Аю-Даг. Роман. Второе издание - Наталья Струтинская

– Да ну, папа, о чем ты, – махнула рукой мама.

– Женечка, сколько людей-то из-за него пострадало, – протянул дед, как будто не замечая слов мамы.

– А что этот старший А. делал? – спросила я, все это время молча слушая рассказ деда.

– Машенька, а что он делал… Непорядочный был человек. И должность его нечистым путем заработана. А что должность… Она вот сегодня есть, а завтра ее нет. Ведь все проклинали его. А ненависть… – дед выпрямился, расправив широкую грудь. – Человек может быть беспочвенно нелюбим, он может не нравиться, но просто так быть ненавистным не может никто. Ненависть – она не берется из неоткуда и не уходит в никуда.

– А бывает и другое… – глубоко вздохнув, протянула мама. – Бывает, что в человеке рождается ненависть, порожденная завистью.

– Всякое бывает, Женечка. Только вот что хочу сказать, – дед внимательно посмотрел на маму: – Делая недоброе, добра не наживешь.

– Да ну, нашли о чем говорить, – сказала бабушка, заходя с большим подносом в руках и широкой улыбкой. – Нужно только хорошее помнить и обиды в душе не держать. Счастливый человек плохих поступков совершать не станет. Не от большого счастья дурные дела делаются. А несчастливые заслуживают только жалости.

– Но так нельзя сказать однозначно, – возразила я. – Например, по вашим рассказам, прабабушка лечила людей и помогала обездоленным, она была очень доброй, но ведь ее нельзя было назвать счастливой? В детстве – революция, в молодости – война, зрелость – послевоенное время. Разве знала она, что такое счастье?

– Знаешь ли ты, чем отличается счастье от радости? – мягко спросила бабушка, разливая по чашкам золотистый чай.

Я не нашлась с ответом и вопросительно посмотрела на нее, тогда она тихо сказала:

– Счастье – это состояние души, радость же – состояние твоего мозга.

Тогда я не до конца поняла смысла ее слов. Я раньше не задумывалась над тем, что такое счастье, но мне казалось в какой-то степени абсурдом различать такие понятия, как счастье и радость. Восторг, радость и счастье были для меня синонимами, в моем понимании одно не могло существовать без другого, и высказанная мысль об отношении этих чувств к противоположным областям человеческого существа была для меня нелепостью.

Что же касается бумеранга жизни, то и здесь я придерживалась иного мнения. Другими словами, в связь между грехами отцов и расплату сынов я не очень-то верила. Во мне говорил маленький жизненный опыт и та пыль обыденной жизни, которая повседневно стояла у меня перед глазами. Я не углублялась в философские рассуждения о том, воздастся ли Альке из 11 «А» за то, что в пятом классе она облила мой портфель чернилами, – я просто мечтала о том, что в тридцать она будет мыть полы в моем офисе на двадцатом этаже.

Все, что я видела вокруг, говорило о безвозмездности воровства, лжи и лицемерия. Из того, о чем между собой говорили родители, я поняла, что большие деньги честным путем заработать невозможно. О том, чем занимался мой отец, я знала мало. Мне, собственно, было это безразлично. Но ставить его честность и порядочность под сомнение было для меня недопустимо. Он занимался бизнесом, который не затрагивал интересы пенсионеров, инвалидов или сирот. Отец имел дело с людьми такого же достатка, как и он сам. Но часто в его рассказах мелькало нелестное мнение о его коллегах, которые обманывают своих вкладчиков, давая им неверные сведения, или же совершают фиктивные сделки. Но, имея большую прибыль, полученную на основе обмана или же более тягостного преступления, они не несли больших убытков в виде ударов кулаками судьбы, а жили себе пресчастливо в пятиэтажных особняках на окраине Санкт-Петербурга. Ну а что творилось за четырехметровыми заборами каменных душ, не мог сказать никто.

– Хорошо, пусть так, – сказала я. – Но можно ли помнить только хорошее? Если забывать о нанесенных обидах и по-христиански подставлять вторую щеку, тебя съедят на следующий же день. Эта заповедь не подходит для современной жизни.

– Не все, что говорит Библия, можно понимать буквально, – ответила бабушка. – Когда-нибудь ты это поймешь.

– Если бы все люди следовали общечеловеческим законам, в мире не было бы хаоса, – внезапно сказал Василий, который внимательно следил за разговором, медленно поглаживая ручку чашки. – Но это невозможно, потому что такова сущность человека. Им правит чрезмерное себялюбие и жажда превосходства над другими. Но, по сути, не важно, что происходит вокруг. Главное – в любой ситуации самому оставаться человеком.

– Это все слова, – фыркнула я. – На практике все по-другому. В большом городе очень сложно быть добрым и всепрощающим. К тому же, если ты не будешь любить себя, как будут любить тебя остальные?

– Если будешь стремиться нравиться всем, завоюешь только презрение, – дед громко отхлебнул чай.

– Мне кажется, от степени любви к себе не зависит степень презрения окружающих, – снисходительно улыбнулась я. – Думается, у людей вошло в привычку – презирать.

– Так вот суть в том, чтобы тебе не стать этими людьми, – спокойно сказал Вася. – Наличие человечности не зависит от того, в городе ты живешь или в провинции. Это твой внутренний мир, не зависящий от внешних факторов.

– Ты уже говоришь о принципах, – возразила я.

– Называй как хочешь. Смысл остается тот же.

– Но как можно отвечать добром, когда тебе откровенно плюют в спину? – непонимающе воскликнула я. – Это же просто глупо. Мне сядут на шею и свесят ножки, вот и все.

– Нельзя доброту путать с наивной глупостью, – покачала головой бабушка. – Нужно быть снисходительней к людям, Машенька. И ничто не должно перерастать в одержимость.

– В одержимость чем? Добротой? – усмехнулась я и покачала головой: – Об этом можно много говорить, и все-таки я не согласна…

– Понимание приходит с опытом, – задумчиво протянула мама. – Хотя, как показывает практика, седины в бороде ума не прибавляют.

– Сейчас настолько все изменилось, – я всплеснула руками. – Мне кажется, уже ушло то время, когда люди ценили хорошее отношение и отвечали добром на добро…

– Времена всегда одинаковые, – серьезно сказал дед, положив руки на стол и сжав натруженные пальцы в волевые кулаки, – и люди всегда были одинаковые. Создавались условия. Люди работали, получали зарплату, были заняты делом. Может быть, кто-то больше, кто-то меньше, но, во всяком случае, никто особенно не выделялся. А сейчас, посмотри что! Нам прививают ложные ценности. В головах хаос и неразбериха, – и, вздохнув, он с расстановкой повторил: – Хаос и неразбериха.

– Почему же ложные? – неуверенно возразила я.

– А как же, Машенька, – дед подался вперед. – Молодежь сейчас не знает, что такое уважение, честь, чувство собственного достоинства. Гордость выдается за гордыню. Им вот этот ящик (зачем вы только привезли его сюда!), – он указал в сторону передней, где стояла плазма, – говорит, что не нужно учиться, не нужно работать, все само собой будет. Так ведь неправда это все, уж поверьте мне. Ничто в жизни не дается просто так. За все своя плата. Лучшие умы и таланты будут зарыты. Для них нет почвы. Молодежь сидит и лупит гляделки в телевизор, вместо того чтобы творить, создавать, развиваться. Ведь ты не кому-то должен, ты должен самому себе!

Я задумалась. Дед любил порассуждать за обедом, в особенности его прельщала критика современного общества. Я не понимала, как можно сравнивать мир полвека назад и мир сейчас. Прогресс затронул не только технологии, но и сознание. Человечность и взаимопомощь уступили место расчету и выгоде. В семнадцать лет я уже придерживалась мнения, что невозможно выжить в современных условиях, не нарастив три слоя кожи. Чувствительность и вера были слабыми местами, которые не следовало оголять. А дед гнул палку про доброту и взаимопонимание. В двадцать первом веке появилось слово «бизнес», исключающее эти понятия. Но спорить было бесполезно, мои малочисленные аргументы закончились, и я молча отпила остывший чай.

– Но это касается не всей молодежи, – смущенно улыбнулся Василий. – Я знаю немало молодых людей, которые согласились бы с вашим мнением. Культура вымирает, но она еще теплится в душах людей. И пока есть на Земле хоть один человек, рассуждающий так, как вы, мир не утонет в хаосе и неразберихе.

Я фыркнула, так что в чашке забулькали пузырьки. Василий лицемерил или говорил то, что думал? Я вообще была не сторонницей подобных разговоров, – они заводили меня в тупик. Я путалась в логических цепях рассуждений и к концу разговора теряла связующую нить.

Дедушка тем временем весело рассмеялся.

– Это правда, Васенька… хе-хе… мир не утонет, – и дед снова задумчиво посмотрел в сад.

Бабушка мягко предложила еще чаю. Вася тактично отказался, а я попросила налить мне еще. Я знала, что после обеда дед уходил отдыхать, и за столом оставались мама и бабушка, а это был самый удобный момент обсудить с ними мою поездку на Лазурный мыс. Бабушка всегда была на моей стороне, и я знала: если мама мне откажет, бабушка выступит за меня.