Поцелуй теней - Лорел Гамильтон

– Номер чист, – сказал Рис.

Он взял Гриффина за другую руку, и они ввели его в номер. Мы вошли за ними.

Дойл положил меня на кровать, прислонил к ее спинке. Достав из-под одеяла подушку, Дойл подложил ее мне под ногу. Потом снял плащ и положил его в ногах кровати. На голой груди у него была все та же система кожаных ремней с металлическими шипами, в ушах блестели все те же серебряные кольца, и павлиньи перья все так же задевали плечи. Мне впервые пришло в голову, что я никогда не видела Дойла в другом уборе. Не только в одежде, но я даже не знаю, использует ли он гламор. Дойл никогда не старался быть не тем, что он есть.

Я посмотрела на Гриффина, все еще сияющего, все еще прекрасного. Гален и Рис усадили его в кресло. Гален облокотился на столик возле кресла. Рис привалился к стенке. Никто из них не светился, но я знала, что Гален по крайней мере не пытался сойти за человека.

Китто взобрался на кровать и свернулся подле меня, закинув одну руку мне на талию, опасно близко к тому, что пониже. Но он не пытался использовать это положение. Уткнувшись лицом мне в бедро, он казался довольным, будто собирался уснуть.

Холод сел в дальнем конце кровати, оставив ноги на полу, но не допуская, чтобы на постели оказался только гоблин. Он скрестил руки на груди под следами крови. Так он и сидел – высокий, прямой и щемяще-красивый, но не светился, как Гриффин.

Вдруг меня осенило: Гриффин не убирал гламор, он его добавлял. Всегда, когда я думала, что он убирает обман, он укутывал себя самым большим обманом. Почти никто из сидхе не умеет использовать гламор, чтобы улучшить свой вид в глазах других сидхе. Попытаться можно, но это будет зряшная работа. Даже я теперь, когда пришла в силу, видела, что его сияние – обман.

Я закрыла глаза, оперлась головой о стену.

– Убери гламор, Гриффин. Сиди как хороший мальчик.

Я сама слышала, каким усталым голосом говорю.

– У него отлично получается, – сказал Дойл. – Лучше я вряд ли у кого видел.

Я открыла глаза и посмотрела на Дойла.

– Приятно слышать, что представление предназначалось не мне одной. А то я чувствовала себя полной дурой.

Дойл оглядел комнату.

– Джентльмены? – спросил он.

– Он светится, – сказал Гален.

– Как светляк в июне, – подтвердил Рис.

Холод кивнул.

Я тронула Китто за волосы:

– Ты его видишь?

Китто приподнял голову, глаза его были полузакрыты.

– Для меня все сидхе красивы.

Он снова ткнулся в меня лицом, чуть ниже по бедру, чем был раньше.

Я посмотрела на Гриффина, все еще сияющего и такого красивого, что хотелось заслонить глаза рукой, как от солнца. Мне хотелось на него заорать, крикнуть, что я думаю о его лжи и обмане, но я не стала. Гнев укрепил бы его в уверенности, будто он что-то еще для меня значит. А это было не так – то есть я чувствовала совсем не то, что ему хотелось бы. Я чувствовала себя обманутой дурой и злилась.

– Свяжись с королевой, Дойл, – попросила я.

Туалетный столик стоял перед кроватью, большим зеркалом обращенный ко мне. Дойл встал в середине зеркала. Я все еще видела в стекле себя. Разглядывая свое отражение, я думала, почему я так мало изменилась. Конечно, волосы надо бы причесать, макияж освежить, помада совсем стерлась, но лицо оставалось тем же. Невинность исчезла из него много лет назад, и очень мало осталось способности удивляться. Испытывала я только жуткое оцепенение.

Дойл приложил руки над стеклом. Я ощутила, как поползла по комнате магия, будто мурашки по коже. Китто поднял голову посмотреть, положил щеку мне на бедро.

Сила выросла до давления – такого, что хотелось продуть уши, чтобы его выровнять, но единственное на самом деле, чем можно было снять это давление, – использовать его. Дойл погладил зеркало, и оно заколебалось, как вода в сосуде. Его пальцы были как камешки, брошенные в пруд, и от них пошли круги. Дойл слегка шевельнул руками, запястьем и пальцами, и зеркало перестало быть прозрачным. Поверхность стала молочно-белой, как туман.

Туман прояснился, и показалась королева, сидящая на краю кровати, и глядела она на нас будто сквозь зеркало в рост у себя в покоях. Она сняла уже перчатки, но остальной наряд был на ней. Она ждала нашего вызова – я готова была ручаться любой частью тела. Сбоку от нее виднелось голое плечо Эймона, он лежал на боку, будто спал. Мальчик-блондинчик стоял возле нее на коленях, приподнявшись на локтях. Он тоже был голый, но не под одеялами. Тело у него было сильное, но худое – мальчишеское тело с мускулатурой мужчины. Я снова подумала, есть ли ему уже восемнадцать.

Дойл отошел в сторону, чтобы королева первой увидела меня.

– Привет, Мередит!

Ее глаза оглядели всю сцену: полуодетого гоблина и Холода со мной на кровати. Она улыбнулась, и это была улыбка удовольствия. Я поняла, что декорации у нее и у меня одинаковы. У нее двое мужчин в кровати, и у меня тоже. Я только надеялась, что она больше наслаждается этой ситуацией. А может быть, и не надеялась.

– Здравствуй, тетя Андаис.

– Я думала, ты уже залезла в постель с одним или несколькими из своих мальчиков. Ты меня разочаровала.

Она погладила мальчишку по голой спине, провела рукой по овалу ягодиц. Ленивый жест, как собаку по спине потрепать.

Я заговорила самым нейтральным, тщательно лишенным эмоций голосом:

– Когда мы приехали, здесь был Гриффин. Он сказал, что послала его ты.

– Так и есть, – ответила она. – Ты согласилась спать с моим шпионом.

– Я не соглашалась спать с Гриффином. Я думала, что после нашего разговора ты поняла, какие у меня к нему чувства.

– Нет, – ответила Андаис. – Нет, я этого совсем не поняла. На самом деле я не думаю, что ты сама это понимаешь.

– Никаких, – ответила я. – Единственное, чего я от него хочу, – это чтобы он не показывался мне на глаза, и спать я с ним не собираюсь ни при каких обстоятельствах. – Не успела я это сказать, как до меня дошло, что она может теперь на этом настаивать просто ради упрямства. И я быстро добавила: – Я хочу знать, что на него снова наложен целибат. Он был освобожден десять лет назад, чтобы иметь возможность спать со мной, но он злоупотребил этой свободой, чтобы трахать всех, кто соглашается. Я хочу, чтобы он знал: я сплю с другими стражами, им разрешено иметь секс, а ему – нет. И если я не соглашусь с ним лечь, то он обречен жить без секса до конца своей ох какой долгой жизни.

Я улыбнулась, говоря эти слова, и поняла, что говорю правду. Прости меня Богиня, это мстительно, но это действительно то, что я чувствовала.

Андаис снова засмеялась:

– Ох, Мередит, ты куда больше одной крови со мной, чем я смела надеяться. Да будет по твоей воле. Отправь его обратно на его одинокое ложе.