме: рукава все в крови. Знаешь, как сделаться бесстрашным?

— Как?

Васильев затянулся папиросой.

— Ты про Блюмкина слышал?

— Троцкист?!

— А ты не нервничай. Он не только троцкист, он еще работник каких мало. Очень нам не хватает таких… Я думаю, был бы сейчас жив Симха Гершевич, он же Яков Григорьевич Блюмкин, он бы вел советский отряд на Шамбалу. Он, а не я. Ты что слышал о Блюмкине?

— Что и все… Что это агент Троцкого, расстрелян «за измену революционной чекистской армии».

— И все?!

— Он работал на Востоке… Знал языки, это он в тысяча девятьсот восемнадцатом убил германского посла Мирбаха.

— А что он с тыща девятьсот двадцать третьего по тыща девятьсот двадцать девятый работал в иностранном отделе ОГПУ? Что это был наш резидент в Палестине, Внутренней Монголии, Тибете, Китае? Что его жизнь и до этого тоже больше всего похожа была на авантюрный роман? Ты Дюма читал?

— Кто же его не читал?! — невольно заулыбался Петя. — В четырнадцать лет прочитал.

— Я не читал! — отрезал Васильев. — Прочитал уже взрослым… А читал знаешь зачем?

Петя замотал головой.

— А затем! — веско обронил товарищ Васильев. — Затем, что без знания Дюма ходишь со своим пролетарским происхождением как дурак, не понимаешь половины, о чем говорят подчиненные. Те, которые Дюма в четырнадцать лет прочитали.

Так вот — никакому герою Дюма за Блюмкиным было бы не угнаться… Это раз. Жизнь — феерия, просто приключенческий роман. Блюмкин знал, кроме иврита, еще турецкий, арабский, китайский, монгольский. Он мог изображать китайца, которого арабы воспитали в Палестине, и он говорит на турецком языке с арабским и китайским акцентом… Ты бы так смог?

— Сейчас — точно нет…

— Это ты ответил хорошо. Учиться будешь — все освоишь. А вот Блюмкин в Афганистане искал связей с исмаилитами. Слыхал про такую секту?

— Как не слыхать… Исмаилиты почитают своего лидера Ага-хана живым богом. Всех, кто узнает их тайны, исмаилиты убивают. Говорят, они и людей в жертву приносят.

— Все верно, приносят… Так вот, Яков Григорьевич шел в Индию с караваном исмаилитов. Арестовали его не исмаилиты, а англичане! Блюмкин бежал из их тюрьмы, а по дороге прихватил с собой секретные карты и документы английского агента. Ты бы мог так?

— Скорее всего, нет…

— Потом Яков Григорьевич работал под видом монгола, буддистского монаха. Тогда в Тибет шла экспедиция Кольки Бубиха… Ты с этим сокровищем еще познакомишься… Блюмкин должен был попасть в Лхасу и там поднять восстание против Далай-ламы… Колька Бубих сам вроде знал монгольский, хоть и плохо. Он в дневнике чуть ли не каждый день записывал, какой этот лама ученый и умный. Уже когда вернулись в Россию, «лама» вдруг заговорил по-русски… Бубих чуть в обморок не грохнулся!

— Товарищ Васильев, а ведь вы не любите Бубиха…

— Сам полюбуешься! — отрезал Васильев. — Так вот — меня Блюмкин многому научил. И тебя научил бы, хотя ты вот университет закончил, а он учился на ходу, языки осваивал без всяких мудреных экзаменов. Троцкист… Да, на том и погорел. Вернулся из Турции, после встречи с Троцким стал вербовать свою любовницу. А та и донесла… Между прочим, вот тебе мой совет — никогда не доверяй женщинам. Блюмкин вот однажды доверился… А бежать за границу не сумел, повязали его. Перед смертью Яков Григорьевич пел «Интернационал» и кричал: «Да здравствует товарищ Троцкий!»

— Вот восхищаетесь вы Блюмкиным, товарищ Васильев. А ведь он и правда был троцкист…

— В этом я его не одобряю… Хотя и Троцкий… Но это тебе рано знать… Главное — помни, что я Троцкого не одобряю! Но Блюмкин был профессионал… Какой диверсант погиб! А мне был учитель и пример… Он меня и научил, как стать бесстрашным. Знаешь, что надо сделать для этого?

— Что же?

— Надо выпить полный стакан человеческой крови. После этого ничего не страшно, никакая холера не берет. Вот посмотришь.

— Все равно до конца не пойму, зачем я вам.

— Одну причину я назвал… Вторая в том, что ты — человек надежный. И с рацией, и со стволом в руках — надежный. Я ж читал докладные на тебя, проверял. И как сотрудник ты надежный. За тебя вон как принялись— а ты еще и сдаваться не хотел. С одной стороны, вел ты себя глупо. После твоего приключения в подворотне нужно или сдаваться «органам», или бежать. А ты ходил и, получается, ждал, когда прикончат.

— Отец советовал сбежать и спрятаться.

— Правильно советовал. Но, понимаешь, информации и у него правильной тоже не было. Если б была, он бы тебя силой отправил от Ленинграда подальше. Собрал бы друзей и силой увез бы, прямо в тот самый вечер. Вот тебе другая сторона дела: у кого информация, тот и сильнее. Информации ни у тебя, ни у твоего отчима, ни у Чаниани не было… Вот все вы и бултыхаетесь, как рыбки на берегу. А есть еще и третья сторона! — жизнерадостно рявкнул Васильев. — Проверенный ты теперь. Вел ты себя по-дурацки. Если б не я, ты б уже в камере сидел. Но уж теперь всем и тебе самому тоже про себя много что понятно. Чаниани тебя прямо в пасть Пеликанову пихнул: хотел, чтобы ты начал своих сдавать, а там и беспомощным стал бы. Уязвимым. А ты и не выдал никого. Молодец! Хотя и соблазн был… Верно?

— Вам и Шамбала не нужна… Вы что, мысли читаете?!

— Твои — читаю! — захохотал Васильев. — У тебя на лице они написаны. Вот чему научиться придется, — так это делать лицо таким… Непроницаемым…

Васильев сделал вдруг такое «непроницаемое» лицо, что Петя не выдержал, засмеялся.

— Лучше я буду учиться делать лицо, как у вас… чтобы оно оживленное, а все равно ничего прочитать было бы нельзя.

— Вот это правильно, хвалю, — очень серьезно произнес Васильев. — Самое лучшее — уметь молчать о том, о чем не надо говорить. А обо всем остальном трепаться сколько угодно. Пусть все видят: ты ничего не скрываешь…

А с тобой главное что? Тебя прижали — а ты вел себя хорошо. Это тебе большой плюс. В такие дела, какое мы затеваем, если брать человека — сто раз надо проверить. А ты, получается, проверенный, и не сомневайся, еще не раз тебя сам проверять буду.

— Значит, если бы я написал донос на друзей, вы бы меня с собой не взяли?

— Если бы написал половинчато и потом ругался бы с Пеликановым, торговался, то взял бы, но уже, прости, не с тем доверием. Вот если бы написал про речи преступные своих друзей, потом бы и дальше их валил, тогда я бы вообще к себе тебя не взял бы. Потому что тогда ты и не надежен, и труслив, и даже просто глуп. Только дурак не поймет, что Пеликанов твоими руками сначала твоих друзей сожрет, а потом и за тебя примется.