Четыре степени жестокости - Кит Холлиэн

— Как же мне все надоело. — признался он. — Знаю, подобное время от времени происходит в тюрьме, и все равно каждый такой случай выводит меня из равновесия. Поэтому я и вмешался в драку. Не мог представить, что все обернется насилием. Хотел положить этому конец.

Я почувствовала, что нашла лазейку, и нерешительно задала мучающий меня вопрос:

— Драка началась после того, как на вашем занятии что-то случилось?

Я ожидала, что он ответит резко, возмутится, но, к своему удивлению, заметила, что брат Майк с облегчением вздохнул:

— Рад, что наконец кто-то спросил об этом.

— Хотите сказать, вас даже не допросили?

Я была уверена, что тюремная полиция, смотритель Уоллес или какой-нибудь надзиратель потребовали у брата Майка объяснений еще два дня назад.

— Пока ко мне никто не обращался. Давайте пройдем ко мне в кабинет и спокойно поговорим.

Я кивнула. Пока все складывалось на редкость удачно, и меня это даже немного насторожило.

В кабинете стояли письменный стол, кушетка и кресло, а между ними — столик для кофе. Вдоль стен тянулись книжные и архивные шкафы, поднимающиеся до потолка как небоскребы. Казалось, любая полка или ящик были готовы лопнуть от переполняющих их документов и книг. Брат Майк указал мне на кушетку, и вскоре я утонула в мягких подушках. Он сел в кресло напротив меня, и внезапно мы превратились в доктора и пациента, по крайней мере у меня создалось такое впечатление. Вот почему он ведет себя так легко и непринужденно. Смотрит на мир через призму психоанализа.

— В тот день у нас было самое обычное занятие. Ничего особенного. Жаль, что я не смог вовремя почувствовать неладное.

— Это не всегда можно предугадать, — кивнула я. — Расскажите о занятии.

Подобные группы создавались в терапевтических целях. Я представила себе сидящих в кругу людей, которые рассказывают о своих преступных наклонностях и поддерживают друг друга в творческих начинаниях. Это напоминало работу с наркоманами, одержимыми жаждой убийства.

— Раз в месяц я собираю их, чтобы они обсуждали работы друг друга, критиковали. Заключенные, закончившие свой проект месяца, представляют его остальным, выслушивают отзывы и замечания. Иногда разгораются довольно жаркие дискуссии.

— Заключенные могут вспылить по любому поводу.

Он улыбнулся.

— Вы еще не видели обычных студентов.

— А Джон Кроули показывал что-нибудь? — продолжила я.

— Нет. Он собирался, но затем решил, что его работа еще не готова, и мы не смогли переубедить его. Я веду три группы, с каждой занимаюсь раз в неделю. В этой группе у меня восемь человек: Горацио Санфиш. Тимоти Коннорс, Брэдвин Делайнано, Рой Дакетт, Джош Рифф и, конечно, Джонатан Кроули и Лоуренс Элгин. Тимоти показывал незаконченный коллаж. Брэдвин читал стихотворение о несчастной любви, которое сам проиллюстрировал. Джош показал свои новые рисунки.

Я знала всех членов группы в лицо, и меня немало удивило подобное сочетание. Горацио индеец. Тимоти — трансвестит, его прозвали Скважиной, возможно, потому, что его часто насиловали. Брэдвин — наполовину китаец, наполовину пуэрториканец. Рой — одноногий матерый уголовник, который работал по кухне. Элгин — жестокий «викинг». Джош совсем новичок, а Кроули — мутный тип, лет тридцати пяти, осужденный на пожизненное.

— Возможно, Элгин и Кроули враждовали?

Брат Майк лишь вздохнул:

— Они недолюбливали друг друга. Но я не замечал особой враждебности в их поведении, иначе не поместил бы их в одну группу. Лоуренс иногда непредсказуем в своих суждениях, он, что называется, себе на уме, да и Джон часто страдает от перепадов настроения. Вы знаете Роя? Так вот, Рой стал довольно грубо подтрунивать над Джоном за то, что тот не хотел показывать свою работу. Тогда я не придал этому значения. Они — близкие друзья, можно сказать, неразлейвода, и я часто сталкиваюсь с тем, что хорошие друзья нередко бывают нетерпеливы и грубы по отношению друг к другу. На самом деле работа Джона была готова. Я посмотрел ее перед занятием, когда Джон обратился ко мне за консультацией. За последний год он достиг большого прогресса в реализации своего амбициозного проекта. Но чем сложнее стоящая перед художником задача, тем труднее ему бывает представить свою работу публике.

— А что это был за проект? — поинтересовалась я.

Он посмотрел на меня с улыбкой.

— Вас интересует изобразительное искусство?

Его снисходительный тон неожиданно рассердил меня, и я сморозила глупость:

— Смешно слышать слово «искусство» применительно к отпетым уголовникам.

Он понял, что меня разозлило, и осторожно улыбнулся.

— Наверное, вы просто не задумывались о том, чем мы здесь занимаемся.

— А чем вы здесь занимаетесь? — Я почувствовала облегчение, что могу поговорить с ним начистоту.

— Рисуем карандашом, красками, лепим, иногда делаем коллажи и сочиняем стихи.

— Чем-то подобным я занималась в детском лагере. Я тогда училась в младших классах.

— Да, это тоже своего рода лагерь.

Мы улыбнулись друг другу. Не знаю почему, но я вдруг почувствовала легкую враждебность к нему. Вероятно, во мне снова проснулся суровый надзиратель. Меня немного смущала забота, которая оказывалась зэкам и стенах этой комнаты. Эти жалкие людишки недостойны того, чтобы их воспитывали и опекали. Лучше бы они в свое время нормально учились в школе и тогда, возможно, не оказались бы здесь.

— Я думала, вы проводите своего рода терапию. Терапия искусством, — сказала я.

— Искусство — не терапия. — ответил он и продолжил: — По крайней мере не в том значении, как мы привыкли воспринимать это слово. Не верю, что искусство обладает терапевтическим эффектом и что оно высоконравственно само по себе. Не верю, что искусство обязательно сделает тебя лучше, независимо от того, зритель ты или творец. Истинное искусство нельзя трактовать однозначно. Произведения искусства, полные дидактики и намеренно пытающиеся изменить человека в лучшую сторону, как правило, не имеют ценности.

— Зачем же тогда вы этим занимаетесь? — Я не ожидала, что мой вопрос так грубо поставит под сомнение смысл его деятельности, но брата Майка было трудно смутить.

— Искусство дает им уверенность, возможность выразить себя, быть может, первый раз в жизни. У большинства заключенных очень низкая самооценка, которая методично уничтожается через регулярные унижения и ограничения. — Он поднял руку: — Я никого не критикую. Но таково положение вещей. Мы совершенствуем систему наказания и тем самым еще больше стачиваем человеческую психику. Я по своему опыту знаю: невмешательство в систему наказания не способствует реабилитации, спасению души, чего я как раз пытаюсь добиться. Творчество помогает спастись от деградации, которую поддерживает закон. Творчество дает человеку стимул, позволяет почувствовать себя цельной личностью, заставляет задуматься о моральных и нравственных проблемах, помогает постичь свою душу. — Он рассмеялся. — Возможно, я немного хвастаюсь, но на конференции мое выступление оценили очень хорошо.

— Очень сложная задача. — Я говорила так, словно мы с ним на дружеской вечеринке и я наконец согласилась с его точкой зрения, которую пока еще не поняла до конца.

— Я пытаюсь завоевать их доверие, поощряю самовыражение и направляю искусство в русло восстановительного правосудия, которому мы все служим. Вам знакома подобная концепция?

«Восстановительное правосудие». Я и раньше слышала этот термин, и он всегда казался мне нелепым.

— Немного. Кажется, там позволяют преступнику и жертве поговорить о совершенном преступлении.

— Я считаю, это замечательный способ спасти душу, офицер Уильямс. Понадобятся годы, чтобы подготовить заключенных к подобному шагу, и еще годы, прежде чем заключенные смогут найти общий язык с людьми, которым они причинили вред. Но когда это происходит, когда обе стороны вступают в контакт, встречаются лицом к лицу, вы даже не представляете, какие чувства их охватывают и сколь велика сила гуманизма. Установив контакт, эти люди могут двигаться дальше, и часто подобное общение оказывает благотворное влияние на обоих.

— И вы думаете, жертва захочет наладить контакт с преступником?

— Этот контакт уже есть. Им не нужно его налаживать. Это лишь способ научиться управлять своей психикой. В противном случае, — он пожал плечами, — гнев и ненависть будут постепенно съедать вас подобно раковой опухоли.

Он пристально посмотрел на меня, и я поняла, что он по-настоящему верующий человек. Я же всю жизнь ни во что особо не верила. Разве что в необходимость заранее планировать свои действия на случай чрезвычайных ситуаций, которые могут произойти в любой момент, да еще, пожалуй, в ненадежность отношений между людьми, которые так превозносил брат Майк.