Пути Предназначения - Влада Воронова

— Невозможно!

— Но ведь вы и не пробовали.

— Это невозможно! — повторил Клемент. — Если я уйду, если я уволюсь из… Ну, в общем, оттуда, где я служу, то моего командира серьёзно накажут. Очень серьёзно. Я не хочу, не могу причинить ему боль! Он единственный, кто был добр ко мне за всю прошедшую жизнь. Если это вообще можно назвать жизнью.

— В начале нашей беседы вы сказали, что у вас нет никого, кто удостоился бы даже самой лёгкой вашей симпатии, не говоря уже о любви. Однако за своего командира вы переживаете как за очень дорогого и близкого друга.

— Друг? — переспросил Клемент. — Нет. Друзьями мы не были никогда. Просто мой командир очень хороший людь, и я не хочу ему ни малейших неприятностей. А с моим увольнением они неизбежны. И немаленькие.

— Препятствие, о котором вы говорите, труднопреодолимое, — согласился преподобный. — Но ведь не обязательно пробивать его лобовой атакой. Всегда есть возможность обходного манёвра.

— Не в этом случае.

— А вы думали над обходным манёвром как над конкретной задачей?

Клемент не ответил.

— Вы не осуждаете меня за убийство? — спросил он после паузы.

— Сильнее, чем вы сами себя осудили, вас не осудит никто. Беда в том, что мы обретаем жизнь только ценой чужой боли. Сначала, чтобы жизнь обрело наше тело, мы причиняем боль матери. После, уже взрослыми, причиняем боль кому-то из встречных людей для того, чтобы жизнь обрела сотворённая нами душа. Чем труднее процесс обретения жизни, тем выше риск смерти для того, кто помогает ему осуществиться. Немало матерей умирает родами. И всё же они идут на это, чтобы помочь миру обрести новую жизнь. Ведь тот людь, о котором вы говорите, понимал, чем рискует, когда говорил вам те слова?

— Да, — тихо ответил Клемент. — Он понимал всё. Я пойду, если позволите…

Клемент шагнул к двери и резко обернулся.

— Вы сказали — сотворённая нами душа? Но разве мы не наделены душой от рождения?

— Так пишется во всех до единой священных книгах. Я думаю, что в этом их авторы, кем бы они ни были, ошибаются. Душу каждый сам себе творит, такую, в которой нуждается. Или остаётся бездушной пустышкой.

Клемент вспомнил обитателей Мёртвоглазого Города.

— Вы говорите ересь, — сказал он Григорию. — Но вы правы. Прощайте. И спасибо вам, преподобный.

— Будьте счастливы, уважаемый.

— Нет! Вы не можете меня так называть. Ведь я даарн Клемент Алондро, теньм императора номер четырнадцать и тот самый предвозвестник, который назвал вашего внука Авдея Северцева Погибельником.

Григорий побледнел, впился взглядом в лицо Клемента. Опустил глаза.

— У вас было на это право, уважаемый, — сказал он тихо, но твёрдо. — Авдей Северцев был первым из тех, кто вольно или невольно начал разрушать вашу прежнюю жизнь и преуспел в этом едва ли не больше всех остальных. Плоха она была или хороша, но это была ваша жизнь. И вы в праве были защищать её от гибели.

Клемент закрыл лицо ладонями.

— Что вы несёте? Я же… Я лишил вас будущего. Внука погубил. А вы… — он посмотрел на Григория: — Отец Сайнирка Удгайриса тоже не стал мстить. Но с ним, с пустышкой мёртвоглазой, всё понятно, ему что сын, что собака, что портки лармовые — никакой разницы. Он не способен любить никого, даже самого себя. Иначе никому не позволил бы собой помыкать. И сам не помыкал другими… Но вы-то… Вы же не мёртвоглазый!

— Таниарская вера не запрещает самоубийство, — сказал Григорий.

— Что? — ошарашено переспросил Клемент.

— Великая мать даёт своим детям право поступать с их жизнями так, как они сами сочтут нужным. Но отказываться от жизни, даже не попытавшись жить, это не просто глупость, а дурнина невдолбленная. Я такому потакать не буду.

— Я не…

— Вы рассказали мне об Авдее ради воздаяния? Под воздаянием вы понимаете смерть? Так что это, если не самоубийство?

— Вы безумец.

— Не исключено, — согласился Григорий.

— Вы… Вы… Знаете, преподобный, в тот же день, когда я убил Сайнирка, другого людя я приговорил к жизни, чтобы вместе с ним жили и все его муки.

— Если в жизни есть из-за чего мучиться, найдётся и чему радоваться.

— Вы безумец, — повторил Клемент. — Но ваше безумие выше любой мудрости.

— Вы слишком щедры на оценку. Я самый обычный священник и делаю именно то, что должен делать, не больше. Хотелось бы надеяться, что и не меньше.

— И вы дадите мне отпущение грехов? — не веря в такую возможность, спросил Клемент.

— Если раскаяние искренне, а намерение не повторять былые проступки твёрдое, то прощён будет любой грех. А потому да благословят вас и Таниара, и Лаоран, и все боги бесконечного мира, сколько бы их ни было.

— Я могу прийти к вам на исповедь ещё раз? Когда-нибудь потом?

— Двери церкви открыты всегда и для всех, — как о само собой разумеющемся ответил Григорий.

— Не везде.

— К сожалению. Но здесь дверь открыта всегда.

— Я обязательно приду. А сейчас… Сейчас я должен идти.

Клемент коротко поклонился Григорию, вышел из исповедальни.

Забрал у гардеробщика одежду, вышел на улицу. Морозный ветер защекотал снежинками лицо.

Клемент улыбнулся.

Охрану автозака нападавшие перебили всю.

— Задержанных не расковывать, — распорядился какой-то наурис лет тридцати шести в форме армейского спецназа. — После разберёмся, кто из них кто. Сейчас главное — довезти груз в целости и сохранности.

— Командир, мы не можем оставить здесь Избранного! — возмутился молодой парень, русоволосый сероглазый человек.

— Выполняйте приказ, боец! Спорить будете на совещании.

— Слушаюсь, — хмуро ответил человек и захлопнул дверь автозака.

— А ведь ты его знаешь, — сказал эмиссар Авдею, когда автозак поднялся в воздух. — Этого молодого заместителя командира. Я видел, как ты на него смотрел. И он на тебя. Вы близко знакомы.

Авдей не ответил.

— Это не братки, — добавил эмиссар. — Те перебили бы нас вместе с охраной, а тебя и вон его, — кивнул он на братианина, — повезли бы на пассажирском кресле легкового лётмарша. Эти же весь автозак собой поволокли.

— Мы летим в сторону порта, — сказал один из предварильщиков, беркан. — Направление я всегда точно чувствую.

— У военной прокуратуры и у охранки автозаки одинаковые, — сказал эмиссар. — Зато сопроводительные документы военных подделать несравненно легче. Так что из Маллиарвы нас вывезут как осуждённых на каторгу дезертиров. Досматривать автозак никто не станет. Только куда повезут дальше?

Автозак остановился, завис в воздухе.