Киномания - Теодор Рошак

— Теперь они душат ее, — Преподобный наклонился, чтобы тихим голосом сообщить мне об этом. Он похлопал меня по руке и утешительно, словно я страдал больше, чем его жена, сказал: — Скоро это закончится.

Он оказался прав. На несколько секунд в саду воцарилось молчание. Никогда с большей радостью не слышал я шума лос-анджелесского шоссе. Когда я повернулся назад, миссис Физер уже сидела. Вид у нее был такой, словно она всего лишь чихнула; она поднялась с земли, потерла все еще горящие щеки, улыбнулась и направилась на свое место дожидаться, когда остальные тоже закончат контакты — не столь интенсивные. Последовала короткая безмолвная молитва; пять минут спустя прихожане, извинившись, удалились. Я хотел было сделать то же самое, но Физеры умоляли меня остаться и поговорить, может быть, даже пообедать. Как это ни странно, но я словно бы чувствовал себя чем-то им обязанным и остался. Было бы нелюбезно высидеть такое уникальное представление и уйти, не сказав ни слова… я не назвал бы это благодарностью, но признательностью — наверное, да.

— Давно ли вы владеете этой… способностью? — спросил я у миссис Физер, когда мы остались втроем и она поспешила заварить еще чаю.

Мы перешли в дом, примыкавший к лавочке. Там были всего две-три комнаты и занавешенный дверной проем, отделявший жилое помещение от магазинчика. Кухонька, где мы сидели, была чистенькой, но гнетуще унылой. Единственное, что разнообразило обстановку, так это несколько фарфоровых чашек и блюдец, занимавших большую часть одной из стен, — вероятно, лучшая утварь тетушки Натали.

— С самого детства, — весело ответила она. — Гийемет была моей тайной подружкой, чем-то вроде выдуманной старшей сестрички. Но наш первый контакт состоялся, только когда я достигла ее возраста. Тогда-то я и поняла, что мы с ней — одно целое.

— Но вы к этому времени уже знали доктрину альбигойцев?

— Вовсе нет. Я понятия не имела, кто это такие. А если бы и имела, то считала бы их еретиками. У меня бы просто не было выбора. Видите ли, мой отец был викарием. Очень истовым. Принадлежал к Высокой церкви{331}. Поэтому-то мы с Сесилем и эмигрировали. Когда моя семья узнала про Гийемет, они были потрясены. Они и слышать об этом не хотели! Боюсь, они решили, что я спятила.

— Калифорния, — пояснил преподобный, — оказалась гораздо более гостеприимной. Тут есть определенная…

— Есть, не правда ли? — согласилась миссис Физер.

— …атмосфера.

— Именно атмосфера. Конечно, позднее, после моей встречи с Сесилем, который знал обо всем этом гораздо больше, я стала читать, хотя и не очень много. Книги казались такими безжизненными, если уж вы сами знали всю историю. Тому, что я знаю, меня научила Гийемет. Я думаю об этом как о самых своих истинных воспоминаниях, они гораздо надежнее, чем любые книги.

— А тот язык, на котором вы говорили… где вы его выучили?

— Я его никогда не учила. Это язык Гийемет. Я даже обыкновенного французского не знаю.

Я повернулся к преподобному:

— И у вас тоже бывают контакты?

— О да. Но не такие интенсивные, как у Натали. Поток моей жизни восходит ко временам Марка Аврелия{332}. Я был ученым из Александрии, которого как раз в это время обратили в истинную веру. Это случилось еще до того, как римская церковь вошла в силу и стала уничтожать своих врагов. В этом отношении мне повезло больше. Но из-за этого я почти ничего не могу предложить моим немногочисленным прихожанам.

— Ты слишком уж скромничаешь, мой дорогой, — сказала его жена, — Сесиль был одним из учителей великого Оригена{333}.

— Да, но если говорить о давно усопших собратьях, — гнул свое преподобный, — то страсти Гийемет гораздо сильнее демонстрируют, что в мире царит зло. Дети света рождаются для того, чтобы страдать именно так.

Я заметил, что еще кое у кого был контакт.

— Например, у Алтеи…

— О да, поток ее жизни восходит к древней Персии, к дням Заратустры{334}.

Доктор Бикс говорил «старше Иисуса». По крайней мере, в этом две эти катарские конгрегации сходились.

— Ваша церковь такая древняя?

— Еще древнее. Самая старшая среди нас — Бренда Маквей. Она была жрицей при египетском дворе в ранние дни нашей эры. В храме Тота. Все члены нашего маленького прихода проявили свою духовную сущность.

— Кроме бедного мистера Глассмана, — напомнила ему жена. — Он все еще в стадии поисков.

— Истинно, — ответил преподобный. — Но он быстро продвигается вперед. Мы возлагаем на него очень большие надежды.

— А что именно вы чувствуете при контакте? — спросил я у миссис Физер. Мне и правда было интересно узнать. Почему бы не воспользоваться возможностью? Вряд ли мне еще доведется встретиться с такими эксцентричными типами — во всяком случае, по своей воле. — Вы чувствуете боль?

Миссис Физер отвечала с блаженно-приветливым видом.

— Да нет. Понимаете, в это время я не нахожусь в своем физическом теле. Я скорее наблюдаю за происходящим откуда-то с высоты, а не присутствую на месте действия. Но все это так ужасно, что я не могу сдержаться и кричу. Понимаете?

У меня возникло ощущение, что мне представился счастливый случай, и я поспешил им воспользоваться.

— Вы хотите сказать, это все равно как смотреть кино?

— …кино?

— Вы никогда не думали, что из этого можно сделать неплохое кино. Преследование катаров? — Преподобный обменялся с женой недоуменными взглядами. — Для меня это представляет особый интерес. В истории о катарах есть так много…

И тут же на меня с другой стороны стола словно бы смотрели глаза двух мертвых рыб. Физеры мгновенно охладели ко мне.

— Так вы из Голливуда? — спросила миссис Физер, называя имя этого города так, будто речь шла о Содоме или Гоморре.

— Нет-нет. Я преподаю киноведение.

— Киноведение? Мне показалось, вы говорили, что вы историк, — напомнил мне преподобный тоном, предполагающим, что перед ним самозванец.

— Я и есть историк, — поспешил заверить его я. — Историк кино. Вот сейчас, например, я изучаю…

Но теперь уже никакой пример не мог спасти ситуацию. В особенности если бы я был вынужден назвать Макса Касла — режиссера, снимавшего фильмы о вурдалаках, оборотнях и зомби. Преподобный Физер смерил меня таким взглядом, что я почувствовал себя мальчишкой, пукнувшим в церкви.

— Мы всегда смотрели на кино, — сообщил он мне, — как на самую низменную форму развлечений, абсолютно несовместимую с серьезным взглядом на жизнь.

— Вы собираетесь снимать фильм? — спросила миссис Физер, в ее голосе отчетливо слышалась нотка негодования, даже оскорбленного негодования. — Здесь? Про нас?

— Нет-нет. Ни в коем случае. — Будучи подвергнут интенсивному перекрестному допросу, я два или три раза выступил с опровержением, прежде чем вынужден был признать тот факт, что, нравится мне это или нет, но я нащупал самый действенный способ выбраться из объятий Товарищества альбигойцев. Сироты, может быть, и ценили кино, но два катара, которые в этот вечер угощали меня печеньем и чаем, относились к нему совсем по-другому. Что касалось Физеров, то для них кино означало мультики и порнуху. Эта ассоциация принижала даже мой статус ученого. С каждым мгновением наш разговор становился все холоднее.

Уходил я из дома Физеров совсем не так, как мне хотелось бы, но, слава богу, уходил. Прощание с Физерами вышло сухим, и через четверть часа я уже мчался домой по шоссе, недоумевая — ну с какой это стати я должен испытывать хоть малейшую неловкость, расставшись с великим архонтом и его шизофреничкой-женой, каким бы удручающим ни было расставание. Я им ничего не был должен и не собирался приезжать к ним еще раз. И все же меня грызло какое-то щемящее чувство, будто я проявил неблагодарность. Каким бы замшелым ни было Товарищество альбигойцев и каким бы сомнительным ни было перевоплощение миссис Физер в Гийемет Тетаньер, эта поездка позволила мне заполнить важный пробел в моих знаниях. В будущем мне понадобится больше сведений о гневе катаров, о его корнях, о причинах его постоянства. Теперь, чтобы ответить на эти вопросы, у меня были не только книги. У меня были воспоминания о тетушке Натали, которая корчилась в невыразимой муке на лужайке близ ее великолепного алтея и взывала о сострадании к богу, чье имя мир давно позабыл.

Глава 24

Великая ересь

Я был исполнен решимости во время следующей встречи с Фаустусом сообщить ему, сколько крови испортило мне посещение Эрмоза-Бич. Сводя меня с Физерами, он явно хотел позабавиться за наш счет — мой и стариков. Но он и не думал каяться. Он даже ждал, что я буду ему благодарен.

— Бросьте вы, Джонни. Признайте — миссис Как-ее-там разыгрывает великолепное представление.