Генерал Ермолов - Владимир Лесин

Это послание было написано под свежим впечатлением от полученной информации, сгоряча. Однако и по прошествии десятилетий Алексей Петрович не остыл, не отказался от своего прежнего мнения о Булгакове.

«Трусость подполковника Булгакова, — писал Ермолов, работая над своими мемуарами, — не позволила наказать хищников, ибо, догнав их в тесном ущелье, обременённых добычей и пленными, имея у себя достаточно сил и пушки, не решился атаковать грабителей. Солдаты явно негодовали за сию робость; я назначил тотчас другого начальника и, вразумительно изъяснившись насчёт подлой его трусости, приказал ему подать прошение об отставке…»{611}

Трусость Булгакова имела чрезвычайно тяжёлые последствия. Черкесы, ушедшие в Чегемское ущелье, не ограничились разгромом станицы Солдатской, уже в начале октября они предприняли ряд набегов на аулы, расположенные по берегам Черека и Баксана, обитатели которых хотели жить в мире с русскими, опустошили их сакли и угнали скот. В погоню за ними пустился сам кабардинский валий князь Кучук Джанхотов. Он нагнал грабителей и отобрал почти всё увезённое ими имущество.

Немало горя принесли равнинным кабардинцам горцы Магомета Атажукина, упомянутого выше приятеля капитана Александра Якубовича, чудившего в это время в Петербурге перед отправкой на каторгу. В ночь на 8 октября они сожгли несколько аулов, расположенных по берегам Баксана, а их обитателей увели в Чегемское ущелье. На Линии поднялась тревога. Наперерез поджигателям пустился майор Тарановский с небольшим отрядом. Ему удалось отбить большую часть людей и почти весь обоз грабителей.

Тарановский потерял при этом семь человек убитыми и ранеными. Черкесы понесли значительно больший урон. Был убит абадзехский кадий и тяжело ранен князь Магомет Атажукин, лихие набеги которого на Линию русские помнили и десятилетия спустя.

Между тем на Кубань стягивались русские войска. Они перекрыли черкесам все пути выхода из Чегемского ущелья. Осталась единственная тропа, проходившая через перевал, покрытый нетающим снегом. Почти сорок лет назад его преодолел в это же время года легендарный чеченский «пророк» Мансур, оставивший на вершине немало окоченевших трупов своих соратников{612}.

Дорого обошёлся этот переход черкесам. Впрочем, и русским пленникам, которых на каждого горца «досталось по девке и по мальчику», — тоже. Многие из них замёрзли на перевале, а следы выживших навеки затерялись на чужбине, на невольничьих рынках и в гаремах мусульманских стран.

«Черкесы пошли через Карачай, — рассказывала бывшая пленница, — и там, у карачаевцев, они продали и променяли всё награбленное, что им не годилось. От Кубани нас повели у самых снеговых гор. Так шли мы шесть недель и вышли почти под Анапу… Там-то по долинам и по ущельям черкесов кишмя кишит — аул подле аула стоит»{613}.

Набеги черкесов и горных кабардинцев на русские станицы и сёла продолжались. Даже прибытие на Кубань грозного Ермолова не остановило их. 29 октября, то есть ровно через месяц после опустошения Солдатской, партия в пятьсот человек во главе всё с тем же Джембулатом Кучуковым перешла реку у Прочного Окопа, разгромила казачий пост и устремилась к русским сёлам, опустошая всё на своём пути, забирая в плен людей и угоняя полковых лошадей. Начальник штаба Кавказского корпуса Вельяминов понял, что без хорошо организованной разведки просто невозможно предупреждать быстрые и неожиданные вторжения неприятеля.

В декабре Джембулат повторил набег, но солдаты и казаки на этот раз встретили его во всеоружии. Путь отступления грабителей был усеян их трупами.

Воспоминания современников буквально пестрят описаниями подвигов русских солдат и казаков, которым самоотверженно помогали женщины. Одна из них с нарочитым равнодушием поведала об этом заинтересованному путешественнику, а тот записал её рассказ и позднее опубликовал его в популярном журнале. Вот несколько строк из повествования отважной «амазонки», как назвал её мемуарист:

«Мы, бабы, нанимаемся для перевозки всякой рухляди… В тот раз я везла из Екатеринограда во Владикавказ патроны, другие муку. Оказия была сильная. И вдруг со всех сторон налетели черкесы… Ведь они были бы не так уж страшны, да уж визжат больно. Господи? Какой визг подняли!.. Шашки наголо — и летят!.. Мы скареились, да из-за арб и давай их душить. Отобьёмся, отобьёмся, смотрим: опять летят!.. Дадут залп из ружей — ив шашки!.. А прорваться в карею не могут: за арбами и фурами нашим ловко было отсиживаться. Вдруг слышим конвойные кричат:

— Патроны кончились!

Мы, бабье дело, да не будь плохи, разбили тюки и давай разносить патроны-то! И, вот как я подавала уже скушенный патрон солдату, пуля и отшибла мне палец: вот видите? Зато теперь я получаю пенсион и полный паёк — Государь так приказал…»

Начальника конвоя унтер-офицера Пучкова Ермолов представил к чину прапорщика и к ордену Святого Георгия 4-го класса. Солдат государь наградил денежным жалованьем.

Ермолову стало известно, что виновниками разорения станицы Солдатской были сын кабардинского валия Джембулат Кучуков и князья Канамир Касаев и Росламбек Батаков. Главнокомандующий приказал Вельяминову примерно наказать разбойников. Начальник штаба вызвал их в Нальчик. Весть об этом разнеслась по равнинным и горным аулам. Горцы как один человек сели на коней и поехали спасать своего старого, любимого, уважаемого всеми вождя.

Валий Кучук и без того был несчастен. Он уже потерял старшего сына, утонувшего на переправе через Кубань. Второй его отпрыск погиб где-то недалеко от Георгиевска. Теперь вот смертельная угроза нависла над последним наследником, изменившим клятве на верность, данной его отцом России. И всё-таки старик приказал Джембулату готовиться к поездке в Нальчик. Не буду описывать драматизм их встречи с Вельяминовым. Скажу лишь, что все упомянутые организаторы разбойничьего набега на станицу Солдатскую были взяты под стражу, но не обезоружены. Почтенного правителя Кабарды начальник штаба принял в своём кабинете с достойным его титула вниманием.

— Здравствуй, Кучук, — сказал Вельяминов, протягивая валию руку. — К сожалению, я не могу радоваться свиданию с тобой. То, что я скажу, тебе будет больно слушать, а мне не приятно говорить.

Алексей Александрович указал старику на стул у окна. Оба сели. Кучук бросил взгляд на улицу и увидел, что дом, в котором находился под стражей сын Джембулат, окружён солдатами.

После минутного молчания Вельяминов сказал старику: