Дамаск - Ричард Бирд

– Еще один, последний вопрос.

– Никаких вопросов, Генри, простите, до свидания.

Очень медленно Генри отключил телефон и положил его обратно на тарелку. Она назвала его Генри. Он посмотрел на отца и внезапно широко улыбнулся – он, за многие годы научившийся удивляться прекрасным подаркам. Один из передних зубов, слева, был темным – такого ровного и глубокого цвета, будто его выбрали из каталога колеров.

– Она согласилась, – сказал Генри. – Она с удовольствием пообедает со мной.

4

Все зависит от отношения.

1/11/93 понедельник 09:24

Это был как раз тот случай, когда не стоило бояться и действовать так, как поступила бы ее мать. Генри Мицуи не найдет ее здесь, особенно после того, как она перестала брать трубку, а завтра он, кажется, будет уже в Японии. А если не будет, то она всегда может позвонить в полицию, так что особых причин бояться у нее не было.

В ожидании Спенсера, ушедшего в библиотеку, Хейзл успела обойти весь дом. Многие огромные комнаты были почти пусты, лишь с одним каким-нибудь старым столом или стулом, словно намекающими, что все можно заполнить мебелью, были бы желание, средства и сама мебель. Она успела рассмотреть висящие повсюду картины: копия Ван Гога, репродукции Лаури или Вермеера, оригинальная иллюстрация к «Ветру в ивах»: Крот в снежную бурю. Еще она узнала работы Роуландсона и Ванессы Белл, запомнившиеся по курсу «Английские художники и живопись».

В конце концов, она решила обосноваться на первом этаже, в гостиной с окнами в сад. И вернувшись, Спенсер нашел ее сидящей, вполне по-домашнему, на древнем раскладном диване и читающей «Последнее путешествие сэра Джона Магилла». Спенсер выдвинул стул из-под полированной столешницы, уселся на него задом наперед и спросил, не видела ли она Уильяма.

– Если это такой престарелый дядя, немножко похожий на Феллини, тогда видела.

– А чем он похож на Феллини? – спросил Спенсер.

– Высокий, пухлые щеки, седые волосы. Ему под шестьдесят, но он так и не вырос.

– Он ничем тебя случайно не обидел?

– Он меня и не видел. Просто стоял, смотрел на входную дверь. Я не стала его беспокоить.

– Он боится выходить на улицу, поскольку думает, что Британии пришел конец. Пойду-ка я посмотрю, как он там.

– Ты разве не видел его, когда пришел?

– Я вошел через черный ход. Сейчас вернусь.

– В таком случае, можешь сделать мне одолжение.

Она выключила телефон и бросила его Спенсеру.

– Я решила взять отпуск, – сказала она, – и начнется он прямо сейчас. Спрячь эту штуковину куда-нибудь, чтобы она не попадалась мне на глаза.

Уильям все еще стоял в холле и смотрел на входную дверь. На этот раз он не мог не услышать шагов Спенсера.

– Я собираюсь выйти на улицу, – объявил Уильям, – даже если это будет стоить мне жизни.

Спенсер положил телефон Хейзл поверх писем и открыток на телефонный столик – там он его точно не забудет. Уильям тут же схватил телефон и принялся нажимать на кнопки.

– Она богатенькая учительница, да?

– Ей просто нужно быть на связи.

Уильям набрал воображаемый номер и прижал трубку к уху.

– Алло, – сказал он, – есть там кто-нибудь?

Хейзл была права – он действительно похож на Феллини, но все-таки выглядел поздоровее. Он, кажется, не торопился выходить, поэтому Спенсер решил, что его можно оставить в покое на некоторое время.

В гостиной Хейзл ждала его, отложив книгу и натянув свитер поверх колен. Когда Спенсер вернулся, она опустила руку на подушку рядом. Спенсер предпочел расположиться на стуле.

– Хорошо, – сказала она. Хейзл обняла колени руками и, сама удивившись учительским ноткам, появившимся в голосе, спросила: – Может, ты все-таки скажешь мне, что все это значит?

– Как поживает сэр Джон?

– Прошу прощения?

– В книге «Последнее путешествие сэра Джона Магилла».

– Это его последнее путешествие. Прекрати, Спенсер, мы ведь можем поговорить по-человечески.

Хейзл ужасно разозлило, когда он принялся смотреть в другую сторону, будто что-то внезапно завладело его вниманием. Хейзл попросила его прекратить.

– Мы одни, – сказала она, – и наконец вместе. Может, стоит уже расслабиться и получать удовольствие? У нас впереди целый день, – добавила она отчетливо. – Так что перестань волноваться. Или по крайней мере скажи, что тебя тревожит.

– Извини. – Спенсер пересел на другой стул. – Я не могу расслабиться, когда должны прийти смотреть дом.

– Если что-то не так, то ты должен мне рассказать. У нас не может быть секретов друг от друга.

– Дело не в секретах. Просто так получается. Подумай сама. Представь себе наихудший сценарий.

– Сценарий о ком?

– О нас.

Хейзл сделала вдох, закрыла глаза и представила, что в природе существует не один Спенсер Келли, а два. Тот, который сидит в гостиной, хоть и похож на Спенсера Келли, которого она ждала, на самом деле является совершенно другим Спенсером Келли. Он сам владеет этим домом, а его отец вовсе не кладовщик. Его отец – крупный политик, проповедующий половое воздержание до свадьбы. Когда этот его отец узнает, что Хейзл побывала в постели Спенсера, он, естественно, заподозрит Хейзл в связи с Ираном, Пакистаном и Израилем, потому что в эти страны ездит в командировки отец Хейзл. В приступе гнева отец фальшивого Спенсера Келли поднимет на ноги своих друзей в масонской среде для нанесения предупредительных ракетных ударов с воздуха по вышеупомянутым странам, а в ответ на это все три страны приведут в действие различные виды оружия массового уничтожения. За этим последует всемирная ядерная война, которая закончится уничтожением всего живого и гибелью планеты Земля.

И тогда Хейзл ни за что бы не встретила настоящего Спенсера Келли, в которого ей, вероятно, было бы суждено влюбиться.

– Что же, не так уж и плохо, – изрек Спенсер.

– А как плохо? – парировала Хейзл.

Спенсер сосредоточенно разглядывал выбившуюся из-под пуговицы пиджака нитку. Хейзл щелкнула пальцами. Он сообщил ей, что, когда был в библиотеке, интересовался противозачаточными средствами.

– Как романтично.

Спенсер в замешательстве, но не теряя надежды на лучшее, посмотрел на нее, будто на произведение современного искусства. Ей это не понравилось – ничуть не лучше, чем когда он отводит взгляд, и Хейзл уже не в первый раз пожалела о том, что не верит в романтическую любовь, как Спенсер в свой Дамаск. После такого откровения подобные мелочи не имеют смысла. Хейзл сказала:

– А беременность – самое плохое, что пришло тебе в голову?

– Конечно, нет.

– Тогда не все так плохо, правда?

– Ну, есть еще болезни…

– Мы ведь все знаем друг о друге. Разве ты не хотел этого?

– Все так внезапно. Слишком быстро.

– А все так и меняется мгновенно – бах! – и готово. Ты же этого всю жизнь ждал. В конце концов, что плохого в детях, если мы любим друг друга?

Спенсер: теперь этот ужас не остановить, свадебные хлопоты, потом, если хватит денег, медовый месяц, ребенок, послеродовая депрессия, и больше никакого телевизора днем, и больше не сможешь успокаивать себя тем, что не причиняешь никому зла, потому что ничего не делаешь, потому, что делать-то и нечего, и жизнь всегда можно отложить на завтра.

Хейзл: в самый обычный день, не во время войны или революции, а просто в любой самый обычный день, ребенка могут похитить, он может свалиться с обрыва, пострадать от взрыва петарды, заболеть менингитом. Его могут застрелить в упор или пырнуть ножом или отравить дротиком, выпущенным из переделанного зонтика. И даже если он выживет, то все равно наверняка убежит из дома чтобы прославиться, играя в сомнительных фильмах типа «Адское местечко», или «Так ты хочешь стать хирургом?», или «Кларисса объясняет все».

Однако страх еще никому не приносил счастья.

– Существуют же еще и радости, – сказала Хейзл. – Давай попробуем жить так, будто в пять часов мир погибнет.

– С чего это вдруг?

– С чего это вдруг что?

– В пять часов.

– Да по тысяче причин. Может случиться что угодно. Я просто пытаюсь донести до тебя, что бояться не нужно.

– Дело не в страхе, а в здравом смысле.

– По-моему, ты слишком здраво мыслишь. Бояться – просто, – сказала Хейзл. – Страх и грусть похожи. Каждый из нас иногда боится и грустит. Иди сюда и садись рядом.

Спенсер пошел и сел на диван. Хейзл положила ему на колено ладонь. Она спросила его, не знает ли он, каким был Чарлз Кингсли в постели.

Сегодня первое ноября 1993 года, и где-то в Великобритании, в Илинге или Гале, в Аберэйвоне или Ньюмаркете, в Торнтоне или Стюарде, в Дурэме или Мэтлоке, или же в Кингз-Линне четырнадцатилетнюю Хейзл Бернс не выпускают из дома. Мать и дочь стоят друг напротив друга в гостиной, как боксеры на ринге.

– Это всего лишь мини-юбка. Все девочки носят их.

– Прекрати вести себя как подросток.