Святилище - Кейт Мосс

— Анатоль, — крикнула она, дернув его за локоть, — скажи, что?..

— Лучше ты прочитай спокойно, — сказал он. — Положение стало еще намного серьезнее, и я должен уделить ему все внимание. И надеюсь на твою помощь.

Он высвободил локоть из маленькой руки сестры и сунул ей письмо.

— Надеюсь, ты сможешь простить меня, — проговорил он дрогнувшим голосом. — Я подожду снаружи.

И, не прибавив ни слова, он быстро прошел к двери, открыл ее рывком и скрылся.

Стукнула закрывшаяся дверь. И снова тишина.

Леони ошеломленно и с жалостью смотрела ему вслед. Брата явно что-то мучит. Опустив взгляд на конверт, она прочла собственное имя, выписанное черными чернилами элегантным почерком Анатоля — почерком романтика.

Моя дорогая малышка Леони…

Ты всегда сердилась, что я обращаюсь с тобой, как с ребенком. Даже когда ты еще носила короткие юбочки и бантики, а я страдал над уроками. На этот раз ты вправе сердиться. Потому что завтра вечером, в сумерках, я встречусь на поляне в буковом лесу с человеком, который готов на все, чтобы погубить нас.

Если удача отвернется от меня, я не хочу, чтобы ты осталась без ответов на те вопросы, которые, конечно, задала бы мне. Каков бы ни был исход дуэли, я хочу, чтобы ты знала правду.

Я люблю Изольду душой и телом. Это ее имя было написано на могиле, у которой ты стояла в марте, — то была ее отчаянная попытка — наша попытка — скрыться от злобы мужчины, с которым у нее была короткая связь. Она быстро осознала, как ошиблась. Распространить известия о ее смерти и изобразить похороны — мы не нашли другого средства скрыться от тени, под которой она жила.

Леони попятилась и ощупью нашла кресло. Медленно опустилась в него.

Признаться, я ожидал, что ты разоблачишь наши уловки. Все эти тягостные месяцы весной и в начале лета, и даже в то время, когда меня осыпали газетными нападками, я все время ждал, что ты сорвешь маску и разоблачишь меня, но я слишком хорошо сыграл свою роль. Ты, такая прямодушная и честная в своих намерениях, могла ли заподозрить, что мои стиснутые губы и ввалившиеся глаза — не последствия разгульного образа жизни, а признак горестной тревоги.

Должен сказать, Изольда никогда не хотела тебя обманывать. С тех самых пор, как мы приехали в Домейн-де-ла-Кад и она узнала тебя, она готова была положиться на твою любовь ко мне — и надеялась, что со временем ты полюбишь и ее как сестру — и не сомневалась, что ради этой любви ты забудешь о строгих моральных принципах и поддержишь наш обман. Я не соглашался с ней.

Я был глупцом.

Сейчас, когда я пишу это письмо, может быть накануне последнего дня моей земной жизни, я признаюсь, что самый большой мой недостаток — это трусость, нравственная слабость. И это далеко не единственный мой недостаток.

А все же были эти чудесные недели здесь, с тобой и с Изольдой, среди мирных садов и тропинок Домейн-де-ла-Кад.

Это еще не все. Последний обман, и я молюсь, чтобы в твоем сердце нашлось если не прощение, то хотя бы понимание. В Каркассоне, пока ты невинно разгуливала по улицам, мы с Изольдой обвенчались. Теперь она — мадам Верньер, твоя сестра по закону, как и по любви.

И еще, я стану отцом.

И в тот самый счастливейший из дней мы узнали, что он нас нашел. Вот истинная причина нашего внезапного отъезда. Тем же объясняется болезнь и слабость Изольды. Но при ее слабом здоровье она не выдержит такого напряжения нервов. Дело должно решиться окончательно.

Обнаружив, что похороны были поддельными, он каким-то образом выследил нас сперва в Каркассоне, а теперь и в Ренн-ле-Бен. Вот почему я принял его вызов. Это единственный способ покончить с этим раз и навсегда.

Завтра вечером я встречаюсь с ним. Я прошу твоей помощи, малышка, я уже не первый месяц полагаюсь на твою помощь. Совершенно необходимо, чтобы ты помогла скрыть дуэль от моей любимой Изольды. Если я не вернусь, то поручаю тебе свою жену и сына. Права владения на дом обеспечены.

Твой любящий и преданный брат

Руки Леони упали на колени. Слезы, которые она силилась сдержать, тихо покатились по щекам. Она оплакивала обман и непонимание, разделившие их. Она плакала по Изольде, и от обиды за их с Анатолем обман, и от стыда за свой обман — пока не выплакала все.

Через несколько — не дней — часов он погибнет.

Она бросилась к окну, распахнула рамы. После ослепительного утра к полудню натянуло тучи. Все было тихо и глухо под слабыми бледными лучами солнца. Осенний туман плавал над поляной и между деревьями, окутывая мир обманчивым спокойствием.

Завтра в сумерках…

Она взглянула на свое отражение в высоком окне библиотеки, подумав, как странно, что все осталось с виду тем же, так изменившись. Глаза, лицо, подбородок, рот — все на том же месте, как и тремя минутами раньше.

Леони вздрогнула. Завтра Туссен, канун дня Всех Святых. Ночь ужасающей красоты, когда истончается занавес между добром и злом. Время, когда все возможно. Время, отданное демонам и злодеяниям.

Нельзя допустить этой дуэли. Ее дело — предотвратить поединок. Нельзя допустить, чтобы эта ужасная игра продолжалась. Но сквозь лихорадочно мечущиеся в голове мысли Леони понимала — все бесполезно. Анатоль уже решился, и его не остановить.

— Он не должен промахнуться, — неслышно прошептала она.

И чувствуя, что теперь готова взглянуть брату в лицо, Леони прошла к двери и потянула за ручку.

Брат стоял за дверью, сжимая в пальцах окурок, и мука этих минут ожидания явственно читалась на его лице.

— О, Анатоль, — сказала она, крепко обнимая брата.

Его глаза наполнились слезами.

— Прости меня, — шептал он, не противясь ее объятиям. — Мне так жаль. Ты можешь простить меня, малышка?

Глава 79

Остаток дня Леони с Анатолем провели вдвоем. Изольда не выходила, давая им время поговорить. Анатоль был так угнетен тяжестью предстоящего и обстоятельствами, складывавшимися против него, что Леони чувствовала себя старше брата.

Она разрывалась между обидой за длившийся столько месяцев обман и сочувствием к брату, к его неоспоримой любви к Изольде и готовности пойти на все, лишь бы защитить ее.

— А маман знала? — несколько раз спрашивала Леони, которую преследовало воспоминание о пустом гробе на кладбище Монмартра. — Я одна не была посвящена в ваш заговор?

— Я и ей не доверился, — отвечал он, — хотя, по-моему, она понимала, что не все так, как видится глазу.

— Смерти не было, — тихо проговорила Леони. — А клиника? Ребенок?

— Нет, Еще одна ложь ради правдоподобия нашего спектакля.