Знак обратной стороны - Татьяна Нартова

том-то и загвоздка. Я не знаю того, кто делает выбор. Не знаю главного… И еще… у меня предчувствие, что видение в любой момент может снова измениться, – досадливо поморщился Сандерс.

– Снова?

– Да, я видел уже три варианта. Такое тоже впервые. Обычно видения достаточно стабильны, ну, может, случаются отличия в паре деталей. Но тут… Раньше убийца был не знаком с Даниилом, теперь он знает его не только в лицо, но и по имени. И парень тоже знает того типа, – мужчина закрыл лицо руками, вздыхая.

– Что? – правильно истолковала вздох художника Лала. – Что ты не договариваешь?

– Вчера я увидел себя. Я пытался остановить того мерзавца, но не успел… Ты знаешь, каково это, когда кто-то умирает прямо у тебя на руках? Я вот теперь знаю. Это так тяжело Лала, так тяжело. Мне не было так плохо с двенадцати лет. Я полночи не мог в себя прийти. Плакал навзрыд, как маленький. До сих пор как вспомню – трясет. Эта кровь… и холод… Но вот что самое ужасное: я знаю, что Даниил жив-здоров, но воспринимаю его уже как мертвеца. Словно моя жизнь наполнена призраками, словно я брожу среди духов. Встречаю в магазине продавца, но вижу висящее под перекладиной сарая тело. Иду на прием к стоматологу, а вместо круглого улыбающегося лица передо мной склоняется иссушенный раком череп. А все потому, что один мог по глупости вложить все свои деньги в финансовую пирамиду, да засомневался в последний момент, а второй после долгих уговоров все-таки бросил курить. Но для меня они спустили все деньги и дымят как паровозы по полторы пачки в день.

– Ты несешь на себе тяжелую ношу, Рома, но даже не хочешь ее облегчить.

– Моя ноша не так тяжела, как ноша тех, кого я вижу в своих видениях. Я зряч, они – слепы.

– Боюсь, ты ослепнешь, а они так и не прозреют, – мягко улыбнулась Лала.

Сандерс одним глотком допил оставшийся кофе и решительно встал:

– Мне нужна твоя желтая комната.

– Может, не надо, Рома? Ты же сам говоришь, что видение несколько раз менялось, но суть-то осталась прежней. Подожди, кто знает, вдруг ты разглядишь и того, кто за ним стоит?

– Я очень ценю твою заботу, но мне нужна комната. Я не прошу тебя оставаться рядом, не прошу наблюдать за мной. Просто дай мне час-полтора уединения и пару листов чистой бумаги. Мне нужно знать, с чего все началось. Нужно, понимаешь?

– Иногда ты бываешь таким упрямым… Что сказать? Скаженный и есть. Ладно, пойдем. Я как раз недавно протерла там полы и все убрала. И только попробуй испортить своим желудочным соком мой ковер – больше на порог не пущу!

Художник смущенно потупился. Ну да, был один случай. Не удержал он в себе завтрак после одного из своих так называемых «погружений». Но ведь это было черт знает когда! Тогда Роман еще не мог контролировать приступы, но с каждым разом возвращение выходило у него все менее болезненным.

Желтая комната или просто Комната, представляла собой узкий пенал полтора метра на три, неизвестно для чего отгороженный строителями от самой большой комнаты дома из трех. Лала использовала его летом для хранения ненужной зимней одежды, а в холода тут покоились многочисленные баночки с вареньем и грибами.

Цыганка не любила домашние заготовки, зато была крупным специалистом в тихой охоте, набирая в удачные годы по десять-пятнадцать ведер разных рядовок и опят. В свое время она и Романа хотела приучить, словно медведя какого по лесам шастать, да он больше предпочитал не по малинникам лазать, а сидеть на пенечке и делать зарисовки.

Стены пенала были когда-то выкрашены ядреной, цвета спелого апельсина краской, которая со временем выцвела до желтовато-песочной. В торце его шутники-архитекторы оставили небольшое окошко, больше напоминавшее бойницу, и хоть оно и света достаточно не давало, и выходило на соседский огород, но закладывать окно Лала не пожелала. А напротив нелепой прорези в стене висела огромная картина, над которой Роман трудился целых полгода. Это был его личный Давид, его Сикстинская капелла и «Последний день Помпеи» одновременно. Хотя, глядя на разбросанные вроде бы без всякой логики цветовые пятна, нельзя было такого и предположить. Эту картину не видел никто, кроме хозяйки дома, и Роман клятвенно пообещал ее уничтожить, как только подруга этого пожелает.

– Вот, садись, – Лала с грохотом поставила посреди желтой комнаты стул. – Сейчас принесу тебе твой альбом и карандаш. Уверен, что мое присутствие необязательно?

– Уверен. Спасибо, дорогая.

– Да уж, спасибо. Твоя сестрица меня убьет, если узнает, чем мы тут занимаемся, – помрачнела цыганка.

Бурчала она скорее по привычке, но в ее словах была немалая доля истины: узнай Алиса о проделках своего младшего брата, от хорошей взбучки его не спасли бы ни известность, ни почтенный тридцати трехлетний возраст. Для сестры Роман оставался все таким же непослушным мальчишкой, который наводил беспорядок на их общем столе. К счастью, Лала до сих пор не сдала друга, хотя много раз угрожала это сделать.

Сандерс усмехнулся, вспомнив один из фильмов о знаменитом экзорцисте. Разве что таза с холодной водой под ноги никто не подставляет, а так все, как полагается для путешествий в ад, только вместо кошки – кусок дерева метр на полтора.

Роман долго бился, чтобы вычислить идеальный размер своего шедевра, чтобы на определенном расстоянии он целиком попадал в поле зрения, но при этом оставался видным уникальный узор, из которого и состояли цветовые пятна. Он четко помнил, сколько истратил ведерок краски: десять красного, тринадцать синего и почти дюжина зеленых.

Отдельные мазки переплетались, накладывались друг на друга, делая картину похожей на змеиную чешую. Роман не пытался изобразить что-то конкретное, да и не для того все затевалось, не для красоты, не для прозаичного разглядывания. Но иногда, скользя по картине взглядом, он различал то море и скалы, то каких-то сказочных птиц с огромными клювами. Приходящие образы никогда не повторялись, но все до единого отпечатывались в голове художника. Это была его книга мертвых, его хрустальный шар предсказателя, его лекарство и самый страшный яд для разума.

Лала заглянула в комнату, поинтересовалась, не нужно ли чего-нибудь.

– Нет, – оглядывая полки с банками, успокоил ее Сандерс. – Иди уже.

– Ох, Рома, Рома, – не удержалась цыганка от своего всегдашнего кудахтанья. Потом сняла что-то с шеи и протянула другу. – Надень-ка, это Святой Николай – покровитель всех путешественников. Пусть он выведет тебя из тьмы на свет, пусть вернет невредимым из твоего жуткого похода за границу,