Манас великодушный - Семен Израилевич Липкин

рабами, а хозяевами. И когда я вернусь к вам с победой, мы вытащим колья наших юрт из алтайской земли и перекочуем на родину, на землю отцов. Дайте согласие на этот поход, и пусть имя мое не будет Манас, если я не совершу сказанного!

Убежденные словами вождя, мужи совета дали свое согласие. Старейшина Бай, богатый годами и мудростью, поцеловал Манаса и сказал:

— Пусть пребудет на веки веков твоим именем имя Манас! Пусть благословение народа будет спутником твоим! Иди и помни: души киргизов ждут твоей победы!

Приняв благословение народа, Манас во главе девяноста-тысячного войска отправился к земле своих отцов, в Туркестан.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Дракон Андижана

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ты не царь над людьми — ты дракон.

Беззаконие — вот твой закон.

Все, кто служит тебе, — колдуны,

Их бесчестные души черны.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Всего лишь сто лет прошло с тех пор, как ханы из дома Чингиза завладели Китаем. Сто лет — возраст одного человека, а миру столько лет, сколько всем людям, какие были, есть и будут на земле. Для мира сто лет — мгновение, и за это мгновение не успели узнать киргизы, что так же, как и им, ненавистны людям Китая сорок ханов из Чингизова дома, сорок злодеев, сорок поработителей. Сколько было ханов, столько было в Китае обителей скорби, а над всеми ханами, завидущими, алчными и драчливыми, сидел в Железной Столице хан ханов Эсен, наследник всего богатства, всего могущества, всей власти и всей свирепости Чингиза.

В те дни, когда Манас повел в поход свое девяностотысячное войско, благословенный край Туркестан находился под владычеством хана Алооке. Избрав из всех родов оружия хитрость, обман и колдовство, Алооке выжил из Туркестана своих соперников, других ханов, и стал над ним полновластным господином. Одному только Эсену, великому хану ханов сорокадержавного Китая, подчинялся Алооке, но, подобно тому как солнце, с нестерпимым блеском восходящее в Китае, несколько слабеет, дойдя до Туркестана, ослабевала, дойдя до Алооке из Железной Столицы, могучая власть повелителя Китая. Большими посулами и ничтожными подарками сумел многоопытный Алооке добиться покорности от ташкентского хана Пануса, от самаркандского хана Текеса и от многих других ханов туркестанских племен. Зная, что племена эти подобны сухому дереву, готовому вспыхнуть от первой летучей искры, Алооке сдерживал бесившуюся в его существе злобу. Поднося ко рту чашу насилия, он осушил ее не залпом, а медленными глотками. Местом его пребывания был город Андижан, и от подъяремных племен принял он прозвище «Дракон Андижана». Воистину заслужил он это прозвище, ибо исполинские драконы, жившие в его зверинце, беспомощно сворачивали свои чешуйчатые крылья под взглядом его колдовских очей. Были в том зверинце также львы и тигры, но они, завидев Алооке, в неистовстве бросались к железным прутьям, встречая Дракона Андижана грозным рычанием, и это непокорство хищных зверей бесило его.

Зверинец помещался в огромном саду. Перед железными прутьями был раскинут царский шатер. По обе стороны шатра выстроились четыреста приближенных Алооке, а сам он возлежал на золотом престоле внутри шатра. У ног его, на ступенях, ведущих к престолу, сидел знаменитый колдун, по имени Большой Глаз. Был он обычного роста, этот колдун, но половину его лица занимал огромный немигающий глаз, а в правой руке держал он тяжелый стеклянный шар. Глядя в шар своим единственным немигающим глазом, колдун видел в увеличительном стекле все, что происходило вокруг на расстоянии сорока суток пути.

— Что ты видишь сегодня, Большой Глаз, на поверхности мира? — спросил Алооке своего колдуна.

— Я вижу белоколпачных киргизов. Они спускаются с вершин Алтая в степи, они движутся к Небесным Горам, по направлению к истокам Семи Рек. Ведет киргизское войско хан Манас.

Алооке вздрогнул, услышав это имя. Было ему шестьдесят лет, и тридцать из них он жил в тревоге перед именем «Манас».

Притворяясь спокойным, Алооке спросил:

— Каковы с виду киргизы?

Большой Глаз пристально глянул в стеклянный шар и сказал:

— У них лица мстителей. Я еще не видел лучника, который пускал бы стрелу из своего узорчатого лука с большей меткостью, чем воин Манаса. Я еще не видел всадника, который скакал бы по недоступным скалам с большей быстротой, чем воин киргизской рати. Я еще не видел бойца, который врывался бы в полчища врага с большей смелостью, чем киргиз.

— А каков с виду их предводитель? — спросил Алооке, не желая произносить вслух ненавистное имя.

Колдун еще пристальнее взглянул в увеличительное стекло шара, и вдруг впервые в жизни замигал его единственный глаз. Шар выпал из руки колдуна, губы его побелели и прошептали:

— У него лик пламени! Мне страшно смотреть на него!

Сердце Алооке застучало, и стук его был подобен стуку тяжелого стеклянного шара, покатившегося по ступеням. Алооке не знал, что ему предпринять. Мысли его разделились на десять частей, и в каждой из них был Манас.

Тридцать лет назад прочел Алооке это имя в древней «Книге Смен», чьи страницы были открыты только для посвященных, обучавшихся волшебству. Многие знаки в той книге были непонятны, но все ханы, мудрецы и волшебники сорокадержавного Китая прочли слова о Манасе:

«Родится среди киргизов великий богатырь Манас. Превзойдет он всех живущих на земле силой, мудростью и величием души. Освободит он свой народ от власти ханов из дома Чингиза и соберет киргизов под своим крылом. Назовут его киргизы Великодушным. Войдет он во главе могучего войска в пределы Китая и шесть месяцев будет владеть Железной Столицей. Богатырь…»

Дальше следовали те самые непонятные знаки, которые не могли разгадать мудрецы и волшебники. Никто из них не знал, что хитрому Алооке удалось прочесть эти знаки, хотя и не до конца. Вот что прочел Алооке:

«…Богатырь из дома Чингиза, по имени Конурбай, с помощью коварства смертельно ранит Манаса. Пройдет много…»

Этих слов было довольно Алооке. Он решил, что его сын будет носить имя Конурбай, что его сын победит Манаса и станет, может быть, ханом ханов. Через семь лет после того, как Алооке разгадал непонятные знаки, у него родился сын. Теперь мальчику было двадцать три года, и двадцать лет из них Алооке не видел своего Конурбая, ибо, как только, сыну исполнилось три года, Алооке отдал его в обучение Главному Чародею.

Вспомнив о сыне, Алооке воспрянул духом. Он призвал своего скорохода и приказал ему:

— Отправься без промедления