Приключения в шхерах - Юзеф Чельгрен

Они каркали и кричали. Кончилось тем, что они переругались между собой и, шипя и размахивая крыльями, пошли друг на друга. Забыв о бдительности, о том, что на свете существует человек, вороны вступили в драку.

На место происшествия слетались другие вороны с острова и недолго думая ввязывались в общую свалку.

В конце концов на льду копошился один огромный, черный, пронзительно кричащий клубок.

Внезапно воздух разорвали два трескучих залпа — сначала выстрелило правое дуло, потом левое. По вороньему клубку хлестнул ураган дроби. Последствия его были опустошительны. Вороны покатились кто куда. Большинство, перекувырнувшись, так и остались лежать лапками кверху. Другие беспомощно закружили на месте, кашляя кровью. Те же, кто случайно уцелел, поднялись вверх, спеша улететь подальше от опасного места.

Подстреленных птиц, которые не в состоянии были подняться в воздух, тут же прикончили, свернув им шеи.

Сундстрем пересчитал безжизненные тушки:

— Двадцать три вороны одним выстрелом! Всем рекордам рекорд!

— Мне сразу заплатят за всех? — поинтересовался Дундертак.

— Еще бы! У лесничества денег столько, что нам с тобой считать не пересчитать.

— Двадцать три вороны по шестнадцать эре минус два заряда дроби — это получится… три кроны и десять эре.

— Дробь, считай, бесплатно, — возразил Сундстрем. — Выходит, ты заработал три кроны шестьдесят восемь эре.

Дундертак потрогал ногой мертвых птиц. Перед глазами у него, как живые, встали те две вороны, которых он накрыл в лесу, когда они зажали с двух сторон бедную беззащитную гагу, стараясь согнать ее с гнезда.

— Разбойничье отродье! — процедил он сквозь зубы. — Жулье. Гадины противные!

Но боцман Все-Наверх раздраженно скреб свою буйную щетину.

— Ну вот, распугали своей пальбой всю хорошую рыбу! — проворчал он.

Большой Сундстрем вовсе не собирался молча сносить хныканье боцмана, который только и знал, что распоряжаться да отдавать приказы.

— Помолчи-ка! — сказал он. — Лучше о себе подумай! Вот возьмет ворона и запутается в твоей щетине. А будешь сильно рот раскрывать и орать, так она снесет свое грязное яйцо прямо тебе в глотку!

Дундертак подобрал ворон и аккуратно сложил их в кучку.

Пора было во второй раз ставить невод.

И лоцман Сэв пропел во всю силу своих легких:

— Е-е-ще ра-а-зик по-о-шел!..

— Хорошо, если хоть плотвичку поймаем, — пробурчал Все-Наверх. Старикан искренне переживал, что вся стоящая рыба удрала из этого места.

Снова растянули подо льдом крылья невода. До ужина еще придется как следует попотеть.

Было очень холодно. Низкое, зимнее небо тяжело давило на землю.

А завтра Дундертак снова будет сидеть за партой. И снова учитель будет лупить его ивовым прутом. Что ж, самое обычное дело. В школе Дундертак терял всякую способность быстро соображать и бойко отвечать на разные сложные вопросы.

Летом, когда занятий в школе не было, Дундертак работал на известковом заводе.

В этом не было ничего сложного. Ни думать, ни размышлять не требовалось. Требовалось лишь поднатужиться и везти доверху груженную тачку по деревянным настилам от карьера до обжигательных печей. Острый, как лезвие ножа, известняк оставлял на руках и ногах глубокие порезы, так что тем, кто прокладывал путь в самую глубь белого горного массива, нежная кожа была абсолютно ни к чему. Летнее солнце лило расплавленный жар в огромный «известняковый котел». Пот тек ручьем, ломило спину.

Но Дундертак радовался, потому что до школы оставалось еще целых два месяца. Куда приятнее было слышать гулкое эхо динамитных взрывов, чем эхо ужасных вопросов, задававшихся с учительской кафедры.

Конец лета и ранняя осень приносили с собой новые впечатления. В августе, сентябре и первой половине октября Дундертак ходил на рыбачьей лодке в Трусу, Седертелье и Стокгольм. В его обязанности входило продавать ту рыбу, что наловили на острове за неделю. Первое время он часто ездил вместе с лоцманом Сэвом или же с Большим Сундстремом.

Большой Сундстрем и в лодке не расставался со своим ружьем. Без ружья он чувствовал бы себя как без рук — жалким и потерянным. Но стрелял Сундстрем только в том случае, если был уверен, что попадет, и только для того, чтобы дома было к обеду жаркое. Нередко, подстрелив какую-нибудь морскую птицу, Сундстрем нарочно медлил вытаскивать ее из воды.

— Погляди-ка! — говорил он Дундертаку, указывая на легонько покачивавшуюся на воде птицу с затонувшей головой. — Учись, дружище, пользоваться своими глазами, учись видеть! Видишь эти капельки воды на спине? А какие чистые краски на перьях — смотри, вон на глазках, видишь? Такое все нетронутое, красивое. Не верится, что она уже мертвая, правда? А теперь я ее беру — и капельки скатываются, а перья вон какие сразу некрасивые и взъерошенные. Краски потускнели стали какие-то грязные. Возьми ее в руку — она неуклюжая, тяжелая, одним словом — мертвая. Только когда до нее дотронешься, она становится по-настоящему мертвой. А мертвое всегда отвратительно.

Дундертак слушал в пол-уха. Он смотрел голодными глазами на ружье. Ему смертельно хотелось подержать его в руках, хоть раз выстрелить по-настоящему. Тот случай с воронами в счет не шел. Он ружья даже в руки не брал, оно уже было заряжено. И потом ему ужасно хотелось подстрелить такую птицу, которую можно положить в кастрюлю и сварить из нее настоящую вкусную еду.

Эти мысли давно уже одолевали Дундертака. И вот одним погожим ранним утром, когда они, как обычно, шли под парусами в Трусе, Сундстрем неожиданно причалил у лесистого островка около самого Сермландского побережья, передал Дундертаку свое ружье и сказал:

— Ну что ж, попытай свое счастье, пока я буду ставить перемет. Вон за той грядой валунов стоит высокая сосна. Я давно заприметил там одного тетерева. Подкрадись к нему и попробуй снять, если сумеешь.

Такие вещи Дундертаку не надо было повторять дважды. Проворнее ласки переметнулся он через борт и зашлепал к берегу, держа ружье синевато-поблескивающим дулом вниз.

Дундертак хорошо знал и гряду валунов, о которой говорил Сундстрем, и большую засохшую сосну, что росла там. Он с бесконечными предосторожностями стал пробираться к этому месту, бесшумно погружая босые ноги в шершавый кукушкин лен. Легкой тенью скользил он между стволами сосен. Цель была все ближе. Вот и валуны. Из-за моря медленно выплыло красное, теплое солнце. Солнечный луч упал на сосну — перед Дундертаком сидел огромный тетерев. Да, конечно, это та самая сосна, о которой говорил Сундстрем. Дундертак услышал гулкие удары своего сердца. Он стиснул зубы. Медленно-медленно поднял ружье, выбирая верный прицел. Наконец-то пришел час его первого настоящего выстрела! Дундертак до того волновался, что совсем не думал о том, куда ставит ноги, не видел перед собой ничего, кроме тетерева. И тотчас же был наказан за свою неосторожность. Камень, на который он встал, лежал очень неустойчиво. Вдруг он слегка покачнулся — и Дундертак ткнулся носом в землю.

Он мигом вскочил. И тут из-за валунов поднялся какой-то огромный зверь. Дундертак стоял лицом к лицу с самым настоящим живым лосем. Потревоженный лось сердито тряс царственной головой и фыркал, как разъяренный бык. Судя по всему, он готовился к прыжку, явно намереваясь истолочь врага копытами в порошок. Потрясенный, застигнутый врасплох, до смерти перепуганный, Дундертак, как держал в этот миг ружье у бедра, так и нажал на спуски — раздались один за другим два выстрела.

Пули настигли лося уже в воздухе, и он так и повис, распластанный, на валунах. Длинные передние ноги неловко задергались в воздухе, нащупывая опору, покрытая мохнатой шерстью шея вытянулась, и голова с ветвистой короной бессильно свесилась набок.

Тетерева к тому времени и след простыл.

Но Дундертак даже не взглянул в ту сторону. Отбросив ружье, он пулей понесся к берегу. Сундстрем возился в лодке с переметом.

— Ну как, дружище? Много ли перышек осталось от твоего тетерева? — подразнил он, не отрываясь от работы.

Дундертак никак не мог отдышаться и только кивнул в ответ. Его короткие жесткие волосенки растрепались и стояли дыбом, как только что обрезанный бикфордов шнур. Лицо было белее свежевыстиранного носового платка.

Наконец ему удалось выдавить:

— Я застрелил лося!

— Что-о?

— Честное слово!

Сундстрем вскочил на ноги. Казалось, он испугался не меньше Дундертака.

— Где? Я слышал два выстрела.

— Там, у валунов. Он прыгнул прямо на меня!

Сундстрем не стал слушать объяснений. Он уже бежал к валунам посмотреть, что натворил Дундертак.

Вернулся он расстроенный и встревоженный.

— Фу, черт, как неприятно! Оба выстрела прямо в сердце. Болтается на камнях, как дохлая селедка.