Шлемазл - Август Котляр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ИИСУС: Мне такое даже в голову не приходило.
ПИЛАТ: А мне вот, видишь, пришло.
ИИСУС: Мы по-разному видим мир.
ПИЛАТ: Не знаю, как видишь ты, а я смотрю на вещи, как они есть. Тебя называют Словом, Логосом, тобою творился мир. И какой мир тобою сотворён? Только не говори про свободу воли и всё такое, это ни тебя, ни Бога, ни нас не оправдывает. Ты думаешь, ты поменял мир? А твой древний дедуля, царь Соломон, сказал: что делалось, то и будет делаться под солнцем. Ну вот издох ты на кресте с каким воплем? “Отец, зачем ты бросил меня?” Страшно было? Больно? Невыносимо? Это люди сделали, которых ты за три дня до этого учил милосердию и состраданию. Что поменялось в мире? Человеческая природа, что ли, поменялась? Блаженны нищие духом… Что это всё значит?
ИИСУС: Именно это и значит.
ПИЛАТ: А ты помнишь, что мне сказал на допросе? Я тебя спрашиваю: ты царь иудейский? А ты мне: это ты говоришь. Только за одну такую дерзость следовало съездить по твоей божественной морде.
ИИСУС: Чего не съездил?
ПИЛАТ: Я – префект, высшее должностное лицо в вашей вонючей дыре. Мне ещё руки об всякую шваль марать? Ну подумай, кто был ты и кто был я? Да и, по правде говоря, не расположен я людей бить. Даже такое ничтожное и никчёмное существо из задницы мира, каким ты был в земном обличьи.
ИИСУС: А казнить расположен?
ПИЛАТ: Ты опять за своё? Я, что ли, орал “распни его”? Я, что ли, кричал “кровь его на нас и детях наших”? Да мне потом жена моя, Прокула, полгода к себе не подпускала, обижалась, что я не отпустил тебя. А как мне было отпускать тебя? Я и хотел, а они, твои священнички и моралисты, потребовали душегуба Варавву, а тебя, безобидного юродивого, велели распять. Какие ко мне вопросы?
ИИСУС: Только один. Почему ты не использовал свою власть, чтобы отпустить невиновного?
ПИЛАТ: Если б я тебя отпустил, то никакой бы власти у меня не было: они бы подняли бунт, Рим бы прислал легионы, распяли бы тысячи человек, меня бы выгнали взашей. Так что я отделался малой кровью.
ИИСУС: Невинной.
ПИЛАТ: Ну прости меня.
ИИСУС: Вот именно это я и хотел услышать. Я прощаю тебя, Пилат.
Свет гаснет. Экраны гаснет.
ГОЛОС АВГУСТА (из темноты): Стоп! Снято! Антракт 15 минут.
Действие третье.
В большой гостинной сидят за столом Марк, Август и Изя. На экранах над сценой их лица.
ИЗЯ: Я хочу ещё! На библейские вечные темы.
На экранах появляются кадры, изображающие странные картины на библейские сюжеты.
МАРК: А не слишком ли занудно? Может, добавим движухи?
АВГУСТ: И чего-нибудь веселого. Раскроем характер нашего вошедшего в раж героя через конфликт, который он не понимает – с кем он имеет дело, и как его при этом имеют. На библейском фоне.
ИЗЯ: Это как?
АВГУСТ: Ты – человек искусства? Любишь всё прекрасное? Допустим, у тебя хватает таланта создавать прекрасное, скажем, картины. Так и напечатаем…
Слышен стук клавиатуры. На экранах появляется надпись “Новелла “Мазила”.
Гаснет свет. На экранах видно, как Изя стоит перед холстами и пишет картины, работая с палитрой, смешивая краски и нанося их на холст, стоящий на подрамнике. Экраны гаснут, зажигается свет на сцене.
Картинная галерея. На стенах висят странные абстрактные и фигуративные картины. На экранах появляется надпись “Опыты Эйзегезы. Персональная выставка Исаака Шапиро”. Изя вешает на стену большую картину.
Входит Феликс Самшиттер с двумя роскошными и социально безответственными девицами, Снежанной и Роксоланой. В руках у Феликса штатив с фотоаппаратом, который он ставит в углу и проделывает с ним манипуляции. Видят Изю, вешающего картину. Феликс осматривается. Он удивлён. Он смотрит внимательно на большое полотно, которое Изя пытается закрепить. На нём изображён Херукуси – карлик в самурайских доспехах. Изя стоит на стремянке, прилаживая Херукуси. Феликс стучит по стремянке, снизу вверх обращаясь к Изе.
ФЕЛИКС: Слышь, братан, а где мазила, в смысле художник?
ИЗЯ: А вы кто?
ФЕЛИКС (представляя себя и барышень): Я? Феликс Самшиттер. А это родненькие мои, близкие.
ИЗЯ: Самшиттер? Это фамилия?
ФЕЛИКС: Не нравится? От слова “самшит”. Предки возили самшит из Грузии в Белоруссию. Кормились с того.
ИЗЯ: А моя фамилия МазиллО. Это мои картины.
ФЕЛИКС
Ты гонишь? Твои картины? Похоже на мазню душевнобольных. Как в дурдоме. Значит, ты у нас мазила?
ИЗЯ: Слышали – были такие художники МикеланджелО, ДонателлО, УтриллО, КалО, МуриллО, а я вот МазиллО.
РОКСОЛАНА: Котик, мне нравится вон та палочка, беленькая на чёрненьком.
ФЕЛИКС: Сколько просишь вон за ту хренотень?
ИЗЯ (слезая со стремянки): Десять тысяч долларов.
ФЕЛИКС: А не до хрена?
ИЗЯ: Так это же и есть хренотень.Это фаллическая кость. Настоящий костяной хер. Бакулюм.
ФЕЛИКС: Не понял?
ИЗЯ: Ещё раз – это хер моржовый. Костяной каркас. Почти метровый. Чтоб в ледяной воде исполнял свою функцию.
СНЕЖАНА: Масик, я тоже хочу такую картинку. В будуар.
ИЗЯ: Такая большая только одна такая. Есть мышиные пенисные кости – они поменьше и подешевле. По пять и по три.
СНЕЖАНА: Не хочу мышью письку. Хочу моржовую!
РОКСОЛАНА: Я первая!
СНЕЖАНА: Роксоланочка, не будь сучкой. Тебе Биркин двадцатую уже подарили? Вот и успокойся. Я, может, искусство шибко-шибко люблю. Больше, чем сумки Хермес и бланики.
ФЕЛИКС: Так, мазила, пока эти обезьяны не сцепились, дам им ещё какой-нибудь хер. Только высокохудожественный. Без похабщины.
ИЗЯ: Ну, в принципе, эта выставка моих работ вся посвящена теме… Этой самой теме.
РОКСОЛАНА (озираясь): Что-то я не понимаю… А где тогда тётки? Без них какой смысл?
ИЗЯ: Дело в том, что мужское начало, воплощённое в мужском конце – это не столько для тёток…
СНЕЖАНА: Это что, для голубеньких? Ты модельер, да? Стилист? Мне нужен новый визажист, а то мой престарелый педик сжёг мне кожу и рожу.
ФЕЛИКС: А ты
