ИВАН БОРОДУЛИН - разведка

От дружного взрыва хохота чуть не обрушилась зем­лянка.

Посыпались вопросы.

— Милый, ай рехнулся?

— Сам додумался иль помогал кто?

PAGE75

— Ты что ж, всерьез полагаешь, что немец, если он оленинки захочет, промахнется? Что он — дурак, твой немец?

— Я так думаю, товарищи, — серьезным тоном на­чал капитан Терещенко. — В штабе дивизии есть два оленя. Одного из них в обмен на «языка» генерал Ху-далов нам уступит. Чучело сделаем, но полезут в него не двое, а один человек — Негода.

— А чого це я? — возмутился Негода.

— Твой план, тебе и выполнять, — пожал плечами капитан.

— Ни полизу одын, — все еще не понимал шутки Негода, — у мэнэ ро плану два чоловика.

— А ты кольчугу схитри, Коля, чтоб пуля не брала.

— Зачем кольчуга? — подхватил Ромахин.— Чугун на голову, а на зад каску.

Но в развеселившем всех плане Негоды была дель­ная мысль — выйти на нейтральную полосу и выманить туда гитлеровцев, но, конечно, не для того, чтобы брать «языка», а под пули наших снайперов.

Балухин, которому я высказал свои соображения, идею одобрил и поручил мне самому заняться оборудо­ванием снайперских позиций.

Не знаю, откуда проведал о нашей затее капитан Те­рещенко, но через даа дня он пригласил меня и вручил снайперскую винтовку, которая кроме оптического при­цела была снабжена глушителем. Раньше я никогда не видел бесшумного огнестрельного ружья и, конечно, обрадовался, как мальчишка. Но капитан тут же охладил мой восторг, объявив, что винтовка стреляет не больше чем на 200 метров — вести прицельный огонь на боль­шее расстояние не позволяет как раз то самое мортир­ное устройство, поглощающее звук.

PAGE76

Честно говоря, сначала я не поверил капитану и, вый­дя от него, сразу же принялся испытывать чудо-винтовку на дальность и точность стрельбы. Капитан ошибся на­счет двухсот метров — как мы ни бились с Балухиным, но так и не могли попасть в щит, установленный в 170 метрах . Зато выстрел происходил как-то странно: вме-с то привычного грохота мы слышали щелчок затвора и легкое посвистывание пули. Здорово!

— Что ж, — сказал Балухин, — полторы сотни мет­ров тоже не фунт изюму. Можно сидеть у фрицев под носом и бить их из этой штучки как миленьких.

Двое суток мы вели наблюдение за высотой Горелой, расположенной чуть правее сопки Расохинской. Горелая привлекала наше внимание потому, что находилась за длинным мелким озерцем по имени Крокодил. Пройти к высоте можно было лишь через узкий, в 30—40 мет­ров, и, конечно же, пристрелянный немцами перешеек. Естественно, что немцы чувствовали себя за озером как у бога за пазухой и, по нашим расчетам, никак не могли ждать нападения.

К вечеру третьего дня мы "заметили, что в долины между склонами опускается разбавленное молоко тума­на. Первые предосенние туманы в Заполярье— плот­ные, густые, укрывиетые, и мы знали, что гитлеровцы не амедлят воспользоваться ими, чтобы подлатать свою с борону. Спустя час Плугова, Ромахин, Дорофеев и я уже были в засаде перед высотой Челнок. Эта сопка на­ходилась ближе всех к нашим позициям и чаще других подвергалась минометному обстрелу. Проволочные за­граждения перед ней всегда оказывались разрушенны­ми, и фашисты стремились быстрее восстановить их.

Укрывшись за большими валунами, мы увидели, как из вражеских траншей вылезла чуть не рота гитлеров-

77

цев. Большинство из них занялось минированием подхо­дов к проволочным заграждениям метрах в 100—120 от нашей засады. Солдаты работали спокойно и дело­вито.

Решаем стрелять только из «бесшумки», чтобы как следует проверить винтовку в деле.

Ловлю в прицел фигуру гитлеровца с лопатой, нажи­маю на спусковой курок и аижу, как немец, извернув­шись винтом, оседает на землю. Двое других бросились к упавшему, склонились над ним. Стреляю еще раза два подряд — фашисты падают, но один из них успевает сделать несколько шагов и что-то крикнуть. Испуганные гитлеровцы гурьбой кинулись к своим траншеям. Двое из них не добежали — их свалили пули, посланные из «бесшумки» Сашей Плуговой.

Итак, начало было хорошим— за две минуты пять фрицев.

Прошло немного времени, и фашисты начали осто­рожно выглядывать из-за бруствера, потом двое из них, осмелее, вышли и поочередно утащили в траншею уби­тых. Мы не стреляли, полагая, что немцы, успокоившись, снова начнут работы. И не ошиблись. Но на этот раз из окопов вышло, по точному счету, одиннадцать солдат. Ваня Ромахин сделал пять неслышных выстрелов — и еще пять немцев отправились к праотцам. Подбирать их трупы уже никто не решился до самой темноты.

Мы лежали в засаде всю ночь, надеясь на утреннюю охоту, но рассвет был ясным, без тумана, немцы не по­казывались, и наша группа вернулась к своим.

Едва добравшись до нар, мы свалились и заснули как убитые, на весь день. А вечером зашел капитан Тере­щенко и сообщил, что немцы на переднем крае что-то болтают по трансляции о Николае Расохине.

Эта новость заставила нас вскочить и тут же отправиться на правый фланг, где перед каждым опорным пунктом немецкая агитмашина повторяла передачу.

Фашисты сумели каким-то образом установить лич­ность Николая и теперь хвастались, что в их руках нахо­дится знаменитый разведчик. Позднее, из показаний пленных, выяснилось, что наш боевой товарищ вел себя достойно, как настоящий патриот, и погиб геройски во время одного из допросов — он вцепился зубами в сле­дователя и был застрелен.

Фашистская радиопередача о Расохине вызвала у нас не столько боль, сколько злость и желание отомстить. В ту же ночь мы вышли на нейтральную полосу разве­дать проход к высоте Горелой и послушать противника. Зь шазка была удачной —мы доложили Терещенко, что на перешейке, разделяющем озеро, совершенно нет мин, что левая часть Крокодила представляет собой от­мель, вполне пригодную на случай отхода, и что мы готовы к поиску.

— Пойдете, когда получите приказ,—сердито ска­зал капитан, — а пока слушайте, смотрите и не делайте глупостей.

Еще три ночи мы «слушали» немцев на Горелой. Они вели себя нешумно — видимо, в траншеях сидели толь­ко ночные посты.

При обсуждении предстоящей операции Балухин настойчиво доказывал, что группе захвата надо отходить к своим только через озеро: перешеек немцы немед­ленно закроют огнем, и тогда не выбраться. Я утверждал, что пока фрицы очухаются, можно успеть пробежать триста метров под гору и проскочить перешеек, не свя­зываясь с водой. Я исходил из того жизненного факта, что наши разведчики бегали куда лучше, чем плавали.

И

Доспорить не пришлось: нас вызвали в штабной

блиндаж.

Подполковника Пасько — он недавно получил новое шание— и начштаба Каширского, судя по вопросам, больше всего интересовало настроение разведчиков. Мы сказали, что настроение в норме.

Тогда только Пасько приступил к делу: ' — Мне доложили, что взвод готов добыть контроль­ного «языка». Это, конечно, похвально, но. честно ска­жу, в успехе я не уверен. Враг настороже. Разведки :;>идцать пятого и двадцать четвертого полков дивизии уже несколько месяцев пытаются захватить «языка», но голько зря людей теряют. Какая же гарантия у вас?

— А мы без гарантии, товарищ подполковник,— убежденно произнес Балухин. — Возьмем — и все, только бы он в траншеях был.

Договорились, что операцию проводим следующей ночью. Весь день готовились: проверяли автоматы, то­чили кинжалы, пригоняли обмундирование. От сапожни­ка полка приносили заказанные нами легкие брезенто-пые сапоги, точно такие, какие мы видели у диверсион-миков в походе к Луостари.

Вечером отправились на передний край ждать тем­ноты. Нет для разведчика более томительных часов, чем часы перед выходом на задание. В такие минуты в голо­му лезут разные мысли о целости собственной шкуры, о судьбе-индейке, играющей с человеком в «орла» и «решку», тяжело давит невесть откуда свалившаяся душевная усталость. Но как только вышел за передний край и началась работа — слетает вся сонливость, вы­скакивает из головы глубокая и мелкая философия, и ты становишься проворным, взрослым парнем, заряжен­ным на дело, как надежный и пристрелянный пистолет.

81

Такая психологическая перенастройка является, по-моему, чуть ли не профессиональным свойством раз­ведчиков.

Вот и на этот раз мои ребята, неповоротливые и ка­кие-то снулые в окопе, преобразились в барсов, как только покинули траншею. Ступают упруго, мягко, не­слышно, молчаливы, как призраки. Впереди, сразу за головным дозором, — группа захвата: Ромахин, Власов, Иванов и я. Лейтенант Балухин ведет группу прикрытия.