Договор на крови - Гоблин MeXXanik

три тысячи рублей, — пояснил я. — Вступили с ним в потасовку, пытались разбить витрину и грозили тем, что один из ваших детей состоит в «Сынах». Состав преступления налицо. Нападение группой четырех рож лет на пять каторги потянет.

— А докажете как? — зло прищурился Семенов. — Неужто на слово поверите этому иноземцу проклятому?

— В цирюльне я заметил призрака, который все видел. Приведу его в суд, и он все подтвердит, — просто ответил я и щелкнул пальцами, призвав тотем. Вызвал «Фонарь Харона» и напитал силой застрявшего в лавке призрака.

Им оказался паренек лет восемнадцати в валенках, тулупе и лохматой шапке. Было очевидно, что он тут очень давно. Скорее всего умер еще до того, как Семеновы купили лавку. Он явился перед нами и сдвинул шапку набок. А я продолжил:

— Хотя может быть и этот призрак что-то, да знает. И, возможно, что больше, чем надо. Эти парни хотели потребовать с цирюльника Рахмата три тысячи?

— Да, — подтвердил паренек. — Болтали, что потом еще стребуют, если он первые три найдет.

— А что еще они говорили? — лукаво уточнил я.

— Много чего, — ответил призрак. — Ты, барин, записывать устанешь.

Я кивнул и разорвал плетение «Фонаря», заставив призрака исчезнуть. А затем движением руки отменил тотем:

— Думаю, этот парень знает больше, чем нужно, — продолжил я, обращаясь к застывшим членам семьи Семеновых. — И я смогу вызвать его в суд. В качестве свидетеля. Так что сушите сухари для детей, мастер Семенов. На каторге пригодятся.

Я толкнул дверь, собираясь выйти, и в это момент, глава семьи смог вернуть себе самообладание:

— Вы правильно сказали про «Сынов», мастер Чехов, — вкрадчиво начал он. — И анархисты проводят через нашу лавку кое-какие дела. Тимофей. Покаж!

Парень с разбитым носом шагнул ко мне и задрал рукав рубахи, демонстрируя знак анархистов.

— А «Сыны» горой стоят за своих, — вкрадчиво продолжил глава семьи. — Вы же понимаете, что будет с Рахматом, если он подаст заявление и его призрак проболтается о чем, о чем не следует?

Речь была хороша, но на меня она не оказала никакого впечатления:

— Мастер Семенов, я хоть и дворянин, но немного понимаю в территориальном делении, — ответил я. — В квартале отсюда, на жилом доме красуется знак октябристов. Так что если бы ваша семья вела дела с «Сынами», то эта лавка уже давно бы сгорела, потому что октябристы не позволят конкурирующей банде наживаться на своей территории. Хотя, признаться, тогда бы вы смогли поправить свое материальное положение, и не снизошли бы до неумелого вымогательства. Это во-первых. А во-вторых, перед визитом к вам я позвонил Гордею Петрову. И он сказал, что никакой Семенов у них не состоит. Так что я очень надеюсь, что это, — я кивнул на татуировку на предплечье застывшего парня, — сделано углем. Потому что, если она настоящая, и «Сыны’узнают, что кто-то носит их знак незаслуженно, они изловят вашего отпрыска и сведут рисунок. Предложив на выбор нож, паяльную лампу или терку для сыра. Хотя в остроге у ваших детей будет выбор, к кому примкнуть. И если они выберут 'Сынов», и их примут в ряды организации, то сделают татуировки заслуженно.

Я снова развернулся и шагнул из помещения, но Семенов дрогнувшим голосом произнес:

— Стойте, Павел Филиппович. Мы заберем иск и не будем иметь никаких претензий, если Рахмат даст слово высокорожденного, что не заявит жандармам.

Я обернулся и покачал головой:

— Еще вы прилюдно принесете извинения и посодействуете цирюльнику восстановить его деловую репутацию, которая разрушилась от ваших слухов.

Семенов с готовностью кивнул, принимая это условие.

— И избавитесь от партии поддельного стеклоомывателя, чтобы никто больше не пострадал, — продолжил я.

— Даже вернем вам деньги за некачественный товар, — поспешно заверил меня лавочник и потянулся к стоявшей на прилавке кассе.

Вынул из нее несколько купюр и положил их на стойку. Фома с достоинством забрал деньги, внимательно пересчитал их, вернул одну купюру на столешницу.

— Нам чужого не надо, — проворчал он и кивнул мне.

Я задумчиво потер ладонью подбородок, а затем заговорил:

— Годится. Считайте, мы пришли к договоренности. Надеюсь, ничьи права не задеты?

Семеновы замотали головами.

— Хорошо, — заключил я и вышел из помещения, оставив семейство Семеновых обдумывать ситуацию.

— А красиво это вы, вашество, — с восторгом покачал головой Фома, когда мы подошли к «Империалу».

— Ты понял, что насилие — это не выход? — уточнил я, открывая дверь авто.

— А то! — важно кивнул слуга и сел за руль. — А вот угрозы и шантаж справляются с проблемой куда лучше.

Он обернулся ко мне и уточнил:

— Куда едем, вашество?

— Домой, — ответил я. — Хватит на сегодня приключений. Да и завтра тяжелый день. Пора бы отдохнуть.

Разговоры за ужином

Мы вернулись домой, когда солнце скатилось к горизонту. Небо с востока затягивалось тучами, которые обещали дождь.

В почтовом ящике лежали конверты с письмами. Я вытащил их, с интересом взглянул на конверты, отпер дверь и вошел в дом. Прошел в приемную и положил бумаги на стол секретаря, решив не разочаровывать Любовь Федоровну и не вскрывать письма. В конце концов, если я сделаю это сейчас, то погружусь в работу и совершенно точно не смогу спокойно заснуть. А становиться трудоголиком очень не хотелось. Кстати, о Любови Федоровне.

Я осмотрелся по сторонам и удивился, что Виноградовой здесь не оказалось. В приемной было тихо. Призрак не встретил меня рассказом, кто принес корреспонденцию.

— Любовь Федоровна, — негромко позвал я.

Обычно призрачная дама тут же являлась, чтобы выяснить, что мне могло понадобиться. Но призрак не отзывалась. Отчего-то это меня насторожило. Моя соседка порой вела себя странно. Иногда она казалась рассеянной, нередко забывалась и становилась почти прозрачной. На мои вопросы о причине такого состояния не отвечала. А я не решался настаивать. Все же Виноградова была особенным призраком, и я не хотел ее неволить. Мы вели себя так, словно и впрямь были обычными соседями и совладельцами дома. Будто между нами не было моего живого пульса и ее захороненного много лет назад трупа.

Мне вдруг подумалось, что я не в курсе, где захоронена призрачная соседка. Надо бы аккуратно узнать, где могила Виноградовой. И заодно выяснить, можно ли законным образом эксгумировать тело. Для того, чтобы спокойно перемещать призрак по городу мне бы пригодилась ее кость. Желательно череп. Отчего-то именно эта часть скелета была самой любимой почти у каждого призрака. Конечно, иногда маяком, к которому можно прицепить призрак, способна стать любая вещица, которой при жизни дорожил человек.

Самой большой ценностью для Виноградовой был ее дом, но таскать его с собой я точно не смогу. Значит, нужно решить вопрос иначе. И не помешало бы получить разрешение на изъятие останков у самой Любови Федоровны. В отличие от общества, которое считало, что права человека заканчиваются со смертью, некроманты точно знали, что в этом вопросе все не так просто.

А к Виноградовой, что я привязался. Видел в ней хорошего друга, которому мог доверять. Странно, но я отчего-то верил ей больше, чем тем, с кем провел годы учебы. И прямо сейчас мне остро не хватало ее язвительных шуток.

В голову вдруг пришла неприятная мысль, что дух мог развеяться. Что призрачная дама увидела пресловутый «свет в конце тоннеля» и ушла. Я тотчас отогнал от себя картинку толпы других мертвецов в зале ожидания и знакомой фигуры язвительной Виноградовой. В моем воображении на ее лице застыло испуганное выражение, которого я никогда не видел у нее в реальности.

Замотал головой, отгоняя морок, и громко произнес:

— Любезная Любовь Федоровна, вы где? Я дома, хватит играть в прятки.

Прошел в жилое крыло, поднялся на второй этаж, заглянул в ее комнату, предварительно постучав в дверной косяк. Затем спустился в подвал, отмечая порядок и отсутствие затхлого воздуха, который обычно бывает после протечек. Пятен от прорвавшейся трубы я тоже не нашел. Может здесь все же слишком хорошая вентиляция и потому сырость не проявляется.

Верстак Фомы был чисто убран. Все же мой помощник был всегда аккуратен. А может быть, за ним присматривала Любовь Федоровна. Виноградова всерьез взялась опекать «нашего кота». И я частенько замечал, как она с родительской любовью поглядывает на парня. Несмотря на то, что Виноградова погибла достаточно молодой, она долгое время провела в посмертии. Потому вполне могла позволить себе ворчать, считать меня и Фому достойными заботы и поучений.

Я немного постоял возле той самой дверцы, от которой не нашлось ключа, Постучал в створку,