Дороги, которые... - Ольга Войлошникова

десять дней только на лёгких работах, исключить парну́ю, поднятие тяжестей, прыжки, — девушка в белом фартуке и платке, в которой Антон с удивлением узнал одну из жительниц весёлого домика, подскочила к доктору с термосом; он жадно приник к горлышку, потом откашлялся и встал: — Всё, по питанию потом подойдёшь, я распишу ему на неделю.

— Хорошо. На руки полить водички?

— Да я не испачкался, спасибо, милочка.

Начальник подошёл ближе.

— Поговорить бы с ним, Витя.

— Конечно, Глеб Сергеич. С этим никакой проблемы не вижу. Состояние стабильное, вменяемый, — врач провёл над пациентом руками, и Бритва резко распахнул глаза, потом дёрнул рукой к животу и осторожно сел, потрясённо ощупывая место удара. Он даже расстегнул набрякшую от крови рубашку. На месте дыры розовел едва заметный шрам. Собравшиеся рядом зэки хлопали его по плечам, смеялись, поздравляли со вторым рождением.

— Второй что?

— Сейчас посмотрим, — доктор Витя присел у головы тихо хрипящего Ковбоя, прикрыл глаза, поцыкал. — Этого я, пожалуй, в госпиталь заберу. Не уверен в результате э-э-э… с точки зрения психики. Товарищ Бендер! — начпосёлка, услышав это обращение, почему-то поморщился. — Мне бы помощь двух добровольцев, минут на пять буквально.

— Сейчас устроим, Виктор Иваныч, — Бендер кивнул, и из группы вышли два зэка, приготовившись страховать доктора, как и в первый раз.

Всё прошло почти так же, только Ковбой в себя так и не пришёл.

Доктор Витя встал. Антон почему-то понял, что тот изо всех сил старается не морщиться, глядя на лежащее перед ним тело. Староста стоял рядом.

— Товарищ Бендер, а можно его тут обмыть? Не тащить в таком виде через весь посёлок?

— Сделаем, Виктор Иваныч, не беспокойтесь. Его прямо сейчас доставить? Там в госпитале хоть есть кто? Или дежурного назначить?

— Назначьте, только не из новеньких, я вас прошу.

— Хорошо, сделаем.

— Благодарю вас.

Надо же, вежливый какой доктор. А в прошлый раз показался совсем другим. В образ вошёл, наверное.

Рядом, комкая в руках окровавленную рубашку, топтался Бритва.

— Господин доктор! Позвольте вас поблагодарить! — зэк неожиданно бухнулся на колени. — Отец родной! Спасибо! Я за вас в огонь и в воду!

— Ах, оставьте, милейший! Это же моя служба. Поблагодарите лучше ваших товарищей, — доктор широко повёл рукой, — если бы они не подняли тревогу, я бы, скорее всего, попросту не успел, — доктор кивнул и отошёл.

Бритва раскрыв рот смотрел ему вслед, потом обвёл круг зэков ошалелым взглядом и поклонился в землю:

— Спасибо братцы!

Бендер тем временем обратился к толпе:

— Дамы и господа! Сейчас начнётся неприятная часть, всем непричастным рекомендую удалиться! Новенькие, ко мне! — кроме Антона, Бритвы и Ковбоя, осталось всего шестеро новичков. — Ваш предводитель обосрался. И, к сожалению, сделал это не фигурально. Ваша задача привести его в приличный вид. Салим и вы двое, — староста ткнул в двоих, неделю работавших без штрафов, — таскаете воду. Остальные — раздеть, отмыть. Шмотьё тут оставите, высохнет — сожжём.

— А чем мыть? — угрюмо спросил один из штрафников.

— Рубаху порвите. Не хватит — в сарае короб с ветошью, дежурный выдаст. Об исполнении доложить, — Бендер заложил большие пальцы за ремень и повысил голос: — Отряд, проследовать в спальный корпус! Бритва, Антоха — со мной! И чтоб ни слова мне!

06. СЫЩИКИ-РАЗБОЙНИКИ

РАЗБИРАТЕЛЬСТВО, ЛИТЕРАТУРА

И СЛОЖНОСТИ ЭПИСТОЛЯРНОГО ЖАНРА

Бурное воскресенье продолжается

Антон

Одну из спален их корпуса уже занял начальник посёлка с доктором, Бритву сразу загнали «на беседу», Антона посадили на лавку у входа, мужиков из бани вместе с дежурным — в беседку. Остальным Бендер велел скрыться во второй спальне и не отсвечивать.

Из первой спальни высунулся доктор:

— Семён Петрович, зайдите! Глеб Сергеич просит. Третья голова нужна.

Бендер вошёл, плотно прикрыв за собой дверь. Вот опять. Почему Семён Петрович-то? Почему не Остап Ибрагимович?

Из приоткрытой двери второй спальни доносились обрывки разговоров.

— Ну, затянут щас, без ужина…

— Да чё ты сочиняешь, там же доктор! — это возражение прозвучало особенно отчётливо, вызвав гул согласных голосов:

—…кто ж при ём соврёт?

— Натурально!

— Доктор, он же всё…

—…щас быстро — раз-два! Ещё и на девчонок успеем посмотреть.

— Разбежался! Три концерта не хочешь?

—… воспитательных бы не выписал, и то ладно…

— Жрать охота. А всё из-за нервов.

— Да тебе всё время жрать охота!

— Нет! Всё время — это от усиленной умственной деятельности. А щас вот — натурально от нервов!

За дверью заржали.

Дверь первой спальни отворилась, Бритва, кланяясь и снова благодаря доктора и «гражданина начальника», ввалился во вторую спальню. Дверь за ним закрылась, теперь уже плотно.

— Денисов! Заходи!

Разговор, и правда, вышел короткий. Никто ничего не писал, просто спрашивали: как, что, куда — в точь, как днём, когда он объяснялся с зэками на той полянке. Антон почти слово в слово повторил свой рассказ и был отпущен.

Ещё быстрее расправились с остальными, вовсе уж малозначащими свидетелями.

Удивительно, но пороть никого не стали. И на ужин всем разрешили сходить. И даже на концерт.

Точнее, это было что-то типа литературного вечера. Или как назвать? Люди выходили на сцену и читали стихи. Всякие. А девушка за роялем негромко перебирала клавиши. Причём, это вроде как был не аккомпанемент, а импровизация. Но все эмоции сразу становились очень выпуклыми.

Антон в очередной раз с удивлением прислушивался к собственным ощущениям. Раньше бы сказал: фигня какая-то. Ну реально: сельский клуб, стихи… Серж ещё бы и обстебал.

Неожиданно всплыла ещё одна мысль: а Сержу вообще что-то нравилось кроме забористой дури? Кажется, он в последнее время и тёлок-то покупал по привычке… О чём они говорили? Антон силился припомнить — и не мог. Охренеть просто… Реально — о чём?.. Да у него с этими зэками более содержательные беседы получаются!.. Прав отец был, когда говорил: «Пустышка твой дружок, яйца́ ломаного не стоит».

Почему, кстати, «яйца́», а не «гроша́»? И ещё усмехался так… Додумать эту мысль Антон не успел, на сцену вышла Таля, и все прочие рассуждения отодвинулись куда-то далеко.

Вечером после поверки Бритва остановил его у входа в корпус. Рожа у него была торжественная:

— Слышь, малец, — спасибо. Если что… знай, короче: я теперь должен.

Антон не знал, как реагировать. Неловко было страшно.

— Да… пожалуйста… Не сто́ит… ну…

— Да не менжуйся! Сто́ит! Жись — она те не фунт изюма! Какие проблемы — безо всяких обращайся, чем смогу…

— Да перестаньте! Я же вовсе не ради… я не знаю… Я, честно говоря, как вас двоих увидел… Ладно, хоть про доктора вспомнил.

— Вот и молодец, что вспомнил. А мог бы и не вспомнить.

В воздухе повисло «и не заметить». Но заметил же. И побежал. Ход его мыслей снова прервали.

— Слышь, малой! — из двери корпуса высунулся Синяк. — Я там те на тумбочку конверт с бумагой положил. Ты бы старику своему черканул письмо, пока башка варит.

Письмо! Как же он забыл!

В корпусе было уже темновато, и Антон устроился в беседке. Летом вечера́ длинные, и закатное солнце позволяло более-менее комфортно писа́ть. Полтора часа он мучился над бумагой, зачёркивал и переписывал. Потом решил, что лучше всё равно уже не сочинит, и оставил как есть.

ИНТЕРЕСНЫЕ ПЕСНИ

Старая Земля, Москва, 30.05.2037 // НЗ, 32.02 (июня).0055

Отцы

— Виктор Палыч.

— Иннокентий Петрович.

Мужчины сдержанно поклонились друг другу, не представляясь, а называя друг друга — демонстрируя взаимную осведомлённость в том, кто является их собеседником.

Они были похожи — немолодые, уверенные в себе люди. Они даже внешне были похожи — среднего роста, плотные, изрядно седые. Каждый из них мог похвастаться занятной коллекцией шрамов. Каждый поднялся ещё в бандитский беспредел девяностых и выстоял все кризисы вплоть до тридцатого, а вот на семье споткнулся. Неудачные браки. Бестолковые любовницы. Две недели назад их непутёвые сыновья (будучи в изрядно невменяемом состоянии) вломились на машине в портал в Лесопарке Измайлово (хорошо, хоть не задавили никого), потом, по свидетельству многочисленных очевидцев, устроили невиданную даже по меркам процветающего Жемчужного гульбу, успев отметиться практически во всех злачных местах (и побывав выкинутыми изо всех приличных), после чего исчезли — на радость мирным обывателям.

— Слушаю вас, Виктор Палыч.

— Прежде всего, Иннокентий Петрович, я хотел бы уточнить: ваше решение отказаться от сына является окончательным? Поскольку в этом случае моё предложение попросту бессмысленно.