Голос сердца. Книга вторая - Барбара Брэдфорд

То была воздушная, отделанная в бело-пастельных тонах комната, декорированная изысканными тканями и украшенная старинными французскими вещицами в сельском стиле. Облако белого муслина укрывало кровать с балдахином на четырех угловых столбиках, такие же занавески закрывали многочисленные высокие окна, стены, были изысканно расписаны водорастворимыми красками. Катарин медленно обошла спальню, трогая такие знакомые, любимые вещицы из синего бристольского стекла на этажерке, любимые книги на полках, обступивших белый мраморный камин, старинные фарфоровые тарелки в подсвеченной нише в одном из углов. Длинный туалетный стол с зеркалом был по-прежнему уставлен хрустальными флаконами с ее духами, старинными флаконами для нюхательных солей, которые она коллекционировала. Здесь же в серебряной рамке стояла фотография, на которой были запечатлены они с Бью, причем каждая вещица осталась стоять точно на том месте, куда она сама ее когда-то поставила.

Этим воскресным утром Катарин сидела за туалетным столиком, прилежно занимаясь макияжем. С помощью крема и пудры она скрыла розовато-лиловые тени под глазами, слегка оживила румянами бледные щеки, бирюзовой тушью и несколькими мазками коричневых теней придала былую яркость своим необыкновенным глазам. Решив оставить распущенными свои пышные каштановые волосы, она несколько раз провела по ним щеткой, а потом встала и быстро оделась. На сегодня она выбрала розовую шелковую, сшитую на заказ блузку с длинными рукавами, кремовые брюки и такого же цвета высокие сандалии с минимумом украшений. В заключение она прыснула на себя духами «Диориссима» и вышла из спальни.

Дойдя до середины винтовой лестницы, Катарин услышала донесшийся до нее голос Бью, говорившего по телефону. Спустившись вниз, она остановилась, держась за перила. Отсюда ей хорошо был виден Бью, но она сама оставалась невидимой для него. Какое-то время Катарин незаметно пристально разглядывала его, в который раз поражаясь, насколько замечательно он выглядит для своих лет. В свои семьдесят три он выглядел по крайней мере лет на пятнадцать моложе и определенно хорошо сохранился. В нем не ощущалось даже легкого намека на старческую немощь. Он держался прямо, его тело оставалось сильным, мускулистым и подтянутым, красивое лицо — гладким и загорелым, его здоровая, цвета спелого ореха кожа резко контрастировала с серебряными волосами. Бью Стентон в течение многих лет тщательно следил за собой, сумев сохранить ясность ума и физическое здоровье. «И — молодое сердце», — добавила про себя Катарин.

Тут Бью пошевелился в кресле, отодвинулся от стола и положил закинутые одна за другую ноги на столешницу. Наконец он заметил ее и, просияв лицом, приветливо помахал рукой. Она вошла и остановилась в дверях его «логова». Живая улыбка придавала ее лицу неизъяснимую прелесть. Взгляд ее машинально остановился на ее собственном портрете в полный рост, который Бью заказал написать двадцать три года назад. Впервые увидев Катарин в кинопробах к «Грозовому перевалу», он сразу влюбился в нее, даже ни разу не встретив живьем. По заказу Бью художник Пьетро Аннигони изобразил ее в роли Кэти Эрншоу. Он написал ее на фоне вересковой пустоши и угрюмого бесцветного неба, на котором теснились грозовые тучи, придававшие особый смысл портрету. Темный, неприютный ландшафт резко контрастировал с изображенной на портрете девушкой. Казалось, что Кэти-Катарин вот-вот сойдет с полотна, полная огня и жизненной силы. Подол длинного белого платья обвивал ее ноги, подхваченные ветром распущенные каштановые волосы развевались у нее за спиной, и было нечто дикое и необузданное в этом неотразимо прелестном лице, смотревшем сейчас на нее со стены. Портрет поразил Катарин, и она с удивлением спрашивала себя, неужели она была такой красивой и яркой тогда? Наверное, художник слегка преувеличил. Незаметно пожав плечами, Катарин отбросила мысли о портрете и снова перевела взгляд на Бью.

— Я выйду пройтись, — тихо, одними губами прошептала она.

Бью кивком подтвердил, что понял, и улыбнулся ей, не прерывая разговора со Скоттом Рафаэлли, своим агентом, ведшим его дела в Беверли-Хиллз.

«Как странно, что Бью все эти годы хранил мой портрет, — подумала Катарин, спускаясь по широкой белой лестнице в сад. — Он сохранил в полной неприкосновенности мою комнату. Он так больше никогда и не женился». Катарин была уверена, что Бью по-прежнему любит ее, и она любила его тоже, но только как дорогого, преданного друга и как великолепного партнера. И теперь она чувствовала себя с ним в полной безопасности, легко и непринужденно, как и прежде. Вот что, не в последнюю очередь, снова привело ее в его дом недалеко от Сан-Диего.

Дойдя примерно до середины слегка наклонной лужайки перед домом, Катарин остановилась около огромной шелковицы, чьи усыпанные розовыми цветами ветви спускались почти до земли. Она обернулась и посмотрела назад на Рейвенсвуд. Дом с двумя галереями и шестиколонным портиком, украшавшим его фасад, напоминал своей архитектурой дворцы богатых плантаторов-южан, какие строились в Южных штатах еще до Гражданской войны. Ослепительно белый дом сверкал в ярких лучах январского солнца, струившихся с безоблачного ярко-синего неба. Возвышавшиеся позади дома пологие холмы ранчо Санта-Фе полукругом обхватывали его, напоминая высокие стоячие воротники на портретах эпохи Тюдоров. Слева от дома простирались идиллические зеленые выгоны, поросшие высокой травой, волнуемой легким ветерком. Катарин заморгала, ослепленная ярким светом, и, прикрыв глаза ладонью, как козырьком, упивалась красотой расстилавшегося перед ней пейзажа.

Долгий вздох сорвался с ее губ. Пожалуй, из всех мест, где ей приходилось жить, больше всего ей нравился Рейвенсвуд, в который она влюбилась с первого взгляда раз и навсегда. Здесь она не только обретала желанные мир и покой, но и обогащалась душой. Всем сердцем желала бы она остаться здесь навсегда, но, увы, это было невозможно. Скоро, очень скоро ей придется уехать отсюда.

Катарин пересекла лужайку, спустилась еще по одной каменной лестнице, миновала бассейн и двинулась дальше по узкой, петляющей тропинке в самой нижней части сада. Наполовину заросшую просеку окружали шелестящие своими листьями пальмы и другие экзотические растения. В воздухе был разлит острый аромат эвкалиптов, слегка отдающий запахом валерианы. Этот субтропический уголок сада, уединенный и прохладный в самые жаркие дни, был ее любимым. Присев к грубому деревянному столику в конце просеки, Катарин расслабилась, и мириады разных мыслей нахлынули на нее. Она не отрываясь смотрела на большой белый дом, видневшийся в отдалении, на ее лице блуждала рассеянная улыбка, пробуждаемая воспоминаниями.