Литконкурс Тенета-98 - Автор неизвестен

— сижу и жду тебя, мессия.

Ты вместе с месяцем двурогим

светясь повиснешь над Россией.

Ты виснешь. Мыслию лечу я.

Глаза печали не таят.

Не знаю как, но чую, чую,

что там над полем — это я.

И в сердце — хлеб. И в венах — вина.

И звезды неба — просто соль.

Легко пройду я, сердце вынув,

по лугу — мертвый и босой.

* * *

в компании седых плэйбоев

моя весна на берегу

реки чье имя изреку

позднее бродит и любое

прозренье душу не спасет

май облаков стада пасет

в компании седых плэйбоев

песок прибрежный сер и грязен

весна уронит лепестки

цветов и зыбкие пески

их скроют май плэйбоев дразнит

двусмысленность сквозит во всем

и мы с весною их спасем

и тот песок что сер и грязен

я вспоминаю о тебе

когда смотрю в лицо весне

когда опять в нелепом сне

зубрю ненужный альфабет

и облака спасенье чуя

прислушиваются им кричу я

я вспоминаю о себе

река чье имя я забыл

тиха негладка тяжела

она в том ложе где жила

весна зимой копя свой пыл

а ныне мы на берегу

я образ этот берегу

ногой впечатывая в ил

Сквозь тучи проклевывается лучик

уставшего от безделья светила.

Город надеется на лучшее,

которое будет, есть и было.

Уставший от безделья философ

ухмыляется в нечесаную бороду,

созерцая карликов и колоссов,

что слоняются по проснувшемуся городу.

Озабоченный формою чеканных максим

мыслитель в поисках теодицеи

готов утешать попрошайку-плаксу,

уподобляясь галилейскому лицедею.

Первые липкие и нежные листочки

в небо по стволам выбираются из слякоти.

Дума прорастает из крохотной точки

для нищих духом, позволив плакать им.

Оштукатуренные стены сыры и немы.

Пронзительных лучиков дождь все гуще.

Философ ищет продолжения темы

змея, древа и райских кущей.

Старик впервые за три дня позавтракал.

И крошки хлеба в усах лелея,

он знает как архангельская пуста рука,

хотя должна бы сжимать лилею.

Философ ступает в лужи, не замечая их,

но он различает в грядущем туманном

стечение неких событий случайных,

позвякивающих как монеты в кармане.

В его карманах нет мелочи.

Однако в мешочке под пропотевшей рубашкой

он скрывает от алчных неучей

две новых стодолларовых бумажки.

Он любит вас, но он вас не видит.

Он любит себя, но не собственное тело.

Завтра он опять на прогулку выйдет.

Просто так. Без всякого дела…

зазубрины сердца кипарисовые

церы острой как игла

стилос идите мимо

меня я лишь дерево возле

дороги наличие корней

у которого делает нелепой

всякую мысль о путешествии

не останавливайтесь

не грустите я не фермопильский

лев я лишь дерево

у единственной из дорог

не ведущей в рим если бы я

не был деревом я

отыскал бы все пути

в город вечности

и шел бы по ним

одновременно дабы в умозрительной

точке омега (где-то на

пьяцца навона) слились воедино

все мои ипостаси

ощущение единосущия реальности

плеромы дерево расставшееся

со своими корнями без

дрожи без крови и воплей (не

вопль же легкий вздох

серебряной кроны) дерево

слоняющееся по риму не

с целью попасть на бенефис

великого гладиатора дерево

спускающееся в

катакомбы чтобы встретить

первого папу мы вместе

покинем душные кубикулы мы

очутимся в гулких ватиканских

покоях и (вполголоса) в

пугливых и без чернил синих

сумерках станем беседовать о

тайнах и таинствах о

бедах и бедствиях о

действиях и действах

красное вино в сумерках

покажется черным и

привычное чудо опьянения

не заставит ждать себя

долго

мы не будем спорить о йоте и

ни слова о боге

* * *

Загородный ландшафт впадает в красивость.

Я с хрустом грызу, будто это орехи,

бриллиантовые блестки редких росинок

и вливаю новое вино в старые мехи.

Я расковыриваю ладони гвоздями

или держу свой светоч под спудом.

Если ругает меня грозный хозяин,

то я отделываюсь только легким испугом.

Зарою в землю талант, порученный мне.

Отыщу сучок в глазу у ближнего,

уставшего от разбрасывания и собирания камней,

а также от придирок фарисеев и книжников.

С утра можно прогуляться к храму,

потолкаться там у лотков менял и продавцов.

Для проповедников еще, пожалуй, рано.

Посижу в тени, потягивая винцо.

Вечером же, на балу у Пилата

некто, благочестием должный лучиться,

передаст мне обусловленную плату

за то, что нынче ночью непременно случиться.

* * *

Сеанс хождения по водам…

Здесь то ли пастырь, то ли плотник,

назвав отцом публично бога,

воды испытывает плотность.

О, чародейство — вкус отравы…

Все видят, пересилив страх,

и золото волос кудрявых

и золоченый жезл в перстах.

Изящен как эфеб аттический

и ловок как персидский маг,

в уме он скорость ветра вычислил

и совершил свой первый шаг.

Кремнистый берег россыпь скрыла

голов, растущих из одежд.

Смотрите! Он парит без крылий

над блеском солнца на воде.

Подошвами едва касаясь

поверхности слепящей моря,

скользит он мимо толп на скалах

и мимо их страстей и горя.

Он здесь не ради искупленья.

Он годен только изумлять

— чужой покорный воле пленник,

чей дом ни небо, ни земля.

И тут же — легкий на решенья

еще не чувствуя оков,

он поспешит на воскрешенье

в сопровожденьи рыбаков.

* * *

Мы выезжаем в свет на золотом «бугатти»

из синевы теней матиссова марокко.

Угрюмый негр шофер нас высадив укатит,

и ночь нам не сулит ни выгоды, ни прока.

Нас ослепляет джаз. Все слаще и смешней

под утро пить и пить их контрабандный виски.

Там дальше — темнота. Меж нами и меж ней

всего один рассвет как занавес повиснет.

Наш выход. Я готов покинуть яркий свет.

За рампою — ни зги. Нам не узреть финала.

Пусть мир во мраке пуст. Я знаю — нас там нет.

Мне ведомо ничто — не много и не мало.

Я буду, но нигде… Рассыпан мой набор.

Бумаги чистый лист хранит лишь рябь отточий…

Но мчит и мчит в ночи наш золотой мотор,

а негр себе под нос бормочет эти строчки.

Тася Беренева

Соната для одинокого голоса

— Соната для одинокого голоса-

***

Принца, что придет за мной

Я уже не жду,

Не тоскую, как Ассоль,

Не мечусь в бреду.

Знаю — это лишь мечта,

Он живет с другой.

Жизнь — жестокая игра,

Брошен жребий мой.

Все запутано давно,

Умерла любовь.

Только твой глубокий взгляд

Мне волнует кровь.

***

Дождь, и снова дождь, а где же солнце?

Я грущу сегодня о тебе.

Капли все стучат в мое оконце,

Словно не в июле — в ноябре.

Ты уехал, может быть за море,

Может быть за тридевять земель.

Я гляжу как рядом на заборе,

Завивается зеленый хмель.

К вечеру смолкает даже дождик,

Я смотрю на рдеющий закат.

Ах, куда же ты, мечтательный художник,

Вдруг исчез так много лет назад?

***

"Мело, мело по всей земле, во все пределы…"

Я поглядела за окно — и в самом деле.

И вот отброшен Пастернак, огонь в камине…

Мечтаю, чтобы ты сказал: "Ach, meine Liebe!"

И улыбнулся так, чтоб вдруг душа запела,

Я замерла бы — этот миг спугнуть не смела…

Но попрощались мы вчера сухим — до встречи.

И понапрасну я зажгла сегодня свечи…

Ведь ждет тебя давно домой, тоскуя, Frau,

А мне остался Пастернак, метель да пламя.

***

Мальчик мой светлоголовый,

Ты всегда с другой,

Даже не с другой — с другими,

Только не со мной.

Я люблю другого тоже.

Странный разговор…

Мы — друзья, и это слово

Словно приговор.

Отчего же бьется сердце

И туман в глазах,

И могу я думать только

О твоих губах.

***

Смерть — это черная птица,

Выклевавшая твои глаза…

Почему отвернулась Фортуна,

Как забыла свое дитя?

Ты летел на крыльях удачи

И не знал, что ждет впереди…

Так радостно сердце билось

И сила играла в крови…

Но черная птица накрыла