Аю-Даг. Роман. Второе издание - Наталья Струтинская

– Давай я поговорю с ними, – предложил Василий.

– Я не знаю…

– Я поговорю. Это будет правильно.

Глава 6

Было около двух часов дня, когда мы подходили к дому, а к нам навстречу вышел дед в белом костюме пасечника и сетке от пчел на голове.

– День до-обрый, – весело протянул он. – Жара-то какая! Марево!

– Да, Петр Матвеевич, – сказал Вася. – Но говорят, к концу месяца похолодает.

– Это бы нам не помешало, – деловито сказал дед и, подняв вверх левую руку со вздернутым указательным пальцем, произнес: – Василий, а мёду будет больше тридцати фляг. Ага-а! Ты можешь себе это представить?

– Столько трудов, сколько вкладываете вы в пасеку, не каждому под силу, – с ноткой восхищения произнес Вася.

Под темной сеткой на лице деда мелькнула довольная улыбка.

– А как же! – согласился дед. – Они ведь как будто все понимают. Не будет для них условий – и продукта не будет. Они ведь труженики. Им помогать надо.

На крыльце появилась бабушка с кастрюлей красной клубники в руках.

– Ах, вы пришли! – воскликнула она. – А мы как раз обед приготовили. Заходите в дом.

– Да нет, что вы, не стоит, – запротестовал Вася.

– Бабушка, мы на минутку, – сказала я. – Жарко, есть совсем не хочется.

– Никаких минуток, – бабушка внимательно посмотрела на нас своим проницательным взглядом. – Поднимайтесь в дом. Я сейчас клубнику домою и приду.

Я посмотрела на Васю и пожала плечами.

– Ничего не поделаешь, – улыбнулась я. – Придется тебе остаться.

Мы поднялись на резное крыльцо, из которого вела дверь в сени, занавешенная от мух белой сеткой, которую раздувал сквозняк. Со стороны кухни доносился частый стук ножа о деревянную доску – мама что-то резала. Пахло свежей зеленью, специями и укропом. В доме было прохладно, двери везде были распахнуты, и сквозняк раздувал светлые занавески на широких окнах. Из сеней направо вела дверь в кухню, с противоположной стороны – на широкую веранду, а прямо находился проходной зал, где стоял широкий дубовый стол у окна, пять стульев, мягкий диван у стены, на которой висел ковер с изображением горы Ай-Петри. Из зала прямо вела дверь в светлую, залитую солнцем просторную переднюю, а оттуда – в три спальни; направо же шла дверь в кабинет, где стоял большой письменный стол, стеллажи с книгами и старый диван начала двадцатого века.

В передней было три больших окна – два были расположены напротив входа и выходили в сад, и одно – сбоку, из которого просматривалась подъездная дорожка. Между окнами, у стены, стоял широкий старый деревянный комод, на котором восседал плазменный телевизор, нелепо смотревшийся на фоне резной мебели девятнадцатого столетия. Напротив него стояли два мягких кресла и столик с вазой. С противоположной стороны располагался темный резной шкаф с застекленными дверцами. В шкафу виднелись рамки со старыми фотографиями, книги и какие-то шкатулки. Справа находились две двери, ведущие в спальни.

Дом был просторный, светлый, минимально заставленный. Благодаря непомерным усилиям бабушки, он сохранил особую энергетику и дух времени своего создания – начала двадцатого века. Его построил еще прадед моей мамы. Поначалу в доме жили родители моего деда, позже он выполнял роль дачи, куда семья приезжала несколько раз в год из Петербурга. Теперь же мои дед и бабушка жили в нем постоянно.

Мы прошли на веранду, где в тени плетеного винограда располагался широкий круглый стол, накрытый белой скатертью. На столе стояла ваза с пышными садовыми розами, четыре белые пиалы, рядом были разложены приборы, стояла плетеная корзинка с хлебом и этажерка с ароматной выпечкой.

– Здравствуй, Вась, – с улыбкой сказала мама, заходя следом за нами с большим блюдом в руках. – Как поживаешь?

– Добрый день, – смуглое лицо Васи расплылось в улыбке. – Хорошо, спасибо. Я стал невольным участником семейного обеда…

– Да ну, что ты такое говоришь, – отмахнулась мама, раскладывая по пиалам салат из свежих овощей, кусочков мяса, редиски, огурцов, картошки и зелени. – У нас сегодня окрошка с домашним квасом. От такого обеда отказываться просто непозволительно.

Зашла бабушка с миской холодной клубники и графином с темным квасом.

– Давайте-ка, садитесь за стол, – с улыбкой сказала она, ставя на стол графин.

Я обошла стол и села со стороны сада. Василия посадили напротив, – он держался уверенно и свободно, но в его глазах я заметила мелькнувшее волнение. Я улыбнулась.

– Эх-хе-хе-хе-хе, – послышалось в сенях, и на веранду твердым шагом зашел дед. – Как у вас тут все краси-иво да наря-ядно, – рассмеялся он, разводя руками перед розами.

Ароматная окрошка, заправленная холодным квасом, приятно охладила желудок. Минут десять все молча ели, следуя дедушкиной присказке «когда я ем, я глух и нем». Мы изредка переглядывались с Васей. Он сдержанно, но с заметным аппетитом доедал свою порцию, отвечая мне улыбками.

В этот момент мы словно перенеслись на десять лет назад: дедушка смачно хлебал окрошку; бабушка, изящно держа в руках кусочек ржаного хлеба, заботливо пододвигала ему салфетку; мама, со всем присущим ей вниманием, была занята своей пиалой, а Васины раскосые глаза улыбались мне с противоположного конца стола. Такие обеды были если не привычными, то частыми атрибутами моего крымского лета. В детстве, случайно забегая домой, мы были обязательно пойманы бабушкой и приглашены на семейный обед. Коля и Митя, как правило, убегали домой, где их ждали мамы с накрытым столом. Вася же вырос в рабочей семье, родители на обед не приходили, и бабушка, зная, что мальчик останется один, всегда предлагала ему пообедать у нас и возражений не принимала.

Я посмотрела на Василия и поняла, что ошиблась. Он не изменился – я просто отвыкла от него. Меня всегда окружали веселые, болтливые молодые люди, которые развлекали меня шутками и пустыми рассказами. В Василии же не было поверхностной беззаботности, в нем всегда присутствовала сдержанность и немногословность. И нынешним утром, на пляже, меня невольно привлек все тот же оберточный блеск, который я подсознательно начала сравнивать с глубоким внутренним содержанием. Именно это нелепое сравнение вызвало во мне всплеск раздражения, словно я решала простое уравнение и у меня никак не получалось найти корень. Внешнее и внутреннее несравнимы, так же как рыжее и широкое. Я поняла, что Василий не подлежал сравнению, он был отдельной единицей – моей единицей, – и не нужно было больше об этом забывать.

– Так вот, хочу вам сказать, – улыбнулся дед, с довольным видом отодвигая пустую пиалу, – что блюдо это отменное.

Только мама собралась встать, чтобы собрать тарелки и принести чай, как бабушка проворно вскочила и, жестом остановив ее, убежала на кухню.

Дед, облокотившись на локти и задумчиво прислонив указательный палец к губам, внимательно посмотрел на плетеный виноград, как будто что-то обдумывая. Я хорошо знала этот его жест.

– Утром Миша заходил, – наконец произнес он, переводя взгляд на нас. – Так вот, Женечка, помнишь, у тебя в классе учился такой Генка А.?

– Может быть, Гоша? – уточнила мама. – Ты имеешь в виду сына директора швейной фабрики?

– Да-да. А может быть, и Гоша, я уж не помню. Так вот, помнишь ты его…

– Ну, – утвердительно кивнула мама.

– Они вот жили внизу, через улицу, – он кивнул головой в сторону моря и медленно, с расстановкой, заговорил: – В армию он не пошел, уж не знаю что там да как. Кое-как окончил институт, года через два женился. А он ведь парень ста-атный, здоро-овый такой. Ну, ты и сама помнишь. Старший А. его сразу на фабрику устроил. Гоша квартиру в Ялте купил. Двое детишек у него… Вот, наверное, Машенькины ровесники, может, чуть постарше, – дед остановился и снова обратил свой взор на сад, где весело заливались птицы, словно уже закончил рассказ, но потом произнес: – А жена у него бухгалтером здесь, в управе работала.

– Да, я помню ее. Маленькая такая, невзрачная. Все еще удивлялись, как она замуж удачно вышла.

– Да, удивлялись, – вздохнул дед. – Так вот, года три назад старший А. дом построил. Большо-ой дом, в три этажа.

– Я помню, ты рассказывал.

– Да-а, а сегодня Мишка говорит, на той неделе сожгли дом. Ничего не осталось.

– Да что ты?! – воскликнула мама. – Как же это?

– А не знает никто, – пожал плечами дед. – Средь бела дня все случилось, а никто ничего не видел. Старший А. с женой в тот день уехали куда-то, а вот внучка дома осталась. Видимо, не знали, что дома есть кто-то – чуть ребенка не убили. Она еле выскочить успела, да тут же все и рухнуло.

– Кто же поджечь мог?

– Женечка, а кто мог? – с горечью в голосе проговорил дед, подавив глубокий вздох. – Кто угодно. Старший А.-то какие дела в свое время делал! И ведь люди не задумываются о том, какие могут быть последствия.