Зарождение добровольческой армии - Сергей Волков

На другой день я направилась к Урину. Он взялся сейчас же познакомить меня с одним лицом, у которого есть деньги для Добровольческой армии. Когда я спросила — кто это лицо, Урин ответил, что назвать его не может и что не называл ему и моей фамилии. Отправились. Вижу вывеску товарищества Оловянишникова.

— Куда вы? Я уже была у Оловянишникова. Он грубо отказал.

— Нет, Марья Антоновна, Оловянишниковых много. Чем вы рискуете?

Мы вошли в огромный кабинет. За столом сидел Оловянишников, тот самый, у которого я была.

— А–а, вы все еще попрошайничаете, — встретил меня Оловянишников, — ведь я просил вас передать Алексееву, чтобы к нам за деньгами не присылал. Денег не дадим.

И долго еще он продолжал меня отчитывать.

Я поняла, что он прежде всего был против генерала Алексеева. Говорил резко, грубо. Типичный хам с миллионами, заработанными на поставках армии во время войны. Желая прекратить поток его речей, я встала, поклонилась и, не подавая руки, вышла из комнаты. Через минуту за мной вышел Урин. Видя слезы на моих глазах, он извинился:

— Не знаю, право, ума не приложу, почему это он так настроен против Алексеева?

Дома я все рассказала текинцу, приехавшему с капитаном Карамазовым и проживавшему у нас. Текинец сорвался и хотел немедленно «резать» Оловянишникова. Едва отговорила.

Весь день я просидела дома от усталости. Горлом опять шла кровь. Часов в 11 ночи — мы уже спать было укладывались — кто‑то резко позвонил. Все перепугались, думали — обыск. Но оказался… офицер с письмом от генерала Алексеева.

«Убедительно прошу, Марья Антоновна, исполнить следующее, — писал генерал Алексеев, — ввиду событий в Одессе и Севастополе и ожидающейся поголовной резни офицеров, очень прошу вас послать в эти города, через верных людей, как можно больше удостоверений и денег, чтобы помочь офицерам бежать оттуда к нам в армию».

Поручение было настолько важно, что требовало немедленного исполнения. Рано утром я бросилась к Н. И. Гучкову. Помню, что и в этот раз мы повздорили, так как, несмотря на письмо генерала Алексеева, Гучков продолжал долбить, что денег нет, что своих не даст, что всему бывает предел и т. д. Наконец я пугнула Гучкова:

— Хорошо, в таком случае поеду на Дон и передам всем офицерам, что вы, капиталисты, денег дать не хотите. Списки офицерских семейств верну офицерам и скажу, что и семейств их вы обеспечить отказываетесь.

— Но вы не имеете никакого права так поступать, — заволновался Гучков.

— Что же прикажете мне делать? Обманывать офицеров, что их семьи накормлены? Нет! Пусть Добровольческая армия знает правду о «спасителях России»…

— Нет, Марья Антоновна, вы этого не сделаете, денег я постараюсь достать в течение трех–четырех дней.

— А как же быть с деньгами, которые просит выслать генерал Алексеев в Севастополь и Одессу?

— Ну, это не так спешно, вышлем позже. Вы такая горячая, все хотите, чтобы делалось немедленно.

— Может быть. Но вы доведете дело до того, что вырежут всех офицеров, а потом примутся и за вашего брата.

— Ну вот: списки семей оставьте у себя на квартире. Ведь своим домашним вы доверяете?

— Безусловно.

— Деньги я пришлю к вам на квартиру.

— Дайте честное слово, что пришлете!

— Да, да, даю честное слово.

От Гучкова — к Когану. Прочитав письмо Алексеева, он сказал, что я права и нельзя откладывать ни на один день. Необходимо сейчас же выслать деньги в Одессу и Севастополь, особенно в Севастополь, где такая масса офицеров. Добрейший Коган принес мне 7000 рублей. Потом я вернулась домой, где меня ждал поручик Закржевский. Он дал мне расписки офицеров Польского легиона на только что полученные деньги. Я заплатила мой долг домовому комитету. Осталось около 5000 рублей. Ну что можно сделать на эту ничтожную сумму? Я попросила домашних одолжить мне несколько тысяч. Согласились. Кто‑то прислал еще тысячу Так собралось у меня всего 17 000 рублей.

Пришел поручик Савицкий, о котором так хорошо отзывались офицеры в Новочеркасске, тоже с письмом от генерала Алексеева. Я дала ему 250 удостоверений и 10 000 рублей и отправила в Одессу с письмом к одному из членов нашего комитета, имевшему в Одессе сапожную мастерскую. Вскоре я узнала, что Савицкий благополучно добрался до Одессы и при содействии члена нашего комитета организовал там бегство офицеров.

В то время в Одессе произошла резня офицеров под руководством Муравьева. [222] На кораблях «Аврора» и «Алмаз» помещался морской военный трибунал. Офицеров бросали в печи или ставили голыми на палубе в мороз и поливали водой, пока не превратятся в глыбы льда… Тогда их сбрасывали в море.

В тот же день вечером я отправила знакомую в Минск за полковником Кузьминским, дав денег на дорогу и документы. Самой пришлось лечь в постель: кровь горлом и температура… Доктор велел лежать, да и сил не было. Это состояние продолжалось около недели.

5 января я послала генералу Алексееву письмо с извещением, что его поручение было немедленно исполнено.

Вместе с Крыловым пришли рабочие из артиллерийских московских складов и заявили:

— Мы, сестрица, против того, что сейчас творится в России. Если дальше так — править нами жиды будут… Предлагаем, сестрица, продать вам кольтовские пулеметы по 300 рублей за штуку. Сколько хотите!

— Марья Антоновна, — добавил Крылов, — не сформировать ли из нашей команды карательный отряд, будто против добровольцев, с тем чтобы отправиться, вооружившись пулеметами, в сторону Новочеркасска, а там перейти к дроздовцам? Начальником отряда и я готов…

Я в ту же минуту вскочила с постели, поехала к Гучкову и рассказала об этих планах.

— Все хорошо, да денег нет, — вечным припевом отозвался Гучков. Так ничего и не вышло.

6 января прибыл из Новочеркасска капитан Козин со своим денщиком, оба сибиряки. Капитан заявил, что пробирается в Сибирь, что на Дону все должно провалиться.

В Сибири с большевиками ведет борьбу есаул Семенов, [223] там порядка больше. Посидев у нас часа два, Козин ушел (я дала денег и ему, и денщику и документы на проезд в Сибирь). Крылов принес еще несколько сот комитетских и большевистских удостоверений.

Полковник Кузьминский, тоже с денщиком, приехал 10 января; свой отъезд поэтому мы перенесли на 11–е. Чувствовала я себя совсем слабой. Не рассчитывая больше вернуться в Москву, я уложила необходимые вещи и еще раз поехала к Гучкову — напомнить о данном слов относительно высылки денег по спискам. Прощаясь с ним, я спросила, сама не знаю почему, точно предчувствуя:

— А если меня арестуют, вы примете меры к моему освобождению?

— Еще бы, сделаем все решительно. Сейчас же предложим такой выкуп за вас, такой выкуп, что освободить немедленно…