«Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу! - Андрей Буровский

«Яхве! Яхве! Яхве!» — подумал Петя, в точности как дедушка. Вот сейчас он и начнет разговор о том самом проклятом нападении… Но Пеликанов заговорил о другом… Он сделал эффектную паузу, опять раскурил папиросу.

— Я верю… верю органам! — жалко пискнул Петя.

— Но ваши друзья пишут о вас, а вы ничего нам не пишете. Поставьте себя на наше место и сделайте выводы.

Пеликанов замолчал, занялся какими-то бумагами. Сидел, ковырялся, писал. Да и что ему? Он-то наверняка выйдет из той комнаты. А Петя? То есть выйдет, конечно, но куда?! Нахлынул душный ужас, с потной шеей и затылком, со струйками пота вдоль позвоночника и помутнением сознания, с идиотской жалостью к себе. Мало того, что его сейчас заберут… Где-то ведь есть еще и Чаниани… Как только его заберут, им займется еще и Чаниани…

— Я напишу все, что вы скажете.

Петя сам не узнавал своего голоса в раздавшемся здесь сиплом карканье. Пеликанов вскинул голову:

— Я ничего вам не собираюсь говорить. Если вы что-то напишете, то только то, что сами считаете нужным.

— Бумага…

— Вот, берите сколько нужно. И чернила… Да сядьте! Сядьте вот тут, за стойку, тут будет удобно писать.

Петя как сомнамбула потянул на себя дверцу… Вошел… Теперь Петя сидел перед стопкой бумаги, совершенно не зная, что писать. Антисоветские разговоры? Но ведь и правда никто не вел этих самых… антисоветских… Никому это не было нужно… Подставить… Но кого?! Мальчик с хорошим воображением и гибкой психикой, Петя представил себе, что обвинил Васю в попытке застрелить Кирова… Нет, это полная глупость… А! Вася оправдывал убийц Кирова… И вот Васю забирают, Вася в органах с недоумением рассказывает, что это все Петя придумал. А остальные ребята с той вечеринки? Они дружно пожимают плечами и подтверждают слова Васи. И смотрят на него, Петю… Петя вспотел еще сильнее, живо представляя эти взгляды.

Пока Петя думал, с занесенного было пера упала капля — как раз туда, где должны были появиться описания преступных речей. И зазвонил телефон! Что удивило Петю, Пеликанов говорил о Пете совершенно открыто:

— Да… сидит у меня, все в порядке… Думаю, проблемы не будет… Нужна будет группа, я скажу.

«Это он про меня говорит! — с ужасом выдохнул Петя, буквально плавая в собственном поту. — Будет надо, вызовет целую группу!» Пот тек по позвоночнику, по животу; пот пахнул не как обычно, а неприятно, как-то обреченно, кисло. На собственном опыте Петя познавал, что такое «ледяной пот». И как пахнет смертный ужас.

— Я выйду ненадолго, — самым светским образом сообщил Пеликанов. — А вы пока подумайте еще.

Он аккуратно запер бумаги в сейф, так же аккуратно запер Петю и ушел с самым непроницаемым лицом. А Петя стал читать стихи, аккуратно пришпиленные кнопкой к стене. Перед самим стихотворением сообщалось, что Первое мая — не только великий пролетарский праздник, но день рождения несгибаемого борца с троцкистско-бухаринско-зиновьевскими выродками, верного сталинца Николая Ивановича Ежова.

В сверкании молний ты стал нам знаком,Ежов, зоркоглазый и умный нарком.Великого Ленина мудрое словоРастило для битвы героя Ежова.

Великого Сталина пламенный зовУслышал всем сердцем, всей кровью Ежов.Когда засияли октябрьские зори,Дворец штурмовал он с отвагой во взоре.

Сверкая булатом, он смело ведетВ атаки одетый в шинели народ.Он бьется, учась у великих батыров,Таких, как Серго, Ворошилов и Киров.

С бойцами он ласков, с врагами суров,В боях закаленный, отважный Ежов.Когда над степями поднялся восходИ плечи расправил казахский народ,

Когда чабаны против баев восстали,Прислали Ежова нам Ленин и Сталин.Приехал Ежов и, развеяв туман,На битву за счастье поднял Казахстан.

И вторит народ, собираясь вокруг:— Привет тебе, Сталина преданный друг!А враг насторожен, озлоблен и лют.Прислушайся: ночью злодеи ползут.

Ползут по оврагам, несут изуверыНаганы и бомбы, бациллы холеры…Но ты их встречаешь, силен и суров,Испытанный в пламени битвы Ежов.

Враги нашей жизни, враги миллионов,Ползли к нам троцкистские банды шпионов,Бухаринцы, хитрые змеи болот,Националистов озлобленный сброд.

Они ликовали, неся нам оковы,Но звери попались в капканы Ежова.Великого Сталина преданный друг,Ежов разорвал их предательский круг.

Раскрыта змеиная вражья породаГлазами Ежова — глазами народа.Всех змей ядовитых Ежов подстерегИ выкурил гадов из нор и берлог.

Разгромлена вся скорпионья породаРуками Ежова — руками народа.И Ленина орден, горящий огнем,Был дан тебе, сталинский верный нарком.

Ты — меч, обнаженный спокойно и грозно,Огонь, опаливший змеиные гнезда,Ты — пуля для всех скорпионов и змей,Ты — око страны, что алмаза ясней.

Седой летописец, свидетель эпохи,Вбирающий все ликованья и вздохи,Сто лет доживающий, древнийДжамбул Услышал в степи нарастающий гул.

Мильонноголосое звонкое словоЛетит от народов к батыру Ежову:— Спасибо, Ежов, что, тревогу будя,Стоишь ты на страже страны и вождя!

«Это же мы — «ядовитые змеи» и «скорпионья порода»! — задыхался от ужаса Петя. — Это же нас выкуривает Пеликанов! Мы — звери, которые попали в его капканы!»

Полной дуростью оказывалось все, что Петя пытался писать. Он напишет, припишет друзьям «антисоветские речи». А потом их так же посадят, скажут каждому, что другие уже донесли, и они тоже напишут, какие антисоветские речи вел Петя. Всех их посадят как врагов народа, а Пеликанов перевыполнит план по арестам.

Позже Петя даже немного гордился, что так ничего и не написал. Хотя понимал — гордиться нечем, просто Пеликанов большой дурак. Тогда же Пеликанов вернулся нескоро, довольный и сытый. Аккуратно, деловито отомкнул сейф, так же деловито выдернул у Пети единственный почти чистый лист бумаги.

— Не написали? Так я и думал. Скрываете своих соратников… Похвально! Очень по-белогвардейски. К тому же осмелюсь напомнить: ухаживаете за дочерью сомнительного специалиста… Было дело? Или осмелитесь отрицать?

— Профессор Бурдуков — не враг народа!

— Пока не выведен на чистую воду, так точнее. Еще точнее — пока что профессор Бурдуков ничего не сделал, но мы к нему очень присматриваемся! Очень! А вы ухлестываете за его дочкой. Подобное, как я понимаю, к подобному тянется.

— Я и не отрицаю, что ухаживаю за Татьяной… Но Бурдуков вовсе не враг!

— Не отрицаете? Это хорошо, хоть здесь правду сказали. Похвально-с. Только вражеское кубло все же на вашем курсе есть, и вам это кубло распрекрасно известно. И в другом месте тоже ошибочка вышла. Продолжаете утверждать, что вы Кац? Петр Исаакович Кац?

— Да. Конечно, утверждаю, это я.

— А вот и нет! — обрадовался Пеликанов. — Вот и нет, вы вовсе даже и не сын гражданина Каца.

— Вы ошибаетесь… Я сын!

— Да помолчите вы… — Пеликанов даже повысил голос, ладонью хлопнул по столу. — Органы знают.

Петя дико смотрел на Пеликанова. Тот даже ухмылялся эдак злобно и вместе с тем победно: вот я знаю, а ты вовсе и не знаешь.

— Никакой вы не сын Исаака Иосифовича Каца… — напряженно, с ударением произнес Пеликанов, внимательно глядя на Петю. — И вот как раз это обстоятельство вы совершенно напрасно скрыли от органов.

Незнакомец

Нельзя сказать, что Пете захотелось убить Пеликанова. Захотелось со всего размаха двинуть ему, как говорили в школе, «с разворота в глаз». Или пнуть в бок, целя носком сапога в печенку. Давно хотелось, но тут захотелось так сильно, что даже стало трудно с собой справиться. Так они с Пеликановым и меряли друг друга взглядом, когда вдруг открылась дверь, обычнейшая дверь позади Пеликанова: дверь в другую комнату Первого отдела, где хранятся всякие важные документы.

Петя как-то и не думал, что кто-то может сидеть в комнате, пока он беседует с Пеликановым… Но вот дверь открылась, и вышел из двери такой незаметный, неприметный человек лет тридцати пяти — сорока. Очень обычный человек, с очень обычным, невыразительным лицом. Петя не уверен, что смог бы узнать на улице этого неприметного человека. Много таких пролетарских лиц, лиц умных деревенских мужиков, попадается на улицах, в магазинах, пивнушках, трамваях… словом — решительно везде.