Приключения в шхерах - Юзеф Чельгрен

Чучело привлечет внимание куницы, и она будет сидеть на месте, как пришитая.

И Дундертак, как был, нагишом, понесся сломя голову, перепрыгивая через камни и кочки, разыскивать Большого Сундстрема.

Он застал его на лодочной пристани, где Сундстрем готовил к отплытию небольшой рыбачий парусник. Запыхавшийся Дундертак попробовал выпалить все единым залпом. Получилось, конечно, неважно. Но Сундстрем понял вполне достаточно для того, чтобы сообразить, что стряслось действительно нечто из ряда вон выходящее. Ружья под рукой не было. Зато он прихватил с собой обломок доски. Ну вот, все в порядке, гвозди и молоток в карманах…

Зачем они им? Дундертак ничего не понимал. Впрочем, ему было не до скучных размышлений. Его в данный момент занимала одна-единственная мысль: удалось ли провести куницу? Сидит ли она в дупле? Заинтересовало ли ее сделанное наспех чучело?

Сундстрем и Дундертак бежали изо всех сил.

Слава богу, куница в дупле!

Сундстрем в восторге хлопнул себя по колену:

— Ох и молодчина! Ты просто загипнотизировал проклятую обжору! А ну, давай мигом залезай в штаны, а то еще простудишься. И приготовься к цирковому представлению!

Дундертак мигом напялил на себя штаны и рубаху.

— Ну, малыш, представление начинается! Давай скорее прыгай, пой, кривляйся — словом, выделывай все, что умеешь. Только держись все время вот здесь, напротив дупла. Теперь понял? Она раскроет рот на твои фокусы, а про меня и забудет.

Дундертак и рад стараться: он крутил сальто, стоял на голове, прыгал вороной — в общем, изобразил все, на что был способен.

Тем временем Сундстрем обошел на цыпочках березу и стал взбираться наверх к дуплу.

Любопытная куница с живейшим интересом наблюдала за всеми фортелями, какие так старательно выкидывал Дундертак.

Тут-то Сундстрем ее и прихлопнул. Доска плотно закрыла вход в дупло.

— Быстрей сюда! — закричал Сундстрем. — Помоги мне приколотить доску!

Дундертак кошкой вскарабкался на березу.

Прибив как следует доску, оба спустились обратно на землю.

— Ай да мы, ай да молодцы! — похвалил Сундстрем. — Теперь мы спилим березу — и куница у нас в руках. Хочешь — продавай ее в Стокгольм, в зоопарк.

— Неужто ее кто-нибудь купит? — удивился Дундертак. — Да их убивать надо, и все тут!

— Еще как купят!

— Да это же разбойник, живодер!

— Ну и что ж. Всяк, брат, по-своему с ума сходит. Они там, в Стокгольме, подбирают всякую чепуховину. От такой гадости нам бы только избавиться, а они за нее еще большие деньги платят.

— А вороны? — Глаза Дундертака заблестели. — Ворон в Стокгольме тоже берут?

Большой Сундстрем задумчиво почесал в затылке:

— Не-ет, ворон-то, пожалуй, не берут. Живых — нет. Ты думаешь, они уж там совсем спятили? Хотя, конечно, иногда похоже на то.

Тут-то Дундертак и рассказал Сундстрему случай с воронами и гагой.

— Теперь уж и птенчики вылупились. Девять штук. Я их тоже охраняю. Воронам и перышка не досталось.

Сундстрем опять хлопнул себя по колену и расхохотался во все горло:

— Ну и умница! Ну и золото-парень! Перехитрил ворон, а? Наставил им носы подлиннее, чем сама мать-природа!

— Ага, — улыбнулся Дундертак. — Я думаю, они теперь у них длиннющие!

— Ну и правильно сделал, дружище! — сказал Сундстрем уже серьезно. — В наших шхерах гага самая красивая птица.

С этими словами Сундстрем нагнулся, поднял уже спиленную березу и взвалил ее на плечо.

В темнице ехала маленькая пленница, прилетевшая с той стороны залива, повиснув на шее глухаря.

Шествие замыкал Дундертак. В одной руке он нес пилу и топор, в другой — большую мертвую птицу.

В школе и на охоте

Но не думайте, что мальчики в шхерах целыми днями только и делают, что скачут по лесам и полям да изучают жизнь птиц и четвероногих. Они ведь должны еще ходить в школу, чтобы хоть немножко научиться хорошим манерам и дисциплине. Что же касается Дундертака, то у него было много и других дел. Зимой он вместе с рыбаками тянул из-подо льда невод, а летом работал у известковообжигательных печей. Когда же кончалось лето и начиналась осень, он ходил под парусами в Трусе, Седертелье и Стокгольм.

Дундертак жил на самом краю острова, так что от его дома до школы было больше девяти километров. В школу он ходил через день, но все равно это было трудно. Бушевала ли метель, хлестал ли проливной дождь, Дундертак должен был отшагать свои девять километров.

С восьми утра и до самого вечера он сидел за партой и терпеливо, с молчаливой настойчивостью старался постичь хоть что-нибудь из того, что писалось на классной доске и говорилось с учительской кафедры. Это было совсем не так просто, как вы думаете. Дело в том, что Дундертак всегда размышлял долго и основательно и не питал никакой склонности к скороспелым мыслям и бойким ответам.

Их учитель был старый сердитый человек. Каждые пятнадцать минут он вытаскивал из кармана деревянную табакерку и закладывал в нос две добрые понюшки табаку. Каждые пять минут он основательно прочищал нос, используя для этой цели большой пестрый платок. Время от времени он чихал. Это было похоже на землетрясение.

— Будьте здоровы! — говорил он, отдышавшись. И, вытирая пестрым платком огромный, грушевидный нос, удовлетворенно добавлял: — Благодарение создателю!

У учителя были серые усы и серые волосы. Из ушей торчали пучки того же цвета. В общем, учительская голова очень смахивала на поросший седым мхом обломок гранита. Когда-то старик муштровал рекрутов, он и до сих пор умел так орать, что дети за партами цепенели от ужаса. На кафедре перед учителем всегда лежал гибкий ивовый прут. И была одна вещь, которую отстающие ученики усваивали гораздо лучше, чем все остальное: старик дрался чертовски ловко и чертовски больно.

Больше всего доставалось, пожалуй, Дундертаку. Видно, книги были не про него писаны. Стоило учителю окинуть свирепым взглядом класс, как все королевские династии и катехизис без остатка улетучивались из его головы.

Высморкавшись в свой огромный пестрый платок, старикан трубил:

— Ну, Дундертак! Расскажи нам, что ты знаешь о восстании Энгельбректа против чужеземного ига.

Дундертак не знал абсолютно ничего. Все мысли сразу разбегались. В голове была пустота. Встав из-за парты, он устремлял взор в пространство — так смотрит обреченный, который до последней минуты надеется на чудо.

— Подойди-ка сюда, дружочек! — говорил тогда учитель так ласково, как только мог.

Дундертак шел, и у него подгибались, колени. Как только он оказывался возле кафедры, учитель быстрым движением запускал пальцы в его волосы. Гарантировав себя таким образом на случай попытки к бегству, он предлагал:

— Ты, конечно, не прочь отведать немножко березовой каши?

И учительская розга начинала отплясывать польку на спине Дундертака. Все то время, пока длилась эта процедура, ни учитель, ни ученик не произносили ни звука. Для обоих она давно уже превратилась в привычное занятие.

Учитель, проведший чуть ли не полжизни в казармах, предпочитал сечь, а не задавать вопросы; а туго соображавший ученик согласен был переносить порку, лишь бы его избавили от необходимости отвечать на вопросы.

Итак, они были квиты — старый учитель и глупый ученик. Это повторялось через день.

А в те дни, когда не надо было идти в школу, Дундертак вместе с другими мужчинами поселка отправлялся в замерзший залив ловить подо льдом салаку.

В тот год зима стояла суровая, морозы прямо-таки лютые. Северный ветер носился, кружа, над ледяными просторами и хлестал в лицо стальным кнутом. Холод и снег царили в мире.

Рано утром на рассвете рыбаки пришли к берегу залива ставить невод. Мерзли сидевшие на верхушках деревьев вороны. Мерзли на льду люди.

Дундертак застегнул на все пуговицы толстую зимнюю куртку и не спеша натянул рукавицы из лисьего меха.

Перед рыбаками простирался длинный белый прямоугольник замерзшего залива. Сундстрем и лоцман Сэв отмерили площадку для невода — двести шагов в длину, сто в ширину.

— Тут у нас рыбка, как в мешке, — заявил, потирая руки, Все-Наверх.

Все-Наверх служил в молодости боцманом королевского флота, и, хотя годы сделали его немощным старикашкой, он все еще любил покомандовать. Итак, бывший боцман его величества поднатужился и отдал приказ:

— Начинай, ребята!

Все разбрелись по площадке, чтобы при помощи топоров и ломов проделать во льду лунки.

— Первоклассная площадочка! — заметил лоцман Сэв.

— Будь спокоен, — отозвался кто-то. — Может, подцепим самого короля.

— Смотри, сглазишь!

Вообще-то они не были суеверны. Но на всякий случай сплюнули трижды через левое плечо. Боцман Все-Наверх бросил на землю свой нож так, что тот лег поперек обуха топора. Это была старая верная примета: хочешь удачи в рыбной ловле — надо, чтобы сталь легла крестом.