Юрий Долгорукий - Алексей Карпов

После того как зимой 1154/55 года Юрий покинул Суздальскую землю, он сюда более не возвращался[132]. Следовательно, в 1156 году или, тем более, в начале 1157 года сам он никак не мог закладывать город в устье Неглинной. Соответственно, исследователи признают ошибочными либо названную в летописи дату, либо имя строителя Москвы. Во втором случае подразумевается, что Москву строил сын Юрия Андрей{332}.[133] Но и такой вывод, по-видимому, нельзя признать бесспорным.

Юрий действительно не мог лично присутствовать при возведении московской крепости. Но отдать повеление о ее возведении, руководить работами в целом, из Киева, было вполне в его воле. Во всяком случае, строительство это — точно так же, как строительство в Дмитрове или Владимире, — полностью соответствовало его стратегическим замыслам. И здесь его интересы и интересы его старшего сына совпадали.

Юрий давно уже должен был оценить все выгоды расположения Москвы. Этот город находился у самых границ княжества, на пути из Чернигова к Суздалю и Ростову. Здесь сходились границы четырех княжеств — помимо Суздальского и Черниговского, еще и Смоленского и Рязанского. От владений черниговских и новгород-северских князей по рекам Оке и Лопасне Москву отделяли всего 60 с небольшим километров, от смоленских и рязанских пределов — чуть более ста. Совсем недалеко был и Волок Ламский, принадлежавший Новгороду. К началу 1156 года правители всех названных земель были союзниками Юрия Долгорукого. Но в течение года ситуация изменилась кардинально. Строительство московской крепости — это еще и свидетельство растущей напряженности в отношениях Юрия и с Изяславом Черниговским, и с Ростиславом Смоленским, и с рязанскими князьями. Москва стала в прямом смысле слова форпостом Суздаля на юго-западном — самом опасном — направлении. В случае начала военных действий именно она должна была принять первый удар вражеских ратей.

обозначены укрепления XII—XIII веков; цифрами: 1 — Успенский собор; 17 — церковь Иоанна Предтечи на Бору. 

Фрагменты построенных в 1156 году укреплений обнаружены археологами. Это дает нам возможность в общих чертах представить себе их внешний облик{333}. Первый московский кремль занимал юго-западную оконечность Боровицкого холма — возвышенности на левом берегу реки Москвы при впадении в нее Неглинной, то есть лишь небольшую часть нынешнего Кремля. Он был не слишком велик по размерам: общая длина стен составляла около 850 метров; площадь немногим превышала 3 гектара (для сравнения: площадь современного Кремля — 27,5 гектара); в плане крепость представляла собой неправильный овал. В общем, можно сказать, что это была типичная крепость для Суздальского княжества той поры.

Основой вала шириной 14,5 метра и высотой около 7 метров служили деревянные конструкции из мощных дубовых бревен, скрепленных друг с другом в несколько слоев особым способом. На вершине вала возвышались бревенчатые срубы — так называемые заборолы, или забрала, с бойницами для защитников крепости. Снизу тянулся ров шириной 16—18 метров и глубиной не менее 5 метров.

Сравнивая московскую крепость с другими городами княжества, исследователи отмечают необычную конструкцию бревенчатого основания московских валов. Полагают, что для строительства были привлечены мастера из Киевского или Галицкого княжеств (подобная система возведения стен применялась в Польше и ближайших к ней русских землях){334}. Если мы вспомним о вероятном участии галицких зодчих в возведении белокаменных храмов «залесских» городов Юрия Долгорукого, то этот факт не будет казаться нам удивительным. После того как Юрий утвердился в Киеве, и он сам, и его старший сын тем более получили возможность воспользоваться услугами южнорусских и западнорусских градостроителей.

Средоточием и душой любого средневекового города являлась церковь. По преданию, первая деревянная московская церковь была посвящена святому Иоанну Предтече и находилась на месте позднейшей каменной церкви Рождества Иоанна Предтечи у Боровицких ворот. «Глаголють же, яко то пръвая церковь на Москве: на том месте бор был, и церковь та в том лесе срублена была тогды», — записывал в XV веке московский летописец{335}. Здесь же, около церкви, располагался древнейший княжеский двор.

Первая московская крепость просуществовала почти два века. В первый раз она была сожжена осенью 1176 года рязанским князем Глебом Ростиславичем, но вскоре отстроена вновь. Когда зимой 1238 года полчища монголо-татар обрушатся на Северо-Восточную Русь, Москва будет представлять собой значительный и хорошо укрепленный город: для его взятия монголам потребуются несколько дней. Из летописного повествования известно, что в Москве к тому времени насчитывалось уже несколько церквей и монастырей — все они были сожжены завоевателями, а люди истреблены — «от старца и до сущаго младенца». Однако и после этого страшного разорения Москва возродится: спустя несколько лет те, кто уцелел во время нашествия или пришел на эти земли позднее, сумеют заново отстроить город, повторив очертания первой крепости Юрия Долгорукого. Новый же дубовый кремль будет возведен московским князем Иваном Даниловичем Калитой зимой 1340 года.

СНОВА ВОЙНА

«Тишина» в Русской земле была взорвана весной—летом 1156 года двумя междоусобными войнами, начавшимися почти одновременно в Черниговском княжестве и на Волыни.

Первым нарушил мир обделенный дядьями князь Святослав Всеволодович. Он не решился бросить открытый вызов Изяславу Черниговскому, но предпочел напасть на его племянника Святослава Владимировича (сына Владимира Давыдовича), который княжил в небольшом черниговском городке Березом. Кажется, именно так следует понимать не вполне ясный текст летописи. Впрочем, не исключено, что Святославу Всеволодовичу удалось договориться со своим младшим тезкой и оба Святослава с самого начала действовали заодно. Святослав Владимирович ушел во Вщиж — город у границ Вятичской земли; Всеволодович же занял не только Березый, но и все земли по верхнему течению Десны.

Еще один черниговский Святослав, Ольгович, не поддержал авантюру младших князей. Не был заинтересован в серьезном ослаблении Изяслава Давыдовича и Юрий Долгорукий. Понимая это, хитроумный Святослав Всеволодович нашел себе покровителя в лице смоленского князя Ростислава Мстиславича. «Не створив извета хрестьному целованию к стрыеви своему (Изяславу. — А.К.)», Всеволодович «яся по Ростислава по смоленьскаго князя, а от строя отступив», — свидетельствует киевский летописец. И Ростислав поддержал мятежного князя{336}.[134]