Вацлав Нижинский. Новатор и любовник - Ричард Бакл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бакст написал Астрюку из отеля «Савой», описывая «фантастический успех» сезона, и сообщил, что русская опера пользовалась такой же популярностью, как и балет. «В этом различие между Лондоном и Парижем». Он продолжает: «Замечательная погода, лихорадочно возбужденная жизнь! В действительности Лондон — изумительное место, но, увы, очень дорогое». Он написал, чтобы попросить денег. Но доблестный Астрюк взвалил на себя в лице Театра Елисейских полей нечто такое, что не могло окупить свое содержание, и к середине октября обанкротился. Платой за вечную славу первого представления «Весны священной» Нижинского стало разорение.
Итак, Лондон в последний раз видел, как Нижинский танцует в прославившем его дягилевском балете, в постановках которого они с Карсавиной подняли искусство балета на небывало высокий уровень. И преданные английские почитатели, так часто видевшие его в «Сильфидах», «Карнавале», «Павильоне Армиды», «Призраке розы», «Шехеразаде» — критики, художники, писатели, благородные дамы — Ричард Кейпелл, Сирил Бомонт, Озберт Ситуэлл, Руперт Брук, Литтон Стречи, Данкан Грант, Оттолин Моррелл, Вайолет Ратленд, Глэдис Рипон, Джульет Дафф — никогда больше не увидят его в этих спектаклях*[320].
«Весну священную» Нижинского показали четыре раза в Париже и три — в Лондоне; всего семь раз. Когда Дягилев захотел возобновить его семь лет спустя, никто не мог вспомнить хореографии, и Мясину пришлось начать с самого начала. Теперь мы имеем увидевшую свет в 1967 году фортепьянную партитуру, снабженную заметками Стравинского, напоминающими Нижинскому о расчете времени отдельных движений, который они вместе спланировали, и несколько до сих пор не опубликованных пастелей Валентины Гросс, найденных среди бумаг после ее смерти; учитывая воспоминания мадам Мари Рамбер и мадам Соколовой, стоящие за описаниями одного или двух историков, потрясающее эссе Жака Ривьера, если это все суммировать, мы способны составить определенное представление о балете. Я убежден, что даже Дягилев и Стравинский в полной мере не осознавали силу проникновения Нижинского в искусство танца, напоминающего Блейка, не понимали, насколько он опередил свое время. Я считаю «Весну священную» не только шедевром, вершиной творчества Нижинского, но поворотным путем в истории танца, балетом века. Айседора предложила Нижинскому родить от него ребенка, но он отказался. Однако, можно сказать, потомков у них множество — это Марта Грэхем, Дорис Хамфри, Мерс Каннингем, Антони Тюдор, Пол Тейлор, Глен Тетли, Норман Моррис, Джон Чезуорт, Кристофер Брюс, Алвин Николайс, Роберт Коэн, Руди Ван Данцинг, Джеф Мур.
После самого блистательного сезона у труппы был только двухнедельный отпуск перед отплытием в Южную Америку, где она должна была выступать по контракту. Ромола Пульски в сопровождении своей старой гувернантки отправилась в Суссекс наслаждаться южным солнцем. Дягилев, Нувель и Вацлав поехали в Баден-Баден и снова остановились в отеле «Стефани». Здесь к ним присоединился Бенуа. Планировали поставить балет на музыку Баха, который должен был содержать «все изысканное великолепие придворных празднеств эпохи рококо — пышных маскарадов, фейерверков и иллюминаций». Бенуа уже решил, какие произведения включить, но в Баден-Бадене друзья приступили к систематическому прослушиванию произведений Баха и наняли немецкого пианиста, который исполнил бесчисленные произведения мастера на скромном гостиничном пианино. Иногда его заменял Нувель, а Дягилев и Нижинский вместе со всеми обсуждали, какие произведения лучше соединить для создания балета. За неделю музыка была подобрана. Это были фрагменты из Engliche Suiten, The Klavierwerke, The Praeludien, Fugen und Suiten и The Wohltemperiertes Klavier[321]. Полный список с указанием, какой музыкальный фрагмент будет сольным танцем, па-де-де, танцем мужчин, женщин, крестьян или всей труппы, находится в Париже в Музее «Гранд-опера». Подыскивались книги, которые могли бы помочь Вацлаву в создании хореографии и понимании стиля того периода. Было условлено, что по возвращении из Южной Америки Дягилев возьмет его в Кабинет эстампов в Париже и в музей Коррер в Венеции. А тем временем Бенуа сопровождал его в близлежащие дворцы и церкви в стиле рококо. Они посетили Айнзидельн, Брухзал и дворец архиепископа в Вюрцбурге, места, где музыка XVIII века, казалось, кристаллизовалась в чарующие архитектурные формы. Так что последними великими произведениями искусства, которые увидел Вацлав, прежде чем пересечь Атлантику и погрузиться в незнаемое, стали шедевры Тьеполо: потолок с росписью, изображающей Олимп над лестницей дворца архиепископа в Вюрцбурге, а также Кайзерзал с ослепительным «Триумфом Аполлона».
С каким недоверием отнеслись бы Дягилев и Нижинский, если бы кто-нибудь сказал им, когда они слушали музыку Баха или вытягивали шеи, изучая радужные фрески, что они никогда уже не будут вместе! Но Дягилев ужасно боялся путешествовать по океану, и его совершенно не интересовала Южная Америка, где, по-видимому, не было картинных галерей, музеев или архиепископских дворцов; его, несомненно, привлекала мысль провести остаток августа и сентябрь в Венеции, где его, возможно, ждали приключения с хорошенькими темноглазыми мальчиками, и он решил остаться в Европе.
Когда капитан С.Е. Даун 15 августа вывел свой 11 073-тонный корабль из Саутгемптона, Ромола Пульски пришла в смятение, обнаружив отсутствие Нижинского на борту теплохода с остальной труппой, и столь же велик был ее восторг, когда на следующий день он взошел на корабль в Шербуре без Дягилева*[322].
Были и другие отсутствующие. Карсавина, опасавшаяся столь длительного путешествия, поехала на более быстром корабле. Бронислава Нижинская отправилась в Петербург к матери, через два месяца она ожидала рождения ребенка. Пильц тоже была беременна и не поехала**[323]. Если бы кто-то хотел выйти замуж за Нижинского (будь то Ромола Пульски или Мириам Рамберг), единственным человеком, способным остановить их, был Василий, да и то если бы только перерезал им горло.
Но Рамберг поместили в каюту второго класса на нижней палубе, котрую она делила с Хилдой Манингсовой. В каюте второго класса Ромолы разместилась ее горничная Анна, себе же она купила билет первого класса, и ее отдельная каюта находилась неподалеку от Нижинского.
По мере того как летней порой «Эйвон» передвигался вдоль западного побережья Франции и «птицы задумчиво сидели на заколдованной волне», повествование приняло нереальный характер или превратилось в своего рода драму, напоминающую фантазии Барри, где люди изменяют свою природу в таинственном лесу, или обретают себя на необитаемом острове, или находятся в более
