Поцелуй теней - Лорел Гамильтон

Глядя на него, я поняла, что Убийственный Холод сейчас нервничает. Нервничает из-за меня. Что-то уязвимое было в его манере, будто ему дорогого стоило подставить мне плечо для опоры.

Я оглянулась снова на Галена. Он приподнял брови, попытался пожать плечами, но не смог довести жест до конца. Пришлось ему только покачать головой. Приятно знать, что Гален тоже не в курсе, что происходит.

Мне не было особенно удобно приткнуть голову на плечо Холоду, но... он ведь мог броситься тогда в дверь, спастись, когда напали шипы, и он этого не сделал. Он остался с нами, со мной. У меня не было особых иллюзий, что Холод давно и втайне лелеял в глубине души великую любовь ко мне. Это просто было бы неправдой. Но сейчас оковы сняты, и если я скажу "да", то для Холода впервые за долгое время станет возможен секс. Он настоял на том, чтобы ехать рядом со мной, и сейчас предложил мне плечо для опоры. Холод по-своему пытался за мной ухаживать.

Это было как-то неуклюже-мило. Но Холод не вел себя мило. Он был надменен и полон гордости. И даже такая небольшая увертюра должна была для него стоить дорого. Если я отвергну предложение, станет ли он еще когда-нибудь рисковать собой ради меня? Предложит ли мне себя даже в такой малости когда-нибудь снова?

Я не могла так его разочаровать, и в тот момент, когда я это подумала, я уже знала, как ненавистно было бы ему, что причиной, по которой я подвинулась к нему по сиденью, не были мое вожделение или его красота, но нечто, слишком близкое к жалости.

Я подвинулась к нему, и он поднял руку, так что я смогла под нее подлезть. Он был чуть повыше Галена, так что на самом деле я не на плечо его положила голову, а на выпуклость груди.

Ткань рубашки царапала мне щеку, и я не могла устроиться уютно. Я никогда не была так близка к Холоду, и было это... неловко. Как будто нам не устроиться. Он тоже это ощутил, потому что мы стали оба как-то искать положение. Он перенес руку с моей спины на талию. Я попыталась поднять голову выше по его груди, опустить ниже. Попыталась приткнуться к нему поближе, отодвинуться дальше. Ничего не получалось.

Наконец я рассмеялась. Он замер, рука у меня на спине напряглась. Я услышала, как он сглотнул слюну. Видит Богиня, он нервничал.

Я попыталась встать на колени рядом с ним, но вспомнила про больную ногу и смогла только одну ногу подобрать под себя – осторожно, чтобы каблуки не порвали остатки чулок или атлас трусиков.

Холод снова повернулся ко мне только профилем. Я взяла его за подбородок и повернула к себе. Так близко я даже в темноте разглядела в его глазах обиду. Кто-то когда-то сделал ему больно. И эта боль сейчас была в нем – обнаженная и кровоточащая.

Мимические мышцы у меня на лице расслабились, смех затих.

– Я потому смеялась, – начала я, – что...

– Я знаю, почему ты смеялась, – сказал он и отодвинулся. Он прижался поближе к двери машины, хотя сидел так же прямо и чопорно. Чем-то напоминало, как Китто свернулся на полу.

Я осторожно тронула его за плечо. Тонкий занавес его волос падал на плечи, он был похож на шелк на ощупь. Цвет волос был таким резко металлическим, что не ожидаешь мягкости. А они были еще мягче, чем у Галена. Совершенно иной текстуры.

Он смотрел, как я глажу его волосы.

Я подняла на него глаза:

– Дело в том, что мы просто оказались на неуклюжей стадии первых свиданий. Мы никогда не держались с тобой за ручки, не целовались и не знаем, как нам устроиться друг с другом поуютнее. А с Галеном мы все эти подготовительные этапы давно прошли.

Он от меня отвернулся, высвобождая волосы из моих руку, хотя, я думаю, последнее не было намеренно. Он упорно смотрел в окно, хотя оно было как черное зеркало и лишь показывало мне его отражение, напоминавшее белых дам при Дворе.

– И как же преодолевается эта неловкость?

– Наверняка ты когда-нибудь с кем-нибудь встречался, – сказала я.

Он покачал головой:

– Это было более восьмисот лет назад, Мередит.

– Восемьсот, – повторила я. – Я думала, что запреты наложены уже тысячу лет как.

Он кивнул, не оборачиваясь, глядя на свое отражение в стекле.

– Восемьсот лет назад меня избрали консортом. Я служил ей три раза по девять лет, потом она выбрала другого.

Последние слова он произнес с едва заметным колебанием.

– Я не знала, – сказала я.

– И я не знал, – отозвался Гален.

Холод только смотрел в окно, будто завороженный отражением своих серых глаз.

– Первые двести лет я был как Гален, заигрывал с женщинами при Дворе. Потом она меня выбрала, а когда она отбросила меня в сторону, воздержание стало куда труднее. Память о ее теле, о том, что мы... – Голос его дрогнул. – Так что я ничего не делаю. Ни к кому не прикасаюсь. Более восьмисот лет я не знаю ничьего прикосновения. Никого не целовал. Никого не держал за руку. – Он прижался лбом к стеклу. – Я не знаю, как это прекратить.

Я встала на колено – так, что мое лицо оказалось рядом с его лицом в окне. Я положила подбородок ему на плечо, руки поставила по обе стороны от него.

– Ты хочешь сказать, что не знаешь, как начать.

Он поднял лицо и взглянул на мое отражение.

– Да, – прошептал он.

Я обняла его за плечи, прижала к себе. Я хотела сказать, что сочувствую ему, что она с ним так поступила. Хотела выразить свою жалость, но знала, что стоит ему унюхать запах этого чувства, как все будет кончено. Никогда он уже больше мне не откроется.

Я потерлась щекой о невозможную мягкость его волос.

– Все хорошо, Холод. Все будет хорошо.

Он прислонился головой к моей щеке. Я обняла его, взявшись одной рукой за запястье другой. Медленно, осторожно он накрыл мои руки своими, и когда я не шевельнулась и не напряглась, он взял мои руки и прижал к своей груди.

У него ладони взмокли – о, только чуть-чуть. Сердце его билось так сильно, что колотилось почти у меня в руках. Я коснулась губами его щеки – так легко, что это даже трудно было назвать поцелуем.

Он выдохнул – шумно и с облегчением, и грудь его взлетела и опала под моими ладонями. Он повернулся ко мне, и наши лица оказались рядом, совсем близко. Я заглянула ему в глаза, лаская взглядом его лицо, будто запоминая его, и в каком-то смысле это я и делала. Это была первая ласка, первый поцелуй. И никогда этого больше не будет, не будет этой новизны.

Холод мог бы сам придвинуть губы на это ничтожное расстояние, но он так не поступил. Он изучал меня глазами, как я его, но не сделал никакого движения к следующей фазе. Это я наклонилась к нему, это я сократила дистанцию между нашими губами. Я его поцеловала – нежно. Губы его были совершенно неподвижны под моими, и только полуоткрытый рот и лихорадочное биение сердца говорили, как он этого хочет. Я стала отодвигаться, и его рука скользнула по моей вверх, потом дальше, к затылку. Он вцепился мне в волосы, сжав пальцы, ощупывая густоту волос, как раньше я ощупывала его серебристую вуаль. Глаза его расширились самую чуточку, показывая белки. Он приблизил мое лицо к себе, и мы поцеловались – на этот раз он отвечал на поцелуй. Его губы прижимались ко мне.