В ожидании козы - Евгений Дубровин

Утром нас чуть свет разбудил дядя Авес. Признаться, я уже забыл о могиле, но бывший летчик оказался не из таких.

– Трепачи! – шипел он на нас. – Чтоб еще когда с вами связался… Живо одевайтесь!

Однако, когда мы с большим трудом оделись, дверь оказалась закрытой на ключ, а ключ неизвестно где.

Пришлось будить мать. Где ключ, мать не знала. Значит, его спрятал отец. Мы долго препирались, кому из нас будить его, и, наконец, выбор пал на дядю Авеса, имеющего на правах гостя парламентскую неприкосновенность.

– Толя, – сказал дядя, щекоча торчащую из-под одеяла грубую желтую пятку. – Толя… мне надо выйти… Где ключи?

Мы в это время притворились спящими.

Отец причмокнул губами и утянул пятку под одеяло. Щекотать было нечего. На поверхности оставалось лишь одно ухо. Разве кто решится дернуть Диктатора за ухо? Но Авес Чивонави не даром был летчиком и три раза горел, да не сгорел. Он отважно взялся за ухо и слегка трепанул его.

– Толя… Река Хунцы…

В следующее мгновение железная клешня замкнулась на его запястье. Я удивился быстроте реакции. Что значит быть разведчиком…

– Что? – спросил отец, не выпуская руку, отважившуюся схватить его за ухо.

– Чюлк, – машинально пробормотал дядя Авес, но тут же поправился: – Ключ у тебя?

– Вы на рыбалку?

– Ага, – сказал дядя Авес, не подумав.

– И я с вами. Давно хотелось порыбачить. Удочка найдется?

И чего он к нам привязался?

Рыбу мы ловили до самого вечера, хотя с первого взгляда каждому было ясно, что мы встали на месте, где никакая уважающая себя рыба клевать не будет. Мы ловили здесь нарочно, чтобы наказать отца. Но отец не замечал этой мести. Устроился под ветлой и просидел весь день, глядя в воду вместе со своим Рексом. Что они там видели, не знаю, но когда крючок зацепился за траву и малоопытному рыбаку могло показаться, что клюнула крупная рыба, он даже не пошевелился. Значит, он или щуку на этом деле съел, или просто дурак, хотя так думать про отца и нельзя, но уж больно он нам надоел.

Фрица мы бы, конечно, рано или поздно откопали (не может же отец таскаться за нами по пятам день и ночь), но тут начались очень серьезные события, и нам стало не до фрица и других детских игрушек.

Мы узнаем про сказочную страну Утиное

Отец решил, что нам надо уехать из Нижнеозерска. Никто не ожидал такого фокуса.

В пользу переезда отец приводил следующие доводы. Во-первых, он никак не мог найти в Нижнеозерске работу: его здесь никто не знал (до войны мы жили в другом месте), а документов у отца пока никаких не было, лишь одна справка, что он воевал в партизанах. Во-вторых, он боялся, что мы рано или поздно взорвемся, так как «здесь полно мин, снарядов и всякой гадости». И в-третьих, нечего есть. На этот третий довод отец упирал особенно сильно. Отступая, немцы взорвали в Нижнеозерске все, что можно было взорвать, увезли все, что можно было увезти, и поэтому цены буквально на все были аховские.

В Утином же, родине отца, немцев не было, земля плодородная, народ зажиточный, кругом сады, в пруду столько рыбы, что сунь палец – укусит. Об утках же и говорить нечего, потому село и называется Утиным. Железная дорога далеко, а значит спекулянтов, воров, урок нет. В километрах ста от Утиного начинается вообще глухомань, где люди ведут натуральное хозяйство. Пшеница там, что песок речной, а козы стоят столько же, сколько кошки (это было козырной картой).

А главное, в этом селе отца знают как облупленного и он сразу сможет устроиться на работу. Ну, разумеется, взрывчатых веществ там нет, а потому мы, может быть, умрем своей смертью.

Все это мы узнали в «кроватном парламенте», то есть подслушали ночью разговор в соседней комнате, когда обычно обсуждались все наши семейные дела.

Потом вопрос был вынесен на всеобщее голосование, и голоса распределились следующим образом:

МАТЬ:

Я здесь привыкла. У меня хорошая работа (мать работала стрелочницей на станции), а там железной дороги нет и работы для меня нет.

Я.

– Здесь хорошая библиотека, театр, цирк летом приезжает, а там деревня зачуханная. Если я вам в тягость, я могу дома не питаться, умный человек всегда себя прокормит. В Утиное добровольно не поеду.

ВАД.

– Чихал я на нее.

ДЯДЯ СЕВА (совещательный голос).

– Речки там нет, леса нет, станции нет, а значит, и пива нет. Где же человеку отдохнуть? Я весь больной, я отдыхать сюда приехал.

Выступление Авеса Чивонави и вовсе обострило отношения между родителями.

– Только его не хватало, – выступал ночью в парламенте отец. – Сами крохи добираем.

– Как тебе не стыдно! – горячо возражала мать. – Человек весь больной! Ему отдых нужен и хорошее питание, а ты его гонишь! Куда он пойдет?

– Я его никуда не гоню. Но у меня дети голодные. И так последним делимся. Сказал – три дня погостит, а теперь, оказывается, с нами думает уезжать.

– Значит, ему здесь понравилось..

– Мало ли где мне понравилось.

– Он мой брат.

И так далее. До бесконечности.

Однако примерно через неделю парламентская борьба закончилась победой отца. Обычная история, если в стране диктатура.

Вечером, после ужина, когда все были в сборе, отец провел повторное голосование.

– Надо ехать, – сказал он, ковыряя в зубах щепкой от спичечной коробки, – деньги тают, как вода.

– Вода не тает, – поправил я.

– Молчи! – закричала мать. – Слово не дают сказать. Яйца курицу стали учить!

– Я все-таки не понимаю, – дядя Авес подтянул свои слишком просторные галифе и зашагал по комнате. – Зачем отсюда уезжать? У нас хороший государственный дом, рядом станция, речка, лес. Нет работы? Пока можно заниматься огородом, развести курей. Если на каждого по десятку курей, то и то уже… сорок, и Вадику пятерку…

– Чихал я на них, – сказал Вад, стуча ребром ладони по столу.

– Если даже мы будем снимать по тридцать яиц в сутки… это… это…

Дядя Авес очень возбудился и забегал по комнате.

– Если по сотне за десяток… Это четыреста пятьдесят рублей!

– Мои пять не считайте, – предупредил Вад.

Отец перестал ковырять в зубах.

– Ты извини меня, Сева Иванович, но ты морозишь глупость.

– Почему глупость?

– Потому.

– Что, трудно развести курей? Всегда свежие яички. – Дядя Авес стал так сильно дергать галифе, что пуговица с треском отлетела.

– Ты не волнуйся, Севочка, – ласково сказала мать. – Надо ехать. У нас денег совсем нет. А там продукты дешевые.

– Но там глушь! Ни речки, ни леса, ни пива! Мне врачи прописали пиво три раза в день!

– Сами сделаем.

– Это черт знает что, – пробурчал отец.

Дядя Авес расстроился еще больше.

– Что это за пиво, самодельное? Река Хунцы… Лес, может, ты тоже сделаешь?

– Ну все, – отец хлопнул ладонью по столу и встал. – Собирайтесь. Через неделю выезжаем.

– Позвольте! – воскликнул я. – Ведь голосование явно показало, что большинство народа не идет за вами. Зачем же узурпировать власть? Император Веспасиан…

Хотя отец уже немного привык к таким монологам и почти не реагировал на них, но сейчас был, видно, сильно раздражен. Совершенно неожиданно он схватил меня за ухо и очень больно трепанул.

– На новом месте я возьмусь за вас. Будет тебе Веспасан. Совсем обнаглели.

– К наружному блеску он нисколько не стремился, и даже в день триумфа…

– Перестань, огрызок! – закричала мать. – Доводят отца и доводят.

– …измученный медленным и утомительным шествием, не удержался, чтобы не сказать: «Поделом мне, старику: как дурак, захотел триумфа»

Вад, продолжавший стучать ребром ладони по столу, насторожился:

– Как дурак… захотел тримфа, – повторил он задумчиво. – Как дурак, захотел тримфа… Как дурак.

Отец подскочил к нему и схватил за шиворот:

– Ах ты, чертенок!

– Как дурак… Как дурак… тримф…

Отец размахнулся, чтобы дать подзатыльник, но Вад успел подставить свою ладонь. Отец поморщился.

– Как дурак, тримф.

– Негодяй.

Отец и Вад смотрели друг другу в глаза.

– Как дурак, тримф.

– Не смей так на отца! Толя! Дай ему как следует! Выпори как сидорову козу! Бей, я не буду заступаться! Что же это за дети… – Мать заплакала.

– Как дурак, треф.

– Ничего, скоро уже… потерпи, – сказал отец и отвесил Ваду в лоб щелчок. Голова Вада отозвалась гудением чугуна. Я невольно засмеялся. Мой брат вскочил и кинулся на отца.

– Не бей в голову! Слышишь? А то дураком станет! Возись тогда! – крикнула мать и вклинилась между отцом и Вадом.

– Он и так дурак. Ты все потакаешь. – Отец вышел из дому, хлопнув дверью.

Вад сел на пол и затянул бесконечное:

– Как дурак треф, как дурак треф, как дурак треф, как дурак треф…

Дядя Авес взял иголку и стал пришивать пуговицу к брюкам, тактично повернувшись к нам задом.

Так закончилось повторное голосование по вопросу о переезде в Утиное.