Конец света - Виктор Казаков

«Может, делу поспособствует аптекарь? Говорят, они дружат…»

Редактор закрыл дверь, усадил Гурсинкеля на свое место, сам сел рядом с ним на другой стул и, не тратя время на предисловия, спросил:

– Ты, Михал Михалыч, хорошо знаешь Грушина?

Аптекарь пожал плечами:

– Лишний вопрос, Гриша. Паша – мой лучший друг.

– Давно встречались?

Гурсинкель стал вспоминать: виделись вчера… или позавчера; встретились случайно; сидели на скамейке в городском сквере, обсуждали новость о летящем на Обод куске планеты.

– Я прямо заявил: задумана крупная антинародная акция!

Аптекарь повторил «заявление» с заметной полемичностью – ему, как видно, в ту минуту хотелось поговорить с редактором о политике, но Минутко на последние слова Гурсинкеля никак не отозвался – в ту минуту ему не хотелось мыслить об антинародных акциях правительства, он думал о том, как заработать для редакции деньги на второй компьютер.

– Мне нужна твоя помощь, Михал Михалыч. На дипломатическом поприще.

Гурсинкель важно надул щеки, а редактор стал рассказывать о новой рубрике и о своем желании привлечь на временную работу («пока, гм-гм, «кусок» долетит до Обода») Грушина.

– Конечно, основной разговор с Павлом Петровичем – за мной, – Минутко, волнуясь, слова подбирал с трудом, делал частые паузы. – Но ты… подготовь своего друга к этому разговору. Боюсь, он откажется, тогда моя идея… коту под хвост. По телефону разговаривать с Грушиным неудобно, приглашать его в редакцию письмом – тоже неудобно, да и глупо. Разговор должен быть с глазу на глаз. Прошу тебя, Михал Михалыч… ты все можешь. Передай Павлу Петровичу мое приглашение придти в редакцию, воздержись от подробностей, но скажи слова, после которых он согласится выслушать меня. Какие надо сказать слова, ты сам знаешь.

Лицо аптекаря исказила тяжелая озабоченность.

– У нас теперь, Гриша, ситуация, как в том анекдоте: один еврей долго уговаривал своего друга-бедного еврея выдать дочку замуж за сына Рокфеллера, наконец, уговорил; «полдела сделано!». Помнишь конец?

– Помню: «осталось уговорить сына Рокфеллера». Думаешь, Павла Петровича удастся уговорить?

– Сейчас он пишет серьезную книгу и, наверно, не захочет на что-нибудь отвлекаться. Но если я с ним по-дружески поговорю…

Минутко поднялся со стула.

– Твою миниатюру о попугае Валидоле мы напечатаем послезавтра.

Чтобы подтвердить репутацию человека, который может все, Гурсинкель хорошо обдумал слова, с которыми он на другой день пришел на квартиру к Грушину. Какие то были слова и как долго перед летописцем держал дипломатические речи ободовский аптекарь, для нашей истории значения не имеет. Сообщим результат встречи: когда Гурсинкель рассказал Грушину, какую работу собирается предложить ему городская газета, Павел Петрович, не колеблясь, согласился поговорить с Григорием Минутко. Во время длинных монологов аптекаря, с неизбежными цитатами из анекдотов, Грушин успел хорошо обдумать предложение: новая газетная рубрика, конечно, – от лукавого, но в редакции у него появится возможность узнать немало сверх того, что он уже знает об ободовцах, а это – новые страницы его главного дела – «Летописи»!

Беседа Грушина с редактором состоялась на другой день после разговора летописца с аптекарем; после этого Павел Петрович ежедневно на два часа стал приходить в редакцию; в отделе писем ему поставили стол и телефон.

Глава пятая

Срочное дело

Сообщив читателям об открытии новой рубрики, газета в том же номере напечатала и первую об оторвавшемся куске планеты небольшую статью. Автор ее, бывший руководитель кружка юных астрономов Иван Геман, назвал статью «Все идет строго по науке»; статья содержала не совсем понятное для рядовых читателей описание гемановской методики расчетов и совсем непонятные, изобиловавшие ссылками на формулы Эйнштейна сами расчеты, по которым выходило, что космический осколок, преодолевая расстояние от неизвестной планеты до Земли, «уже проделал двести тысяч километров». При этом Геман честно признавался, что целиком расстояние от планеты до Земли ему пока подсчитать не удалось, но это он сделает в ближайшие дни и о результатах обязательно сообщит читателям.

…Волнуясь, как в те далекие дни, когда он подписывал в свет первые полосы, Григорий Минутко внимательно рассматривал только что доставленный из типографии свежий номер газеты. В это время в кабинет вошла секретарша, она принесла и молча положила на стол полученную из мэрии телефонограмму: «Прошу вас, Григорий Васильевич, придти ко мне сегодня. Срочное дело. Н.П.Торобов».

«Гм… не проще ли было позвонить…», – пожал плечами редактор. Но, зная хитрости, к которым в нужные моменты прибегают чиновники, тут же и поспорил с собой: «Звонок – не документ, а Николай Петрович, наверно, уже и копию телефонограммы снял, подшил в «дело»… Интересно, зачем я ему понадобился?»

Став на время во главе города, Николай Петрович Торобов сначала решил «окончательно определиться по поводу возможной в городе нестандартной ситуации» (так он мысленно сказал себе). В отличие от мэра, который, прослушав теленовость, ни на миг не усомнился, что «кусок» из космоса обязательно прилетит, Николай Петрович все эти дни по поводу «куска» терзался мыслями в основном гипотетическими и противоречивыми. Как всякий человек, наделенный инстинктом самосохранения, заместитель главы Обода, конечно, страшился перспективы стать свидетелем космического нашествия; вместе с тем в нем вдруг затлела (откуда взялась?) робкая надежда, что, возможно, события, которые последуют за визитом из космоса и окажутся не до конца катастрофическими, позволят ему, наконец, проявить себя заметным организатором масс. Путало мысли еще и подозрение, что визит «куска» может вообще не состояться – телевизионщики о чрезвычайных событиях в космосе почему-то больше не вспоминали, и это усиливало подозрение…

Заняв кабинет мэра, Торобов приказал секретарше в течение двух часов никого в кабинет не пускать, самой к нему тоже не входить, «даже, – усилил он требование, – если в приемную с включенной сиреной прибегут пожарные».

Налив себе рюмку виски и устроившись в большом кожаном кресле, Николай Петрович решил сначала мысленно очертить круг вопросов, на которые ему предстояло найти ясный ответ. «Ситуация, – размышлял Торобов, – будет складываться в зависимости от двух взаимоисключающих обстоятельств: «кусок» или а) прилетит, или б) не прилетит. Вариант б) не потребует от администрации дополнительных организационных действий; зато вариант а)…»

Николай Петрович, как видим, обладал той нередкой для иных интеллектуалов особенностью мышления, при которой любая проблема сначала ими дробится на множество составляющих, после чего каждая составляющая обдумывается так долго и так подробно, что сама проблема скоро забывается или уходит так глубоко, что ее уже и не видно.

«Итак, – продолжал размышлять заместитель мэра, – вариант «а»: «кусок» прилетает и…», – откинувшись на мягкую спинку кресла, Торобов отпил глоток виски и погрузился в анализ:

«Допустим, как говорят в городе, вектор движения «куска» совпадает с направлением на Обод. Тогда…»

В это время на тумбочке, где стояли три телефона, зазвонил красный телефон – заработала спецсвязь с администрацией губернатора области. Поспешив покинуть кресло, Николай Петрович, стоя, схватил трубку и тотчас же услышал знакомый хриплый голос заместителя губернатора Исидора Семеновича Плашкова:

– Мыслюков?

– Нет, Торобов, заместитель Мыслякова по оргвопросам. Петр Иванович в отпуске.

– Кто ему разрешал отпуск?! В такое время!

– Да, время тревожное…

– Не тревожное, а ответственное. Понимаешь?

– Понимаю, Исидор Семенович. Принимаем меры.

Трубка две секунды молчала. Торобов слышал тяжелое дыхание заместителя губернатора и почти был уверен в том, что дыхание это вызвано волнением по поводу нависшей над планетой космической опасностью.

«Наверно, получена дополнительная информация…», – почувствовав участившуюся работу сердца, подумал Торобов.

В это время трубка заговорила – насмешливо и грубо:

– Какие меры, Торобов? Наш человек баллотируется в депутаты Государственной думы, ты на агитацию должен дать известную тебе сумму, а ты – «меры»…

Торобов знал и уважал «нашего человека», – бывшему лектору обкома комсомола (специализировался на теме «Два мира – два образа жизни») принадлежали в области все бензоколонки и, по слухам, он был крупным акционером одной сибирской нефтяной кампании.

Убедившись, что ободовская администрация помнит о своем долге и, конечно же, вовремя перечислит сумму на известный счет, Плашков вспомнил и о том, о чем во все время телефонного диалога машинально продолжал думать заместитель мэра – о летящем в космосе с, возможно, прицелом на Обод, «куске» планеты. В этой части разговора в голосе Исидора Семеновича еще в большей мере усилились интонации высокомерного превосходства, впрочем, смягченные некоторым (в этом случае неуместным, как подумал Торобов) юмором: