Толстой и Достоевский. Братья по совести - Виталий Борисович Ремизов

помещенные в «Круге чтения» рассказы Достоевского: «Орел», «Смерть в госпитале» — как хороши (Маковицкий Д. П. Кн. 2. С. 275).

1907

Из Яснополянских записок Д. П. Маковицкого

31 января 1907 г. Я. П.

«Софья Андреевна рассказала про свою работу над письмами Л. Н. к Урусову и другим, про письма Н. Н. Страхова, острую критику им «Ивана-дурака», что нет в нем «сказочного» (критик увидел в произведении «недостаток художественного развития». — В. Р.). Потом, что Страхов писал про Достоевского, Фета. Он Достоевского не любил, хоть писал о нем. Л. Н. подтвердил» (Маковицкий Д. П. Кн. 2. С. 363).

Из письма H. Н. Страхова к Л. Н. Толстому

20 октября 1885 г. Петербург.

Н. Н. Страхов

«Много от Вас, бесценный Лев Николаевич, доходит до меня и вестей и вопросов и писаний; но я становлюсь чем дальше, тем медлительнее, — простите, что до сих пор не писал к Вам. […]

Новых Ваших писаний я прочел два: письмо к X. X. (Калмыкова[172] говорила — к Энгельгарту[173]) и сказку[174]. Письмо меня привело в восхищение — ясностию, чувством, силою и искренностию; но сказка — опечалила, так что я дни два ходил раненый. Никогда я не сужу о писаниях по тому, согласен ли я с ними или не согласен. Но если мне слышится чувство, работа ума, творчество, даже злоба, даже ярая чувственность — я доволен, потому что передо мною живое явление, которое мне годится, лишь бы я умел употребить его с пользою. Но если передо мною сочинение, стихи без поэзии, картина без живописи, сказка без сказочного содержания, то я вижу, что передо мною что-то деланное, ненатуральное, умышленно сплоченное и принимающее на себя маску жизни — и мне становится только досадно за напрасную трату сил, за высокие цели, для которых употребляются низкие средства. Вы — такой удивительный художник, не имеете права так писать. Голое нравоучение, голое рассуждение — вещь прекрасная; хорош коротенький анекдот в род Эзоповой басни; но длинный рассказ — должен быть художественною работою. Помню, я сердился на Тургенева за Новь; и думал: не стыдно ли наплести столько сочиненных страниц! […]

Отчего Вам не писать сказок? Их писали и Вольтер, и Мор, и Бакон (Бэкон. — В. Р.), и Платон. И вы можете написать не хуже. Но, имея такой громадный авторитет, зная, что все Вами писанное будут читать с жадностию, зная, что большинство неразборчиво и удовольствуется самою небрежною формою, — Вы пренебрегаете работою. Простите мне, ради Бога, что я так прямо пишу. […] Простите Вашего всей душою преданного Н. Страхова» (Переписка. Т. 2. С. 693–694).

26 февраля 1907 г. Я. П.

И. Ф. Наживин

«Л. Н. отметил в книге Наживина[175] на пяти — восьми страницах погрешности против русского языка. Он нашел их неимоверно много, около 300. Обыкновенно читателю и 15-я часть не режет глаза, а при внимательном чтении найдет пятую часть, так мы свыклись с испорченной литературной и газетной речью.

Л. Н. (о наживинском языке): Эта неточность речи пошла с Достоевского и теперь общая: «белым голосом петь», «жидкие глаза». У Меньшикова эпитеты верные, как одежда, которая хорошо идет.

Л. Н. привел много примеров из Меньшикова, как он обогатил литературный язык, его выражения останутся (будут употребляться).

Софья Александровна спросила о «Купце Калашникове». Л. Н-чу не совсем нравится; есть (о Боге) неестественные, преувеличенные фразы.

Софья Александровна спросила Л. Н., читал ли Писарева.

Л. Н.: Пересматривал.

Была речь о Белинском» (Маковицкий Д. П. Кн. 2. С. 384).

Из письма Л. Н. Толстого — И. Ф. Наживину

11 марта 1907 г. Я. П.

«Милый Иван Федорович,

Про роман ваш нельзя, как вы пишете, сказать два, три слова и особенно в письме. Увидимся, поговорим. Скажу только, что желал бы, чтоб его побольше людей читало. Места в нем есть прекрасные — те, где вы высказываете свою веру и в положительной и в отрицательной форме, но романическая часть не поддерживает, а скорее ослабляет эти места. Вообще же и особенно в конце мешает нагромождение событий. Мне было особенно интересно потому, что я читал в романе вашу душу, которую я люблю» (77, 59).

Из Яснополянских записок Д. П. Маковицкого

5 марта 1907 г. Я. П.

«Л. Н. за обедом рассказал, как, подъезжая верхом от плотины к Марии Александровне[176], его лошадь завязла по брюхо в сугробе; он должен был слезть, держать лошадь за поводья, и сам завяз, и в этот критический момент на них набросились собаки. Тут подбежали мужики, шедшие за ним, выручили. Собаки нападали больше на лошадь (а Делир боится их). Л. Н. испугался, и после сердце у него расстроилось.

Вечером Л. Н. занимался с мальчиками «под сводами». Читал им отрывок из «Записок из Мертвого дома» («Орел»), помещенный в «Круге чтения» — и рассказал про Достоевского.

Потом раздавал книжки. «Лев Николаевич! Мне ету дайте, ету!» (Маковицкий Д. П. Кн. 2. С. 389).

21 марта 190 г. Я. П.

«Л. Н.: В японском журнале в «Review of Revolution» — перевод Тургенева на английский: девушка стоит перед страшным зданием в раздумье, войти или не войти, и входит; слышится голос: «Она безумная», а другой голос — «Она святая»[177]. Вот эти две вещи читал одну за другой (Тургенева — в японском журнале, про убийство городовых — в русской газете). Вот действие! Тургенев пользуется авторитетом, и его вещь проникла уже в Японию. Надо обращаться со словом осторожно, особенно писателю.

Молчание.

Л. Н.: Тургенев не был серьезный человек.

Софья Андреевна подтвердила.

Л. Н.: Достоевский не был так изящен, как Тургенев, но был серьезный. Он много пережил, передумал. Умел устоять, чтобы не льстить толпе.

— Это мало кто может устоять, — сказал кто-то.

Л. Н.: Да» (Маковицкий Д. П. Кн. 2. С. 399).

22 мая 1907 г. Я. П.

Томаш Гаригг Масарик

«Потом я сказал, что Масарик[178] пишет большое сочинение о России, — главное о Достоевском. Но что вряд ли скоро окончит его, потому что теперь выбран депутатом рейхсрата.

Л. Н.: От Масарика я ничего не ожидаю: он ученый. Он в усваивании всяких познаний весь истратился. У него ничего своего не осталось.

Йозеф Махар — чешский поэт, публицист, политик

На то, что чешский поэт Махар издал в новых сборниках стихотворений «В лучах эллинского солнца» и «Яд из Иудеи», в которых проводит мысль, что античный мир был счастлив и христианство ослабило человечество, Л. Н. сказал:

— Меня это не поражает, что он нападает на христианство. Это теперь мода. У меня выписка из французского автора, который Христа называет