Политическая биография Сталина. Том III (1939 – 1953). - Николай Капченко

Советский вождь считал, что ложившиеся ему на стол донесения из самых различных источников имеют своей целью толкнуть Москву на такие шаги, которые могут быть использованы Гитлером для нарушения пакта о ненападении. Иначе говоря, Гитлер начал бы войну против Советской страны в невыгодной для нее обстановке и у него оказался бы хоть какой-то повод возложить ответственность за развязывание войны на Советский Союз[387]. Именно по этой причине советским войскам не было дано указаний о заблаговременном развертывании своих сил и занятии оборонительных рубежей вдоль западных границ СССР.

И, наконец, еще об одном обстоятельстве. Неспровоцированное нападение Гитлера на Советскую Россию, несомненно, принесло фашистской Германии временное военное преимущество. Вместе с тем оно имело для нее и отрицательные последствия, ибо перед лицом всего мира раскрыло подлинную агрессивную природу и сущность фашизма вообще и германского нацизма в особенности. Наша же страна приобрела сочувствие и поддержку подавляющего большинства народов мира. Из пособника агрессора, какой ее изображала западная печать, Советская Россия превратилась в самую мощную силу противодействия агрессии. Неизмеримо возрос ее политический престиж. В конечном счете, все это и стало в скором будущем фундаментом создания широкой антигитлеровской коалиции.

Ряд исследователей одну из коренных причин наших поражений в первый период войны усматривает в том, что в основе всей военно-политической стратегии Сталина лежала концепция наступления. Мол, он в военном деле признавал только наступление и игнорировал или недооценивал такого вида военных действий, как отступление. Иными словами, его военные взгляды были односторонни и явились одной из решающих причин, в силу которых Красная Армия оказалась неподготовленной к организованному отступлению перед превосходящими силами противника. Полагаю, что нет особой нужды доказывать, что Сталин был сторонником наступательной стратегии как в политике, так и в военном деле. Однако грубой примитивизацией его подлинных взглядов было бы утверждение, будто он вообще пренебрегал необходимостью овладевать и стратегией отступления. Более того, он не раз подчеркивал необходимость владеть и искусством отступления, когда это вызвано реальным положением дел. Приведу в подтверждение этого утверждения его высказывание от 20 января 1938 г. на приеме депутатов Верховного Совета СССР.

«ЧКАЛОВ. Мы никогда ни перед кем не отступим.

СТАЛИН. Чкалов ошибается. Бывают моменты, когда армия должна отступить. Ленин нас учил, – Ленин, это был такой мужик, левого мизинца которого мы не стоим, мужик, который весь был выкован из нержавеющей стали, – Ленин нас учил, – плоха та армия, которая научилась наступать и не научилась отступать. Всякие моменты бывают, товарищи…

Армия, которая научилась наступать, но не обучена в деле отступления, будет разгромлена. Плоха та армия, которая научилась наступать, но которая не научилась отступать. Вот почему я сказал, товарищи, следуя завету товарища Ленина, нашего учителя, относительно армии»[388].

Приведенное высказывание вряд ли нуждается в каких-либо комментариях, оно говорит само за себя. Другое дело – и это обстоятельство также нельзя упускать из поля зрения – высшее советское военное руководство недостаточно уделяло внимания проблемам отступления и в основном было поглощено изучением и разработкой наступательных операций. Хотя на военных учениях, в том числе и высшего уровня, прорабатывались и действия отступательного плана. Но тем не менее они, эти действия, находились в тени и рассматривались, скорее, как некое всего лишь дополнение к военной стратегии советских вооруженных сил. Здесь вина высших военных руководителей бесспорна. Но очевидна также и вина самого Сталина, который не проконтролировал выполнение своих же собственных правильных и реалистических положений относительно отступления в общей стратегии ведения войны. Можно предположить, что в первые дни войны ситуация не развивалась бы столь катастрофически для наших войск, если бы этому элементу военной стратегии прежде уделялось должное внимание.

Когда мы ведем речь о коренных причинах поражений наших войск на первых этапах войны, то концентрируем главное внимание на факторах внутреннего характера. Внешние условия остаются как бы в тени. А они, между тем, играли отнюдь не второстепенную роль. На это обратил внимание Сталин в докладе 6 ноября 1942 г. В частности, он акцентировал внимание на следующем обстоятельстве. «Чем объяснить тот факт, что немцам всё же удалось в этом году взять в свои руки инициативу военных действий и одержать серьёзные тактические успехи на нашем фронте?

Объясняется это тем, что немцам и их союзникам удалось собрать все свои свободные резервы, бросить их на восточный фронт и создать на одном из направлений большой перевес сил. Не может быть сомнения, что немцы без этих мероприятий не смогли бы добиться успеха на нашем фронте.

Но почему им удалось собрать все свои резервы и бросить их на восточный фронт? Потому что отсутствие второго фронта в Европе дало им возможность произвести эту операцию без какого-либо риска для себя.

Стало быть, главная причина тактических успехов немцев на нашем фронте в этом году состоит в том, что отсутствие второго фронта в Европе дало им возможность бросить на наш фронт все свободные резервы и создать большой перевес своих сил на юго-западном направлении»[389].

Нет сомнений в том, что в аргументации советского лидера содержалась большая доля правды. Однако бросается в глаза, что он всячески пытался преуменьшить серьезность и масштабы наших поражений, хотя успехи немецких войск носили отнюдь не тактический, а глобальный военно-стратегический характер. Какие же это тактические успехи противника, если Красная Армия понесла колоссальные потери и докатилась до Волги-матушки? Вопрос стоял не о каких-то тактических поражениях, а о судьбе Советской России и ее народов. И поистине наивно звучали слова о тактических успехах. Это, во-первых. Во-вторых, столь опытный и проницательный политический деятель, как Сталин, будучи Верховным Главнокомандующим, прекрасно отдавал себе отчет в том, что ожидать в 1942 году открытия второго фронта против Гитлера – было большой наивностью. Да, собственно, он и сам все это понимал и всерьез не рассчитывал на такие военно-политические чудеса, которых в реальной жизни не могло быть. Вся его аргументация в связи с отсутствием второго фронта именно в тот период носила в первую очередь характер оправдания неудач и поражений, попытка вселить веру в то, что времена изменятся и дело пойдет к успеху. Бесспорно, присутствовал здесь и определенный политический расчет на то, чтобы еще раз, уже публично, косвенным образом оказать воздействие на союзников, которые, как говорится, совсем не случайно проводили свою линию в вопросах открытия второго фронта. Эта «канитель» составляла существенно важный элемент во всей их военно-политической стратегии, и об этом будет более обстоятельно сказано в одной из последующих глав.