Эоловы арфы - Владимир Бушин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В таком случае, к числу неучей отнесите и меня, — с насмешливой покорностью склонил голову Энгельс. — Ведь я, как Веерт, тоже не окончил даже гимназии.
— Как? — изумился Гейгер. — А ваша всем известная в Кёльне эрудиция, знание языков…
— Да, кое-что мне удалось приобрести, но все это — шутливо, вне наших прекрасных официальных очагов просвещения, как-то так, между делом. — Энгельс покрутил пальцами перед глазами.
— Ах, ну, конечно же, не в этом суть, — подавив изумление, как ни в чем не бывало продолжал Гейгер. — Вы не кончали университетского курса, но вам, талантливому, трудолюбивому человеку, это не помещало стать и образованным, и воспитанным.
«Ну и ну! — подумал Энгельс. — Вот я у него уже и воспитанным стал. Интересно, куда он клонит?»
— А Дронке! — явно щеголяя своей осведомленностью, продолжал Гейгер. — Хотя он и получил в Боннском университете звание доктора юридических наук, но это же разбойник разбойником! За оскорбление в своей книге «Берлин» его величества короля Пруссии он был приговорен к двум годам заключения. Вы знаете все это?
— Первый раз слышу! — воскликнул Энгельс с таким видом, что трудно было понять, смеется он или говорит правду. Гейгер решил, что ему выгоднее принять его слова за чистую монету.
— Вы не знаете и о том, что в ваш редакционный комитет он угодил прямо из крепости Везель, откуда бежал вскоре после известных февральских событий в Париже, — у Гейгера не поворачивался язык произнести слово «революция», — и незадолго до столь же известных событий в Берлине?
— Что вы говорите! Кто бы мог подумать! На вид такой скромный парень, и ведь очень молодой. К тому же пишет стихи и прекрасно знает латынь. Если б вы слышали, как он произносит речь «О величии римлян»!
Теперь было совершенно ясно, что Энгельс насмешничает, он устал от Гейгера, и ему захотелось немного развлечься. Гейгер решил, что такое нарушение благопристойности он уже не может оставить незамеченным, и потому довольно строго сказал:
— Латынь и величие римлян здесь ни при чем, господин Энгельс.
— Пожалуй, — легко согласился тот, — но как бы то ни было, а лишь только Маркс вернется, я тотчас доложу ему, что под видом доктора юридических наук у нас в редакции скрывается беглый каторжник.
— А я на вашем месте, — уже с прежней доброжелательностью в голосе сказал Гейгер, — еще до возвращения Маркса внимательно посмотрел бы вокруг себя в редакции. Одни из ваших редакционных сотоварищей были изгнаны из университетов, другие сидели в тюрьмах и бежали, третьи — тот же Дронке, Шаппер и сам шеф-редактор, — по сути дела, являются иностранцами…
— Карл Маркс — иностранец! — засмеялся Энгельс.
— Да, иностранец, — твердо повторил Гейгер. — Все названные мною лица не имеют прусского подданства.
— Разве слово «подданство» не было сдано в архив революцией? И разве первый, уже утвержденный параграф германских основных прав не гласит, что всякий немец имеет общегерманское право гражданства?
— К таким вопросам мы подходим чрезвычайно серьезно. — На подвижном лице Гейгера боролись волны притворной доброты и подлинной суровости.
— Да, я знаю. Настолько серьезно, что вот уже несколько месяцев известный всей Германии и Европе общественный деятель не может добиться восстановления своего прусского гражданства; настолько серьезно, что, если бы не протест рабочих, вы еще две недели тому назад выслали бы из Кёльна и из Пруссии Карла Шаппера с женой и тремя детьми. Как видно, упомянутый первый параграф в вашем толковании означает, что всякий немец может быть выслан из всех тридцати шести немецких государств. Видно, наряду с законодательством Национального собрания существует и ваше личное законодательство, господин Гейгер.
— Я это уже слышал со страниц «Новой Рейнской газеты».
— Извините, что повторился, но в таком случае хотелось бы узнать, уж не располагаете ли вы сведениями о том, что Национальное собрание, это хилое, но все же законное дитя революции, скоро будет задушено?
— Я не пророк, — уклонился Гейгер.
— Тогда, чтобы покончить с этим вопросом, позвольте мне высказать одно пророчество. — Энгельс не сводил глаз с лица Гейгера, на котором суровость наконец победила доброту, но, в свою очередь, уже теснилась настороженностью. — Я вам скажу то, что хорошо следовало бы знать прусскому правительству и его чиновникам.
Гейгер сложил руки на груди, внутренне напрягся, ожидая очередной дерзости.
— Германия, — продолжал Энгельс, — со временем будет гордиться тем, что Карл Маркс ее сын. А у вас, господин Гейгер, имеется лучезарная перспектива остаться в истории человеком, который всячески препятствовал Марксу получить права прусского гражданства.
— Ах, как мы далеко ушли от темы нашего разговора! — воскликнул Гейгер почти радостно, так как ожидал гораздо большей неприятности. — Истории… Будущее… Вернемся к нынешнему дню. — Его лицо опять залила доброта.
— Ну, вернемся. — Энгельс и сам не хотел больше говорить об этом, ведь завтра в газете должна быть напечатана статья «Маркс и прусское подданство». Там все будет названо своими именами. Статья состоит из нескольких фраз от редакции и довольно большого письма Маркса министру внутренних дел Пруссии Кюльветтеру. Письмо это — резкий и возмущенный протест на ответ Гейгера, полученный Марксом в связи с его просьбой о предоставлении ему прав прусского гражданства. Ответ включен в письмо, и завтра его будут знать в Кёльне все. Лишь бы вовремя вручить наборщикам!..
— Интересно, господин Энгельс, — с отличной профессиональной выучкой продолжая держаться доброжелательного тона, сказал Гейгер, — не чувствуете ли вы себя в редакции… как бы это выразиться?.. Ну, белой вороной, что ли?
— Не могу даже предположить, — пожал плечами Энгельс, — с какой стороны в вашу голову залетела такая мысль.
— Эта мысль родилась из естественного сопоставления фактов. — Гейгер опустил скрещенные на груди руки и широко развел их вдоль стола, как бы показывая, что намерен сейчас вывалить на стол все упомянутые факты. — О том, что представляют собой ваши коллеги по редакции в настоящее время, я уже говорил. А кто они по происхождению? У двух отцы бедные сельские священники, у третьего отец учитель гимназии в маленьком городке, у четвертого — крепостной крестьянин!..
— Ну и что? — нетерпеливо перебил Энгельс.
— Как — что? А вы-то сын едва ли не самого богатого человека Вупперталя…
— Самого богатого.
— Вы наследник крупнейшего дела. У вашего отца есть предприятия даже за границей, в Англии. Вы богаты! А кроме того, вы молоды, вы чуть ли не моложе всех остальных в редакции, во всяком случае, Шаппер и Вильгельм Вольф лет на десять старше вас, Маркс тоже старше…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});