Фиаско - Грег Диналло

— Он честолюбивый мужик?

— Змея подколодная, вот кто он.

— Как профессионал слабак?

— Еще какой.

— А много ли у вас вакансий на должности главных?

— Да нет, маловато.

— Значит, если передать Годунову эти документы, он получит возможность продвинуться по службе, а вы по-прежнему будете иметь дело со всякими банальными убийствами и прочим дерьмом?

— Зарубите себе на носу: документы поступили ко мне из Министерства внутренних дел и я возвращаю их туда же. Ну а теперь, извините, я опаздываю на семинар.

— На семинар? Изучать новейшие орудия пыток и всякие подслушивающие устройства?

— К сожалению, нет, — сердито глянул он на меня. — Попробуйте высидеть целую лекцию на тему о том, как правоохранительным органам лучше информировать друг друга.

Шевченко выдавил из себя подобие улыбки и решительно зашагал к двустворчатым дверям в самом конце коридора.

— Об этом-то я как раз и говорю, — наступал я ему на пятки, видя, что он уже открывает двери. — Об обмене информацией. Эти документы являются…

— Нас стало на два человека больше… — послышался резкий голос, явно женский, сердитый и усиленный микрофоном. В нем слышался сильный американский акцент, хотя женщина говорила по-русски.

Я обомлел и, глянув, увидел, что, заговорившись с Шевченко, влетел в лекционный зал, где сидели сотрудники правоохранительных органов. Головы повернулись, и все уставились на нас.

— …если не ошибаюсь, — говорила женщина, сердито глядя на меня с кафедры. — А я эксперт в этой области.

— Вот вы-то мне как раз и нужны, — сказал я, и мы двинулись по проходу прямо к ней. — Может, вы сумеете убедить этого упрямца в необходимости сотрудничать.

— О, нет, увольте. Это ваша работа. Семинар проходит на другую тему, — ответила она, выходя из-за кафедры с микрофоном в руке.

Женщина оказалась высокой, поистине необъятной, с крупными формами, как у многих жительниц Средиземноморья, с огромной копкой жестких черных волос. И жестикулировала она размашисто — все в ней было крупным и основательным.

— У меня есть несколько научно-исследовательских лабораторий, где вы сможете претворить в практику свои обоюдные теоретические замыслы. Но сейчас было бы превосходно, если бы вы оба взяли свои…

— Если мы станем ждать, — остановил я ее, — то и делить ничего не придется. Он взял документы из одного ведомства и…

— Это вещдоки, — запротестовал Шевченко, обращаясь к присутствующим. — Видите ли, этот человек даже не….

— Вещдоки? — вскричал я, не дав ему договорить. — Вы же сами говорили, что их нет. Они — собственность погибшего.

— Не думаю, что погибший будет предъявлять на них права.

— Его дочь предъявит! А я буду бесконечно доволен, когда…

— Господа! Господа, пожалуйста, прекратите базар. Видимо, в данный момент нам лучше перейти от теории к практике. Если ваши коллеги не против, мы, может, и сумеем…

— Коллеги?! — выкрикнул Шевченко, и по залу прошел одобрительный гул. — Да этот фигляр даже не офицер милиции. Он… это… журналист!

— Ах, журналист! — ухмыльнулась лекторша, осознав, что попала впросак. Ее черные глаза, словно раскаленные угли, прожгли меня насквозь. — Ну, с вами, людьми из средств массовой информации, всегда происходит что-то несуразное. Вы что, устроили международный заговор или все такие дефективные от рождения?

— В самую точку попали. Мы впитываем все, все, что под руку попадается. У нас просто неистребимый зуд на истину.

— Наверное, так оно и есть. Но вам присуща еще мерзкая привычка публиковать все, не задумываясь о последствиях. — Она внимательно оглядела слушателей. — Когда мы говорим о средствах массовой информации, то в отношении роста преступности и наркомании, исходящих из стран Восточной Европы, все более важным становится расширение сотрудничества между различными органами массовой информации и усиление контроля за процессами в обществе. Об этом мы поговорим завтра. Тему семинара я бы назвала так: «Развенчание мифа о могуществе прессы и других ложных представлений». Но все-таки обидно упустить возможности, которые наглядно представляет нам сейчас этот случай.

Она посмотрела на край сцены и кивнула. Тотчас же поднялись два милицейских офицера в форме, каждый с мой большой холодильник, и под одобрительный гул и жидкие аплодисменты зала затопали по проходу прямо ко мне.

6

— Тут не пробьешься, Коля. Шансов никаких, — заметила Вера, когда я рассказал ей о документах, найденных у Воронцова.

Мы обедали в ресторане «Макдональдс» на площади Пушкина — я, Вера и Юрий. Ресторан довольно вместительный, отделан стеклом и блестящим светлым пластиком, да и расположен удобно, недалеко от Главного управления московской милиции и Министерства внутренних дел. Длинная очередь, вытянувшаяся вдоль окон, москвичей не смущала — они привыкли стоять в очередях за чем угодно. Но после того как всю жизнь питаешься вареной картошкой и жареной говядиной, хрустящий картофель по-французски и чизбургеры кажутся необыкновенно вкусными. Принадлежащие к среднему классу скуповатые москвичи прежде не знали вкуса быстро приготовленной пищи, но быстро оценили ее достоинства, и на первых порах очереди к ресторану были поразительными, хотя большинство жителей не могли позволить себе подобной роскоши, при том что стоимость подобных блюд сравнительно невелика. Нас же троих больше раздражал нескончаемый людской гул в зале, чем цена блюд.

— Значит, не пробьешься? А ты давай, Верочка, попробуй, — попросил я. — Ведь на Петровке, 38, ты бываешь почти каждый день. Я должен подержать в руках эти документы. Попытайся достать их.

Она демонстративно поджала губы, что означало отказ.

— Ну, Верочка.

— Меня уже один раз застукали. В итоге я провела целую ночь в вытрезвителе для пьяниц и осталась без двухдневного заработка.

— Я что-то не совсем понимаю, — начал Юрий, но тут же замолк, смакуя шоколадное мороженое. Разделяя мою приверженность к политическим реформам, в отличие от меня, большого любителя водочки, он предпочитал мороженое, в поисках особого вкуса и качества которого обошел, наверное, все московские кафе-мороженое. — Если Воронцова убили, чтобы предотвратить скандал, зачем тогда унесли его медали? — недоумевал он.

— Это для следователей, чтобы представить убийство как ограбление и толкнуть милицию по ложному направлению. Вот я и думаю, что Шевченко и взял этот ложный след.

— Все может быть. А еще?

— А еще из-за их ценности. Представляете, сколько отхватит барыга за ордена и медали Воронцова?

— Понятия не имею, — задумался Юрий, разглядывая мороженое на своей ложечке.

— Он обогатится. В данном случае убийце особенно повезло. Вначале он угрохал Воронцова, а затем уже заметил на его пиджаке миллионы. Неплохое дополнительное вознаграждение!

— Но также и неплохая версия, — добавила Вера. — А еще что-нибудь есть?

— Нет, только награды и документы, — ответил я, стараясь выглядеть пришибленным, чтобы разжалобить ее.

— Перестань, Николай, я тебя еще раз предупреждаю: затея невыполнима.

— Ты меня убиваешь, — заныл я, схватившись за грудь. — А что бы ты мог сделать, а, Юра?

— Я?

— Да, ты. Шевченко ведь должен вернуть документы в МВД. Смог бы ты как-то наложить на них свою лапу?

— Нет, это невозможно.

— Помню, раньше трудностей с подобными просьбами вроде не возникало.

— А потому что раньше я мог подкупать нужных людей номерами «Плейбоя» или «Доктором Живаго». А сейчас их свободно продают на том же Арбате.

При этих словах брови Юрия поползли вверх: действительно, такая литература продается не где-нибудь, а в пяти-семи минутах ходьбы от Кремля, да еще на оживленной магистрали, которую закрыли для транспорта и превратили в пешеходную торговую улицу. По обе ее стороны, начиная от Арбатской площади и до здания Министерства иностранных дел, открыты магазинчики, кафе и закусочные, там полно художников, музыкантов, карманных воришек и неугомонной молодежи.

— Нет, не могу. Даже не проси, — отрезал Юрий.

— Может, я чего-то недопонимаю, но раньше, когда в министерстве ты был чужаком, ты все мог, а теперь, когда ты уже свой человек, не можешь?

— Николай, — заныл он, полагая, что так я его лучше пойму, — несмотря на всякие перестройки, МВД остается прежним учреждением, как и раньше, доступ к документам сильно ограничен. К тому же, хотя я и должен молчать об этом, мое дело — научная работа, а не практические дела, связанные с торговлей. К приватизации никакого касательства не имею.

— У тебя нет там даже друзей, к которым можно обратиться за помощью?

Юрий подцепил ложечкой остаток мороженого, вроде бы размяк и смилостивился: