Плач богов (СИ) - Владон Евгения

- Мог бы поехать обратно. Мне не впервой добираться до поместья Клеменсов самой.

- Доберёшься до него, когда я буду полностью спокоен, что ты в безопасности, и мне не надо волноваться за сохранность твоих ног и прочих частей тела.

Эвелин решила не отвечать и не перечить. Что-то ей подсказывало, Хейуорд не из тех, кого возможно переспорить и в чём-то переубедить. Да и по лицу его было видно, что настроен весьма решительно и никаких возражений принимать не станет. Почти сразу же, как только кэб развернулся и отъехал от них на несколько ярдов, направился в сторону тайного лаза в заросшем плющом и ежевикой проржавевшего насквозь забора. Помог девушке первой пролезть через достаточно удобную прореху между кирпичным столбом и развалившимися прутьями решётки, да и сам пробрался следом привычным для себя манёвром.

- Никогда бы не узнала это место, если бы попала сюда случайно. – Эва на какое-то время застынет у заросшей дорожки, которая тянулась вдоль подъездной аллеи Лейнхолла в тёмном тоннеле высоких и намертво переплетённых меж собой крон вековых платанов. Трёхметровые (не меньше!) бороды испанского мха, казалось, свисали со всего, за что можно было зацепиться этому неприхотливому и в своём роде мистическому растению. Потяни лёгким ветерком и безмолвно заколышутся серебристыми прядями абсолютно безобидных призраков. Картина под стать самому имению. Мёртвому и безлюдному, давным-давно уснувшему непробудным сном вместе со своими хозяевами. Если бы не блики света, пробивающиеся сквозь густую листву деревьев и их сожителей, наверное, и идти бы не рискнула.

- Здесь по-своему красиво, особенно в солнечную погоду. А вот ночью пробираться не сколько страшно, а опасно именно для своих ног и шеи. Идём. Чем быстрее доберёшься до Ларго Сулей, тем скорее я успокоюсь.

Она так и не спросит, как часто он бывал здесь (про цели пребывания тем более) и насколько хорошо был знаком с Лейнхоллом. Ответ придёт и без словесного подтверждения – Киллиан знал путь до особняка и к прилегающим к нему постройкам, как и дорогу до одичавшего пляжа этого же имения. Наверное, мог дойти до него с закрытыми глазами.

- Мне было восемь лет, когда я отсюда уехала. – а вот почему она вдруг заговорит об этом, так и не поймёт. Может нахлынуло и не удержалась.

- Это когда та вспышка холеры** добралась и Льюис-Гранда?

- Да… как раз тогда. Мама только родила и… видимо, кто-то из принимавших роды её и заразил. Эдгар заболел почти сразу же, перехватил через её молоко. Меня не пускали к ним, хотя я очень рвалась. Зато папа не отходил от них ни на шаг, ни днём, ни ночью… даже когда оба умерли… Не впускал никого в спальню… Говорил, войдут только… через его труп. И да… Вошли уже… когда он умер…

Нет, она не плакала, когда рассказывала. Странно, что вообще вдруг вспомнила. Обычно ничто и никто не мог спровоцировать её на эти мысли или даже заставить что-то сказать, пробудить память хотя бы на пару фрагментов. А тут… так просто, взяло и вырвалось. Будто кто-то нажал на нужную кнопку.

- Я уже не жила тогда в Лейнхолле, когда это произошло. Папа отдал меня Клеменсам сразу же, как только узнали, что мама и несколько слуг заразились. И меня сюда больше не пускали. Тётя Джулия тогда постоянно рыдала и причитала у дяди в кабинете, рассказывая обо всём, что у нас происходило. Жаловалась, что не может попрощаться с сестрой. Я тоже ни с кем из них не попрощалась. Меня увезли из города вслед за кузинами ещё до похорон. Может я так мало и запомнила о тех днях? Казалось, мир тогда и вправду сошёл с ума. Всё происходило, как в каком-то кошмаре, очень быстро… урывками. А любые сны, как правило, со временем или сразу же забываются… стираются из памяти напрочь.

- Мне очень жаль…

- Жаль? Почему? – она посмотрит на него с искренним изумлением и удивлённо улыбнётся. – Ты же в их смерти не виноват и никогда не был с ними знаком. Сожалеют только те, кто ведает о ком или о чём сожалеть. Это часть Их жизни… которую не вернуть вспять и не переиграть по новому сценарию. И умирают все без исключения. Смерть – неотъемлемая часть жизненного процесса. Она неизбежна.

И всё-таки она говорила об этом как-то уж слишком отстранённо, как о погоде или культурном мероприятии, запланированного женским клубом местных патронесс на эти выходные. Словно не впускала в сердце то горе, которое так и не успела в полную меру когда-то пережить. А может и не только давным-давно забытое горе. Может с этими воспоминаниями она пыталась закрыться наглухо от чего другого? Не исключено, что и от Киллиана Хейуорда тоже.

- Но это не значит, что жизнь не стоит того, чтобы за неё боролись. Думаю, твой отец остался с твоей матерью и братиком, потому что надеялся, что сумеет отстоять у смерти их право выжить. Он сделал тогда, по его убеждению, всё, что было в его силах и, я не удивлюсь, что повторил бы это снова и снова, если бы ему представился шанс что-то изменить или прожить те дни как-то по-другому. Многие живут не ради себя, а ради кого-то. В этом и суть главной ценности любой жизни…

- А ты? Ты тоже живёшь ради кого-то?

Всё-таки нужно быть осторожным с подобными высказываниями, но разве он виноват, что ему захотелось её встряхнуть и хоть как-то привести в чувства?

- Просто мне не было ради кого и… видимо, я не знаю, что это такое.

Лучше бы он прикусил язык и промолчал. Кажется, ещё минута и он просто её прижмёт к ближайшему дереву и что-нибудь сделает с ней вон выходящее.

- Хотя, можешь не отвечать, - её губы вновь скривятся в горькой усмешке, а взгляд бесцельно заскользит по стенам Лейнхолла, изуродованным временем и беспощадным климатом тропических широт. – Ты-то уж точно живёшь ради многих…

И прибавит шаг, намереваясь уйти вперёд либо поскорее дойти до сада на заднем дворе имения. Он не станет догонять, пусть и будет порываться. Решит, что ей просто захотелось побыть немного одной. Будет придерживаться небольшого расстояния, а она так ни разу и не обернётся, вплоть до того момента, как они дойдут до границы сдвоенного парка Лейнхолла и Ларго Сулей. Только там он не выдержит, нагонит её в три прыжка и схватит за руку, оборачивая на себя лицом. А она и успеет лишь ахнуть, раскрыв на всю ширь то ли от испуга, то ли просто от неожиданности свои колдовские глазища. Чёрта с два, он её начнёт успокаивать. Пусть пугается. Даже специально обхватит ей лицо ладонями, чтобы не могла отпрянуть или вывернуться, тут же подталкивая к стволу ближайшего дерева и тем самым обрезая ей все пути к возможному побегу.

Там и накроет её округлившиеся от изумления губки очень глубоким и очень долгим поцелуем. Ворвётся в святая святых ещё по сути такого девственного рта шаловливым языком, напоминая о пережитых моментах в его доме, о том, что не намерен об этом забывать и будет требовать от неё того же. Пусть возбудится так же, как и он, до немощных стонов, до умоляющих всхлипов и дрожащих пальчиков на его запястьях. И, конечно же, до откровенных попыток ответить ему тем же. А он не станет спешить, пока её губы не раскраснеются до вызывающе кораллового цвета, а щёки и скулы не покроются яркими пятнами волнительного румянца.

Пусть уж лучше запомнит этот поцелуй, а не их недавний разговор с мрачными воспоминаниями. И ему тоже это нужно, как глоток чистой воды перед предстоящим засушьем. Может перед смертью и не надышишься, зато перед предстоящим ожиданием будет чем скоротать долгие часы вынужденного одиночества. А уж ему точно будет что вспомнить об этом дне.

- Всё… иди… - скажет это, но руки уберет не сразу. И хватку пальцев ослабит чуть позже, пока не насмотрится в её бездонные глаза с поплывшим взором, читая по ним именно то, что и надеялся в них увидеть – те чувства и те желания, которые притапливали его самого в те быстротечные секунды. – И жди, когда я подам весточку о том, что жду тебя здесь.

- Так ты ещё придёшь?.. – её глаза вспыхнут неподдельным восторгом, словно услышит то, что уже и не надеялась от него услышать когда-либо вообще.