ИВАН БОРОДУЛИН - разведка

98

бивая выстрелами легкие мотивы. Кстати говоря, я сам немедленно обучился такому искусству и порой вступал

< немцем в негласный поединок. Когда начинали рабо­тать два пулемета с высот Челнок и Орлиное гнездо, то прекращались все другие выстрелы. И немцы, и наши солдаты следили, кто лучше, красивее «сыграет» ют или иной мотивчик. Сейчас как-то странно вспоми­нать и писать об этом, но и такое в нашей окопной жиз­ни было.

В одну из ночей, заняв обычный пост перед высотой Челнок, мы вдруг обнаружили, что там произошли изме­нения: Ьсс, что мы слышали на сопке до сих пор, пропа­ло, а появились совершенно другие звуки. Это означало, что на Челнок пришла другая часть противника, и нам, по всей вероятности, снова предстоит брать «языка».

Об изменениях в обороне фашистов мы немедленно доложили командиру полка, но, вопреки ожиданию, нас не послали за пленным, а приказали продолжать .наблю­дение. Вскоре разведка установила, что немцы заменили поиска на всем участке обороны дивизии.

Мы понимали, что противник непременно попытается и зять «языке» у нас. Из личного опыта я знал, что фаши-

< ты почти не проводят ночных поисков малыми силами, п стараются захватить «языка» в разведке боем, бросая (■ дело сравнительно крупные подразделения. Однако >м« такие попытки заканчивались для гитлеровцев пе­чально. Они уходили восвояси, а вместо «языка» уноси-ми порядочное количество своих убитых и раненых.

Насколько я помню, за всю войну из траншей нашей дивизии немцам не удалось взять ни одного пленного.

Дорогой ценой обошлась фрицам и разведка боем п сентябре 1942 года. В тот памятный день по какой-то причине мы дольше обычного задержались в траншеях

PAGE99

и вышли за передний край, когда было уже довольно темно. Накрапывал мелкий осенний дождь. Подобрав­шись поближе к высоте Горелой, пригляделись и заме­тили, что в проволочном заграждении сделан проход. Это значило, что гитлеровцы с какой-то целью выйдут на ничейную полосу.. «Наверное, минировать»,—реши­ли мы и, отойдя в сторонку, стали ждать дальнейших событий.

Прошло полчаса. И вот из траншеи показались нем­цы. Много. До батальона. Но странное дело, все они вооружены автоматами, обвешаны гранатами, у некото­рых ручные пулеметы. Стало быть, фашисты идут не ра­ботать! Они идут к нашей обороне. Разведка боем!

Первая мысль — немедленно сообщить своим. Но за­тем прихожу к выводу, что до рассвета"немцы наверня­ка действовать не будут, а за это время мы успеем не только предупредить командование, но и придумать, как проучить фрицев получше. Продолжаем наблюдать и видим, что батальон цепочкой продвигается к нашему опорному пункту правее высоты Орлиное гнездо. Но по­чему они так нахально двигаются там, где, как мы зна­ли, располагаются наши минные поля?

Да, по всей вероятности, гитлеровские саперы еще прошлой ночью побывали тут и сделали проходы. Где эти проходы? Подойдут ли фрицы для утренней атаки вплотную к нашим позициям? На оба вопроса ответили сами гитлеровцы. Проходы на минном поле они отме­тили крупными валунами-ориентирами, потом залегли и притихли. Наша оборона не могла ни видеть, ни слы­шать их.

Я немедленно послал двух разведчиков на высоту Орлиное гнездо, приказав доложить обстановку непо­средственно командиру полка.

PAGE100

Пасько принял меры. На Орлиное гнездо послал под­крепление— роту. Мои ребята вернулись с двумя отде­лениями автоматчиков и приказом: отрезать врагу пути отхода, а до того сидеть тише травы, чтобы не спугнуть

фрицев.

Мы осторожно окопались и тоже затаились. До рассвета оставался добрый час, когда небо за ли­нией нашей обороны засветилось и тугой удар расколол юмдух. Там, где лежали немцы, поднялись и загрохотали < мпошные разрывы мин и снарядов. С Орлиного гнезда одновременно ударили несколько станковых пулеметов, юг ракет, выпущенных мортирами и повисших в небе на н рашютах, стало светло, как днем. Немцы были оше-момлены и прижаты к земле. Плотность огня была столь I . пика, что смерть настигала и тех, кто лежал, и тех, кто щ кдкивал и пытался убежать. От сплошных разрывов т пни рваться мины на минном поле. Огневой налет за-ршился залпом дивизиона –«катюш» — гвардейских ршжтивньм минометов.

Нашей группе не пришлось отрезать врагу путь от­упления, как было приказано, по той простой причине, • и о отступать было некому. Фашисты остались там, где шлегли для утренней атаки. Немецкие батареи открыли оный огонь по нашей обороне и вели его не менее двух часов, но поздно. Батальон фашистов приказал дол-I о жить.

Укрывшись, мы весь день провели на нейтральной шмле, чтобы к вечеру обследовать поле битвы и подо­брать раненых немцев, если таковые окажутся.

В сум^эках отправились. Картина представилась ужас­ная. Некоторые из фашистов были так изувечены, что мороз подирал по коже. Одежда на многих солдатах почти полностью сгорела. Пахло паленым мясом,

131

и запах этот был отвратителен. Мы вынесли в каши тран­шеи около десятка тяжело раненых немцев, в том числе обер-лейтенеита, который глядел волком и вообще от­казался разговаривать.

Уничтожение фашистского батальона было крупной удачей полка и у всех здорово подняло настроение. А наши два Николая сочинили по этому поводу частуш­ки и распевали их под баян и гитару в два голоса.

«Шгейк», подлаживаясь под тоненький девичий голо­сок, выводил:

У Орлиного гнезда Дали немцам мы дрозда. Барыня, барыня. Сударыня-барыня.

Серову баском вторил Ерофеев:

Не попить и не покушать, Значит, били их «катюши»!

Частушек было много, и они, одна задорнее другой имели такой шумный успех, что Николаям пришлось по­вторять импровизированный концерт специально для личного состава штабных служб.

Утром следующего дня командир полка пригласил меня поехать в медсанбат, к раненым немцам, чтобы допросить пленных. Обер-лейтенант снова категориче­ски отказался сообщить что-либо, и мы подошли к друго­му, крупного телосложения немцу, в чине ефрейтора. Он был ранен в обе ноги к спину, но держался бодро.

начал

разговор шуткой, сказав фашисту, что он начи­нает карьеру, как и сам Гитлер, ефрейтором. — Мой фюрер есть бог,— ответил немец.

102

Потом он начал забрасывать меня вопросами: что г ним будет, расстреляют его или закопают живьем, со­хранят ли ему ноги. Мои ответы пришлись ефрейтору но душе, и он охотно назвал номера частей, фамилии командиров, не забыв при этом сообщить, кто из них нацист, показал на карте расположение батарей, дзотов и пулеметных гнезд на передней линии обороны.

Перед тем как уйти, мы пожелали ефрейтору скорей­шего выздоровления. В ответ он удивленно и растерян­но улыбнулся.

Проходя мимо палаты, где лежал обср-леитенант, я услышал, что немец разговаривает с медсестрой. Ока­залось, что эта девушка была родом из еврейской семьи и хороша владела немецким языком. Прислушавшись, я понял: офицер удивлен тем, что видит на женщине во­енную форму:

— Воевать,—говорил он,—не женское дело. У деву­шек должно быть доброе сердце, а на войне люди I рубеют.

— Русские девушки добрые,— ответила медсестра,—

и поэтому они на войне.

— Если добрые,— буркнул обер-лейтенант,— то укройте меня вашей шинелью, я замерз.

Медсестра вздрогнула, зарделась, поправила на пле­чах шинель и вышла из палаты.

Возвращаясь из медсанбата, мы заезжали в штаб ди­визии. Подполковник ушел к генералу, а я навестил сво­их знакомых ребят из разведроты. У них в землянке ■л похвастался, что наш полк без единой потери уложил целый батальон фашистов. Ребята в свою очередь — дескать, и мы не лыком шиты — сообщили по секрету, что их рота в усиленном составе готовится к большому рейду по тылам противника.

PAGE103

Не успел я сказать что-либо, как в землянку явился связной и передал мне приказание немедленно прибыть к заместителю начальника дивизии по разведке.

Незнакомый майор с ходу стал задавать вопросы:

— Сколько раз ходил в тыл к немцам?

— Два раза.

— Как местность? Рельеф?

— Подходящая, товарищ майор. Сопки, болота.

— А можно провести туда, ну, скажем, роту?

— Рота тихо не пройдет.

— А тихо и не надо.

Майор сделал паузу и объявил:

— Отбери своих людей, сколько считаешь нужным, и послезавтра утром явитесь в распоряжение командира разведывательной роты дивизии. Пойдете проводниками в рейд.