Негодяи (сборник) - Гиллиан Флинн

– Правильно. Большую часть всего, что сейчас делают на больших заводах и конвейерах.

Он облизывает губы.

– Но, понимаешь, если ты можешь сделать… или кто-то у тебя в деревне сделать может то, для чего раньше завод нужен был, тогда заводы никому не будут нужны, правильно?

– Значит, заводы останутся без дела, – говорю я.

– В том числе и с наркотиками, – говорит Осли. – Потому что, если становится известна формула, люди станут сами себе препараты делать. Не только незаконные, но любые – статины против холестерина, бета-блокаторы против повышенного давления, тритерпены против болезней почек, антибиотики против инфекций…

– И это будет смещение парадигмы, – говорит Мелин. Она очень желает, чтобы ее поняли.

– И производители лекарств и наркотиков потерпят крах, – говорю я. – Я понял.

– Не только, – говорит Осли. – Весь механизм торговли лекарствами и наркотиками или запретов.

Он невесело усмехается.

– Понимаешь, УКОН не сможет работать, если каждый сможет делать наркотики по своему желанию.

Он ухмыляется.

– Это будет новый мир. Запреты рухнут, поскольку станет слишком много способов их обойти.

– Именно поэтому УКОН хочет избавиться от Осли! – кричит Мелин. – Он не нарушает закон, он угрожает самой их работе.

Я изо всех сил пытаюсь понять, что имеет в виду Мелин.

– Ты хочешь сказать, что именно УКОН пыталось тебя застрелить? – спрашиваю я Осли.

– Конечно! – кричит Мелин.

– Нет, – отвечает Осли.

Они гневно глядят друг на друга, а затем Осли снова смотрит на меня.

– Знаешь, без работы не только копы останутся, – говорит он. – Преступники тоже.

– А-а, – говорю я.

Конечно. В настоящее время существует разветвленная сеть, по которой доставляют коку, опиум-сырец и прочее, потом растительное сырье очищают, выделяя сильнодействующие алкалоиды, потом их переправляют через границу, делят на маленькие упаковки, продают на местах… и, конечно же, есть предостаточно крутых мужиков с оружием, которые следят за тем, чтобы этот бизнес преуспевал и не имел конкурентов.

Огромные организации с миллиардными прибылями, для которых насилие – естественная реакция на угрозу прибылям. Всем членам которых снова придется чистить обувь, растить бобы или работать в общественных туалетах, если Осли доведет до ума свою технологию.

– Ты можешь вывести из дела картели, – говорю я.

– Ведь такого не может случиться с этими чудесными людьми, а? – говорит Осли.

– А они тем временем пытаются тебя убить.

– Я все равно думаю, что это копы, будь они прокляты, – говорит Мелин. – Откуда бы картелям вообще знать, что ты тут?

На это мне сказать нечего, как и на многое другое. Я встаю.

– Лучше бы тебе сделать новое удостоверение личности и придумать, как сбежать, – говорю я. – Ты не можешь долго здесь оставаться.

Осли задумывается, а я ухожу.

Днем я сижу в кабане. Ко мне приходит Хэдли, режиссер. Еды он мне не приносит.

– Иисусе Христе, у нас такие долбаные проблемы, – говорит он.

Я почти благодарен ему за то, что он не сочувствует мне. Хэдли подходит к одной из корзинок с виноградом, которые мне принесли, и начинает кидать в рот ягоды.

У Хэдли светлые волосы и борода, он дерганый, со всем ассортиментом нервных тиков, какой можно заработать, сняв несколько сложных серьезных фильмов, где малейшая ошибка с его стороны, как и со стороны практически любого, кто занят на съемках, может вылиться в то, что пара сотен миллионов долларов сгорит так, будто их облили бензином и подожгли. Он настолько сосредоточен на создании фильмов, что это выглядит чем-то нечеловеческим.

– У нас еще два больших эпизода с Лони, – говорит он. – В компании-гаранте считают, что мы можем просто их выкинуть, никто и не заметит.

Компания-гарант – страховщик фильма, фирма, которая гарантирует, что в случае какой-нибудь катастрофы, угрожающей завершению съемок, либо фильм завершат, либо выплатят деньги тем, кто в него вложился. На больших съемках, таких, как эти, специалистов из компании-гаранта всегда предостаточно, они постоянно ведут аудит разных подразделений. Хотя они все-таки предпочитают, чтобы фильм был снят и им не пришлось никому деньги возвращать, они не дают гарантии, что фильм будет иметь успех. И вполне вправе настаивать на том, чтобы съемки были завершены в отсутствие важного сюжетного хода и пары важных сцен. Их волнует только то, чтобы фильм был готов, желательно в срок, и в рамках утвержденного бюджета.

Можете догадаться, как я рад перспективе того, как мой первый серьезный фильм превратится в бессвязную ерунду.

– Мне надо будет переубедить их, – говорит Хэдли. Достает из корзинки ананас и начинает дергать за листья. Но у него слишком слабые пальцы, чтобы оторвать их, поэтому, потеряв терпение, он с раздражением затыкает ананас обратно в корзину.

– Мне там кто-то кассероль состряпал, – говорю я. – В холодильнике. Может, лучше его похаваешь?

Хэдли мрачно смотрит на меня.

– Ты должен мне помочь, приятель.

– Помогу, еще бы, – говорю я, решая сходить с туза. – Позвоню Брюсу Кравицу.

– Гениально, – отвечает он, поднося палец к носу.

Хэдли не работает с Кравицем – все режиссеры из «ПанКосмос», способные управиться с такими крупными и сложными съемками, заняты на других проектах, поэтому у него нет доступа к главному калибру киноиндустрии. А у меня есть.

Я сразу же звоню Брюсу, и тот с полуслова понимает суть уравнения. Хреновый фильм равняется отказам в работе для клиентов «ПанКосмос».

– Сейчас начну обзванивать людей, – говорит он.

Я уже излагаю хорошие новости Хэдли, когда приходит Том Кинг, линейный продюсер.

– Решил, что лучше вам знать, – говорит он мне и Хэдли. – Копы принялись проверять всех, работающих на съемках, и натолкнулись на проблему.

Я чувствую, как мои плечи деревенеют. Готов услышать, что Осли скоро арестуют, но, оказывается, Том пришел сказать о другом.

– Грузовая компания, с которой мы работаем, чтобы перевозить аппаратуру. Крыша для картеля.

Хэдли и я непонимающе глядим на него.

– Что, вправду эти долбаные наркоторговцы? – спрашивает Хэдли.

– Компания принадлежит некоему Антонио Герману Контрерасу. Его брат, Хуан Герман Контрерас, – один из главарей картеля «Триколор», контролирующего контрабанду наркотиков в Заливе.

– Хрен мне в лоб! – говорит Хэдли.

Том глядит на нас безжалостным взглядом голубых глаз.

– «Триколор» – скверные парни, даже по меркам картелей. Они убили тысячи людей, просто чтобы занять то место, которое теперь имеют.

Хэдли хватается за голову и смотрит на меня.

– И какого хрена нам теперь делать? Если мы разорвем контракт, они нас прибьют. Если не разорвем, все равно прибьют.

Том поворачивается ко мне.

– Шон, у тебя нет мыслей по поводу того, как могли быть связаны картель и Лони?

– Не думаю, что они были связаны, – говорю я вполне откровенно. Отчаянно размышляю. – У картеля были враги? Может, это предупреждение «Триколору» от другого картеля.

Том, похоже, мгновенно осознает возможные последствия. Поворачивается к Хэдли.

– Тогда это наше оправдание, если мы разорвем контракт. Мы скажем, что их присутствие подвергает нас опасности.

– И они нас прибьют! – отвечает Хэдли. Начинает лихорадочно ходить по кругу, скрипя зубами в буквальном смысле слова.

– Возможно, нам придется все равно им заплатить, – подумав, говорит Том.

– Компания-гарант вряд ли на такое согласится! – говорит Хэдли.

– Об этом мы еще поговорим, – отвечает Том. Поворачивается ко мне. В его голубых глазах тревога. – Шон, как ты сейчас?

– Думаю, нормально, – отвечаю я. Если оценить мое состояние честно, следовало бы сказать: «Мне уже реально надоело играть роль осиротевшего возлюбленного». Не думаю, что стоит так говорить.

– Я потому спрашиваю, что мы все в напряге будем, чтобы фильм закончить, – говорит Том. – Хочу лишь сказать тебе, что можешь отдыхать столько, сколько сочтешь нужным, прежде чем вернуться к съемкам.

Услышав такое, Хэдли издает стон. Том глядит на него, потом снова на меня.

– Но лучше бы знать…

– Я готов работать, – говорю я.

И вижу невероятное облегчение в этих голубых глазах.

– Ты уверен? Потому что…

– Да, – отвечаю я. – Я хочу побыстрее отсюда смыться на съемки. Для меня сейчас это лучше всего будет.

Такие слова их явно радуют. Они уходят вместе, на ходу обсуждая изменения в программе съемок, оставив меня в кабане наедине с запахом фруктов и цветов.

Спустя две секунды после того, как они закрывают сдвижную дверь, звонит мой телефон. Я беру его в руку и вижу, что звонит Дагмар.

Проклятье. Этого еще не хватало.

– Я в отпуске, – говорит Дагмар. – На Виргинских островах, с мужем и дочерью. Первый отпуск за несколько лет, не отмеченный бунтами, убийствами и распадом общества. Ты ведь тоже не можешь в свободные две недели не попасть в неприятности, так?