Избранные произведения - Пауль Хейзе

было, напротив, очень печально. Я слышал, что это — известный певец Тобиа Серези с великолепным баритоном, который, к сожалению, потерял рассудок и потому не мог выступать на сцене. Временами у него случались приступы ярости, и успокоить его могла лишь жена, которую он нежно любил. Иногда ради небольшого заработка он пел в антрактах, а жена стояла тем временем за кулисой, с тревогой наблюдая за его поведением.

Итак, синьор Тобиа пел в тот вечер, и ради него-то я, оказалось, и был приведен в театр. Едва он пропел первые слова арии, как госпожа Лукреция обернулась ко мне (я сидел в ложе позади нее) и заявила, что именно она явилась причиной несчастья. Шесть лет тому назад, во время любовного дуэта, который они вместе исполняли — я не помню уже названия оперы, — он и лишился рассудка. Он с силой притянул ее к себе, как того требовала роль, и, вращая глазами, прошептал, что если она не внемлет его мольбам, то он отравит ее и себя. Не знаю, что было правдой в этой истории. Она продолжала болтать, поведав мне еще о нескольких подобных приключениях, чтобы я, видимо, осознал, с какой опасной особой имею дело. Я слушал ее вполуха, поскольку мне нравилось пение Тобиа, на которое Лукреция не обращала ни малейшего внимания. Когда все закончилось, она бросила на сцену цветы и демонстративно захлопала. Несколько зрителей пробрались из партера к оркестру и вручили синьору Тобиа огромный букет размером, наверное, с колесо повозки, который тот под бурные аплодисменты принял с обычной ироничной улыбкой. Я заметил, что публика была очень расположена к несчастному артисту, и со всех сторон раздавались возгласы сожаления о его судьбе. Лишь моя вдова абсолютно хладнокровно лорнировала его, непрерывно обмахиваясь веером и продолжая есть апельсиновые цукаты.

Признаюсь, у меня по спине побежали мурашки от этих признаний, и я был рад, что она наконец замолчала. Когда же на обратном пути она взяла меня под руку, то мои дела показались мне весьма плачевными. Я чувствовал, что нахожусь в столь неустойчивом положении, что давно бы упал, если бы был колокольней. Этот вечер мне никогда не забыть! Не думайте, будто так все и кончилось. Очевидно, моя красотка намеревалась тотчас же довести дело до конца, потому доложила мне о состоянии своих финансов и рассказала о счастье, которым она одарила покойного. Плененный ее красотой, он женился и увел ее со сцены, хотя сам был композитором и ценил ее пение. «А знаете ли вы, — со страхом в сердце спросил я, пытаясь однако придать лицу шутливое выражение, — что все южные голоса портятся в Германии из-за постоянной сырости». Она ответила, что с удовольствием принесет эту жертву. «Брак, — патетично вздохнула вдова, — это одна сплошная жертва, приносимая на алтарь любви». «А как же милые малыши, — не сдавался я, — вынесут ли они суровый климат?» Это тоже не представлялось ей проблемой: «Дети уже не маленькие. Младших возьмет тетя, а старшие останутся во Флоренции». «Чудно!» — сказал я, подумав про себя: «Ну и кукушка!» Я любезно рассмеялся, ибо видел, что она настроена решительно и, не задумываясь, подаст мне отравленные артишоки, если догадается о моих истинных намерениях.

Неожиданно мне в голову пришла счастливая идея. «Милая синьора, — сказал я, — вы говорили, что ваш супруг попал в руки пиратов. Но уверены ли вы в его гибели? А если в один прекрасный день он вернется и свернет мне шею за то, что я покусился на вас в его отсутствие?» Этот вопрос я задал, когда мы сидели в ее салоне на софе под портретом композитора. Я прибавил еще несколько фраз о необходимости официального свидетельства о смерти и об ужасах двоемужества. «Подождите», — спокойно сказала она, подошла к столу и выдвинула один из ящиков. И что же она достала? Вы не поверите, но это чистейшая правда, как и вся остальная история: две склянки с заспиртованными человеческими ушами! «Пожалуйста!» — она протянула мне банки, которые я от ужаса даже не смог взять в руки. «Это лучше любого свидетельства. Это уши Карло, я узнала их с первого взгляда. Вначале пришло одно, его прислал мне друг Карло из Неаполя. Бандиты потребовали пять тысяч лир выкупа, которые я немедленно передала.

Но было уже слишком поздно, и вскоре я получила вторую банку и письмо от друга. Он писал, что разбойники взяли деньги, а в обмен отдали второе ухо. Что же стало с их владельцем, он не знает, но я должна набраться терпения и ждать. Как вам это понравится? Набраться терпения? Нет, я твердо решила: Карло больше нет. Он не смог бы пережить потерю ушей! Если бы бандиты отрезали ему руки и ноги, он остался бы жив. Но без ушей — никогда!» «Вам, наверное, лучше знать, дорогая синьора, — начал я, — но, если даже эти печальные реликвии на самом деле принадлежат вашему мужу…»

«Это ясно, как день», — уверенно ответила она и принялась внимательно рассматривать склянки, словно ученый-естествоиспытатель. Я покрылся холодным потом.

«И все же, — продолжал я, — этого вряд ли достаточно, чтобы признать вас свободной. Судебные инстанции очень своенравны. Им потребуются иные доказательства, чтобы вычеркнуть человека из числа живых».

«Именно поэтому дядя и поехал во Флоренцию, — невозмутимо отозвалась она. — Он знаком с некоторыми министрами и надеется, что ему удастся получить законные свидетельства. Мой муж был известен, и его внезапное исчезновение наделало немало шума. Должна же наконец восторжествовать правда».

С этими словами она заперла дорогие реликвии в письменном столе и уселась за рояль, решив теперь воздействовать на меня волшебными звуками. Но я не мог этого больше выносить! Глядя на ужасную женщину, мне казалось, что я нахожусь рядом с восковой куклой, в которую вставлены часы с музыкой. У меня волосы поднялись дыбом, когда она начала любимое «Ah sin’ all’ ore». Сославшись на головную боль, я быстро выбежал из дома.

Я поспешил в любимый «Неттуно», но кусок не лез мне в горло. Я все время видел склянки и устремленные на них равнодушные черные глаза. Было ясно, что дольше мне нельзя оставаться в том доме.

Но как же ускользнуть, ведь безжалостная особа призовет на помощь все силы неба и ада, чтобы отыскать меня в самом потаенном месте этого города. Я жалел, что в Тоскане нет пиратов, так как охотно бы попал в их лапы при условии, что они не выдадут меня вдове ни за какие деньги.

В конце концов превосходное красное