Автономный рейд - Андрей Таманцев

Полагаю, сейчас он скорбел, что я, знающий его тайну, зажился на свете. Возможно, он давно ждал как раз такого момента, чтобы и от меня избавиться, и выгоду от этого существенную поиметь. Я тоже жалел — о том, что поленился заблаговременно высветить его подноготную. Ох и достанется же мне за это от Пастуха и всего нашего «MX плюс»!

Так мы и терзались, сидя друг против друга. Пока Михуил наконец не определился:

— Ничего пока не обещаю. Надо сначала твой чемоданчик осмотреть.

Снаружи. Погоди-ка тут... — И пошел к узкой фанерной дверце, за которую раньше меня еще ни разу не приглашал.

Его возросшее вдруг доверие меня весьма насторожило. Но я чувствовал себя усталым настолько, что хоть спички под веки вставляй. Старею, видать.

Уходит выносливость.

Дверца оказалась липовой. За ней скрывалась мощная стальная дверь, как в бомбоубежищах. С хитрыми запорами, которыми хозяин клацал, заслонив их собой. Отворив массивную дверь — так же легко и плавно, как и другие, — Полянкин нырнул в проем, исчез на полминуты, а потом позвал:

— Неси сюда свое барахло. Только осторожно — тут у меня тесно...

Отправляясь к нему со своим багажом, я пистолет из куртки забирать не стал, а вот небольшой ножик, таящийся в ножнах чуть выше кисти на левой руке, снял с предохранителя. Это орудие — трофей, который я прихватил на Кипре у одного соотечественника. Он с дружками так хотел заграбастать наши доллары, что отвязаться подобру-поздорову никак не получалось. В конце концов двумя неопознанными покойниками на тамошнем дне стало больше.

Нож невелик, тонок, чтобы не прощупывался сквозь одежду. Отлично сбалансирован для бросков. Ножны особые: когда изогнешь кисть, рукоятка сама соскальзывает в ладонь. Можешь метнуть, а можешь, если не брезгливый или когда уж совсем приперло, и так.

Был у меня и маленький четырехсотграммовый револьвер SW-380 в кобуре на голени, которым я тоже разжился у Дока. Но на этот кольт я особенно не рассчитывал. Благодаря приборам все обыскивающие научились его находить чуть ли не раньше, чем основной ствол в руке. Но раз есть возможность, надо использовать. Авось и выручит когда-нибудь. Хотя бы ослабив внимание обыскивающего.

Подшаркивая, чтобы показать, как вымотался сегодня, я потащился к новым приключениям. За дверью оказался коридор. А из него — ход в следующий отсек. Помещение немалое, но почти все занято верстаком вдоль стен. Только посредине оставалось сравнительно небольшое место для прохода и для вертящегося стула на колесиках.

Голова Полянкин, удобно устроился. Повернулся налево — папки, бумаги, ручки, повернулся направо — компьютер и десятки телеэкранов вокруг него, которые нынче все выключены. Экраны очень меня огорчили. Укрепили подозрение: не мог Михуил Федорович при таком обилии наблюдательных экранов всюду один успевать. И верстаки такие мастерить, и кирпичи укладывать, и штуки хитрые придумывать, да еще и за окрестностями по теликам приглядывать... А раз не мог, значит, имел помощников, которых предусмотрительно от меня скрывал. Я ведь потому на его одиночество рассчитывал, что тогда, в последний раз, очень легко от него ушел. А теперь то ли обстановка тут поменялась, то ли я и тогда чего не понял. Однако теперь разобрался: могли у него тут быть и не только помощники.

С чего это я вообще решил, что у Федора Полянкина был один сынок? И кто меня убедил, что покойный Федор и внуков не дождался? Ничего не имею против больших семей, но в данном случае эти размышления меня вовсе не окрыляли. Нет, надо было мне посоветоваться с Пастухом о Полянкине гораздо раньше, надо. Да только что уж теперь. Одно утешает: если я тут завязну, ребята мое письмо не завтра, так послезавтра получат, разберутся.

Сразу не увидев в отсеке хозяина, я решил было, что он таится у меня за спиной, в какой-нибудь нише. На этот случай с трудом обратился в слух.

Что-то и реакция у меня нынче совсем вялая. Но голос Михаила Федоровича раздался издалека. То, что я впереди, в углу, принял за густую тень, оказалось проходом в другую комнату.

— Что ты там топчешься? Тащи все сюда! — По голосу Полянкина я понял, что он уже подготовился там к чему-то и сердится, меня дожидаючись.

Порой я изумительно догадлив. Особенно задним числом. Да делать нечего. Пошел. Просторно тут все-таки: пусть я худощав, да ведь у меня и сумка с подзаряженной глушилкой на отлете, и кейс в руках, и пошатывает; но я нигде ничего не задел, не споткнулся. И чисто — ни пыли, ни грязи на бетонном полу. Большое, видать, семейство у Полянкина, есть кому убираться.

В дальней комнате было очень светло. Потолок по всему периметру — в тихо жужжащих лампах дневного света.. Узнаю советское качество. Вдоль стен здесь тоже стол-верстак, но с инженерным уклоном. Паяльники, пассатижи, отвертки, осциллографы, приборчики со стрелочками. А еще большой куб из толстого стекла, внутрь которого засунуты резиновые рукава с перчатками.

— Ставь чемоданчик сюда, — кивнул Полянкин на свободное место по соседству с кубом. — Осторожнее, не задень ничего!

Я расслабился, ибо нападения пока не предчувствовалось, неуклюже поставил сумку на стол и привычно заерничал:

— Не извольте сумлеваться, Михал Федорыч, все будет ништяк! Я и не думал, что у вас тут такое...

— Чего — «такое»? — Стоявший боком Михуил Федорович покосился на меня угрожающе.

— А хозяйство! Да тут, чтоб такую чистоту содержать и прочее, цельную толпу помощников надо иметь, не иначе?

— Дошло наконец, — вздохнул Полянкин, явно потеряв интерес к разговорам. — Я ж тебе говорил, и не раз: обо мне есть кому позаботиться.

И что характерно, сказал он это так, будто не он здесь главный. Или — не один в старших ходит.

Полянкин повозился, подсоединяя к кейсу какие-то провода и датчики.

Похоже, просвечивал. Потом вдруг выругался нецензурно. Схватил кейс и быстро сунул его в массивный железный ларь под верстаком. Крышку ларя запер мощными косынками. Нажал кнопку, и железная махина куда-то провалилась. Я подивился автоматизации, а он беспокойно отошел к стулу на колесиках и сел.

Закурил «беломорину», пустил, прищурившись, дым в потолок и задумался, упорно не глядя в мою сторону. Поскольку ни гордость, ни выдержка в мои доблести для него не входили, я позволил о себе напомнить:

— А что именно вы обложили по матушке, Михал Федрович? И чем, интересно, вас эта матушка так возбудила?

— Ты это... — разозлился он, — волю языку дашь, когда я тебе разрешу!

Приволок мне бомбу на полкило и еще спрашивает. Раньше спрашивать надо было. Не хрен было меня в свои делишки втягивать!

— Ну-у... — Крыть мне было нечем. Похоже, на сей раз влип я в огромную кучу дерьма. Как бы не утонуть в расцвете сил. И, думая об этом, я спросил:

— А если рискнуть?

— Давай, — устало согласился Михуил Федорович, — рискуй. Залезай в ящик, ты там поместишься. Ковыряйся. Только скажи: кому твои яйца потом отдать на память?

Если первое было так, словами, то «кому отдать» явственно говорило: вопрос «кто еще знает, что ты пошел ко мне?» его интересовал всерьез. И я не собирался его разочаровывать.

— Нет проблем: напишу адресок приятеля, он знает, кому их вручить.

Только пока они мне и самому пригодятся. В комплекте с прочим... Ну, Михаил Федорович, неужели вы — вы! — ничего не придумаете? Не может такого быть.

Льстя, главное — говорить с убежденностью. Тогда самый-самый умник тебе поверит.

— Может, парень. Все бывает... Но делать нечего, припер ты меня.

Придется ломать голову. И — быстро. А ты пока подождешь.

— Конечно! Я пока смотаюсь домой, поем, переоденусь. А завтра...

— Никаких «завтра»! — прежде Полянкин говорил со мной хоть через губу, но достаточно вежливо. Как с гостем, пусть и незваным. Теперь его голос звучал с хозяйской категоричностью:

— Ждать будешь тут, у меня. И не пытайся буянить. Ситуацию это упростит, но, думаю, совсем не в нужную тебе сторону... Понял — нет?

— Так чего ж тут непонятного? Я с радостью. Че мне буянить? Ежели, конечно, пожрать дадите. А то я с утра ни маковой росинки...

«Росинкой», похоже, я его доконал.

— Слушай, — почти добродушно попросил он, — кончай придуриваться, а?

Мы оба знаем: ты не такая дешевка, какой притворяешься. Сейчас игра очень серьезная началась. Я, конечно, сам виноват... Но и ты круто завернул.

Теперь сам по себе кейс — не главное. Вот что мне с вами обоими — вместе или врозь — делать?

— А че делать? Ничего не делать. Вы, Михаил Федорович, в доле, я друзей не накалываю. Вы уж извините, если что не так сделал. Но, может, еще и выгодой все обернется? — Я упорно делал вид, что не понимаю угрозы.

Старался, чтобы Михуил ибн Полянкин сказал побольше.

— Кончай. — Он придавил высосанную до мундштука папиросу и встал. — Не мальчик, должен понимать: я тебя почти год ждал, не зная, что да кому ты сболтнешь. И теперь я тебя отпустить уже никак не могу. Не имею права. Так что иди за мной. И... — Он тяжело покачал лобастой, поблескивающей залысинами головой, — очень тебя прошу: не глупи. Все еще может обойтись.