Нездоровые люди - Вячеслав Игоревич Мешков

нет никому до этого дела. Мы вечно задерживаемся, эти вечные переработки, особенно на ночных дежурствах, эти вечные стоны, нытье старух, это знаешь, как бесит??? Знаешь? Или эти пошловатые старики со своими подкатами…

– Да, знаю. Понимаю тебя, я сам всё это вижу – и стоны, и нытьё, и понимаю, каково вам тут быть. Сложно. Это действительно почётная работа.

– Маш, не, ну ты слышала? – изумлённо смотря в сторону Марии, спросила Лиля. – А он вроде бы адекватный пациент. – Может, ты ещё врачам периодически говоришь «спасибо»? Ты знаешь, как сложно учиться в меде? Я целыми днями учу эти формулы, анатомию, таскаю с собой книжки уже сюда и надеюсь сдать эту сессию и забыть хотя бы на месяц об учёбе. Но всё время где-то ты не успеваешь, всё время есть какой-то вопрос, на который у тебя нет ответа. Я, между прочим, врачом решила стать ещё в десять лет. И вот моя мечта сбылась, а что я имею?

– Лиля, давай не будем, я понимаю, ты устала, у тебя сессия, и у меня она тоже скоро, но я думаю, что нашему пациенту это как-то неинтересно. Может, лучше сменим тему и поговорим о чём-то хорошем?

– Нет, подожди, Маша. Мне нужно высказаться, я же имею право. Я хочу, чтобы меня услышали, – переходя на крик, продолжает Лиля, уже не смотря в мою сторону. – Так вот, я каждый день спасаю людские жизни и борюсь за их здоровье, а с их стороны нет никакой благодарности. Единицы, единицы только скажут: «Спасибо большое». Может, кто шоколадку принесёт.

Мы все начинаем улыбаться, смотря друг на друга, как-то пытаясь заполнить возникшую паузу. Я смотрю на них и понимаю, каково это действительно в восемнадцать лет уже работать не просто по специальности, а общаться каждый день в прямом смысле с жизнью и смертью. И каждый день просить жизнь остаться, а смерть уйти куда подальше. Просить смерть забирать меньше людей или вечно строить ей козни. Пытаться обманывать смерть всеми возможными способами, искать лазейки, что-то придумывать и не опускать руки, не сдаваться, быть твёрдыми в принятых решениях.

– Ты сам-то что думаешь относительно своего пребывания тут? – продолжила Лиля, подсаживаясь ко мне чуть ближе и пристально смотря в глаза.

– Ну, надеюсь, операция пройдёт хорошо и я сюда больше не приду.

– Вот именно, я так и знала, и ведь все так же думают, что больше сюда ни ногой, а ведь всё иначе происходит в большинстве случаев.

– Лиля! – одёрнула её резко Маша. – Ты явно не в себе, прекрати, он-то тут при чём?

– Да, ни при чём, я так, к слову.

Мне начинает надоедать этот диалог, и сама форма его подачи, я решаю, что пора бы мне уйти, и пытаюсь нормально попрощаться, но ничего путного не выходит. Я выхожу из комнаты и начинаю свое восхождение по лестнице. Сердце начинает колотиться чаще, в ногах чувствую слабость, мне явно нехорошо, и я мечтаю скорее дойти до своей кровати. Внутренний голос пытается начать со мной диалог, но я его отбрасываю и не хочу ни о чём думать. Борьба за жизнь куётся руками таких вот маленьких восемнадцатилетних девушек, которые всегда рядом, близко, на расстоянии вытянутой руки, а мы это не ценим и порой относимся к ним как мачеха к неродным детям.

Но это же их работа, пытается вступить со мной же в конфликт мой же внутренний голос, но я ему не отвечаю, а предлагаю самому как-нибудь попытаться выиграть схватку со смертью, если он так крут. А что я, собственно, из себя представляю и кем я, собственно, являюсь? Они каждый день со смертью борются, и, очевидно, более страшного поединка в этой жизни нет.

Я останавливаюсь напротив окна и смутно вижу своё отражение в нём. Стоп, я же давно не смотрел на себя со стороны. Кто, собственно, я есть и чего я хочу? Видимо, ничего, и звать-то меня никак. Нужно найти зеркало и рассмотреть себя ближе. Я вспомнил, что зеркало висит в туалете, и я иду туда. Там, как обычно, чем-то пахнет, но я делаю вид, что ничего не чувствую. Я подхожу к зеркалу, рассматриваю свои глаза, своё лицо, пытаюсь как-то крутиться перед ним, чтобы рассмотреть поподробнее, но ничего такого особенного я не вижу. Одним словом, типичный толстяк, неуч или просто неудачник, без каких-либо планов на жизнь или без каких-либо требований к своей персоне. Ничего не хочу, играю тупо в игры, друзей нет, кроме бабушки в больницу ко мне никто не приходит, и этот чёртов лишний вес.

«Ну и что ты дальше будешь делать?» – с какой-то издёвкой спрашивает у меня мой внутренний голос. «А какие есть варианты?» – отвечаю я сам себе шёпотом. Да, никаких, ты обречён, ты неудачник и ничего у тебя не выйдет. Вон они (мысленно вспоминаю медсестер) целый день людям помогают, а ты? Вон они людей спасают, а ты? Вон они уже имеют специальность и какие-то перспективы в жизни, а ты? Вон они уже получают зарплату, а ты до сих на бабушкину пенсию живешь. И таких «вон они» было ещё очень и очень много. Я ещё долго стоял перед зеркалом, но ответов на эти пресловутые «вон они» не было и не могло быть.

Всё это было жутчайшей правдой, я забил своё личное «я» и не развивал себя как личность, я был по сути никем, и звать меня было никак. В этот момент внутренний голос торжествовал от своего величия и продолжал топтать мою личность. «Трус, ничтожество, неуч, ничего не хочешь, ты даже не знаешь, кто ты есть, тварь», – продолжали сыпаться в мой адрес угрозы и проклятия. Я же продолжал стоять и смотреть в зеркало, было жутко больно от своей же беспомощности, и слабости. Меня «разбудил» какой-то дед, который вошёл в туалет, удивлённо смотря в мою сторону. «Пора возвращаться в палату, тебе пора спать, завтра не изменится ничего, и так будет каждый день», – злобно прошептал мне мой собеседник, и я пошёл исполнить его же приказ.

Но лёг я с мыслью не о том, что всё образуется, а о том, что настало время кардинально менять жизнь. Нужно наконец-то что-то решать, и явно, когда я вылечусь, начать жить иначе.

ПЕЩЕРА

Мы продолжали общаться с Машей и старались видеться чаще. Но чаще в моем случае – это дни её дежурства, да и то когда у неё была свободная