Лев Гумилев: Судьба и идеи - Сергей Лавров

Если бы русские, да и татары, в 80-х гг. учились по книге «От Руси до России», подобных вопросов могло бы не быть. Задача просвещения россиянина, увы, пока не под силу тем, кто владеет истиной, но не владеет голубым экраном. Яд русофобии действует, хотя он и не овладел еще другими народами. Новые феодалы зачастую выступают даже с предложениями об укреплении СНГ, а то и, об «Евразийском союзе». Тогда вспоминается 1991-й, «послепутчевый» Верховный Совет (еще СССР), речь казахского лидера (бывшего партийного лидера, уже Президента, но еще Казахской ССР!). Цитирую по чудом сохранившемуся у меня пожелтевшему бюллетеню: «Для меня очевидно, что обновленный Союз уже не может быть федерацией. Хватит бежать вдогонку за ушедшим временем... Не должно быть никакого союзного Кабинета министров, никакого союзного парламента, ничего, кроме договорных отношений... Сегодня наступил момент истины»1151. Печатный текст не может передать эмоционального напряжения, того нажима, с которым все это было продекламировано. Так какой же Назарбаев искренен: образца 1991 г. или Назарбаев-евразиец, дающий своим указом имя Л. Гумилева университету в новой казахской столице? Ответ неясен, но символично, что популярности сегодня ищут на путях приобщения к евразийству.

Может показаться, что это — самоутешение, миф; ведь не помешала же гумилевская правда ни погромам русских в Туве, ни отстрелу наших военных в Таджикистане, ни тихому «выдавливанию» русских из Казахстана, — «очага евразийства».

Русский народ растерялся. Он какой-то сверхтерпеливый, опущенный, зараженный синдромом жертвы. Страшные итоги дал недавний социологический опрос в Санкт-Петербурге, причем это был частный опрос, не из тех, что охотно рекламируются СМИ. 70% опрошенных ответили, что чувствуют себя жертвами «реформ». Особенно страшны эти итоги потому, что проводился опрос среди митингующих, т. е., казалось бы, самой активной части россиян1152, народа, все более становящегося просто населением.

Значит, 70% у нас — субпассионарии? Значит, все мы в стадии обскурации? Формулы эти рассчитаны Л. Гумилевым и хотя бы позволяют установить диагноз. Грустный, но верный? Оптимисты, правда, считают, что «у русских тяжелая фаза, фаза надлома»1153. Согласно Л.Н., в России надлом начался в XIX в. Проявлением его стали кровавые катаклизмы начала XX в., особенно гражданская война. Вообще же, надлом — характерный этап в любом этногенезе, наступает примерно через 600 лет после его начала. У нас не снижение пассионарного напряжения (какое уж там снижение, если нет реакции ни на что?), а фаза обскурации.

Понятно, что не хочется быть в обскурации, ведь потом легко стать и реликтом. Тем не менее многие симптомы обскурации, как мне кажется, у нас налицо. Л.Н. писал об упадке Римской империи, об уйгурах «в ареале остывающей пассионарности»1154. Там много колоритного и специфического. Если же выделить «сухой остаток» из гумилевского описания фазы обскурации, то получим пугающе знакомую картину:

— Мало становится жертвенных людей, идет быстрая утрата пассионарности этнической системы.

— Растет доля субпассионариев, система превращается в «царство субпассионарных теней», наступают «сумерки цивилизации».

— Все становится продажным, а грабеж — повседневным явлением.

— Дисциплина в армии стала мечтой.

— Расцветают гадания, а религия уже обременительна.

— Культ влияния соседей растет, и честолюбивые претенденты на власть все чаще привлекают иностранцев.

— Они не могут создать оригинальное мировоззрение, близкое и понятное народу, ибо для этого нужен высокий уровень пассионарности.

— Всем становится всё равно.

Так и хочется подставить российские «ответы-аналоги» в этот «римско-уйгурский» перечень: пассивность народа, кредиты МВФ, внешний вид столиц — Невского, Тверской, лихорадочный поиск национальной идеи, засилье рекламы на ТВ и т. д.

Жизнелюбы-субпассионарии как будто твердят «россиянину»: «Будь таким, как мы!», или «День, да мой!» Прекрасный ответ дал на это Л. Гумилева: «Жить становится в чем-то легче, но противнее».

Больше шести лет его нет на Земле, а формулы и слова его работают, книги живут и даже размножаются. Поразительно: в 1998 г. в списке «интеллектуальных бестселлеров» стоит «История народа хунну» в двух томах1155. Поразительно потому, что это первая гумилевская книга, а значит — весьма сложная, совсем «не популярная».

Ежегодно проходят «Гумилевские чтения» в Санкт-Петербурге. Открываются они в день рождения Л.Н. 1 октября в Петровском зале университета, там где Л.Н. проработал тридцать лет своей жизни. В 1998 г. москвичи провели «Вторые Гумилевские чтения», собравшие небывало представительный состав. Три дня до вечера слушались доклады, наряду с заслуженными «львоведами» выступило и много новых «гумилевцев», особенно естественников. То, что раньше многократно подвергалось легковесной критике непрофессионалов, сегодня зачастую воспринималось как само собой разумеющееся. Увы, там же было констатировано, что в сегодняшней России «все формальные Гумилевские признаки антисистемы налицо»1156.

Значит, при всех наших бедах, при всей мнимой недейственности «уроков Гумилева» можно вспомнить слова его знаменитой матушки, сказанные, правда, совсем по другому поводу1157: «Лёва живет теперь на необъятных просторах нашей Родины!» Ныне эта, случайно брошенная фраза обрела другой, куда более значительный смысл.

Воспоминания о Л. Н. Гумилёве

История

В чужих словах скрываются пространстваЧужих грехов и подвигов чреда.Измены и глухое постоянствоУпрямых предков, нами никогдаНевиданное. Маятник столетий,Как сердце, бьется в сердце у меня.Чужие жизни и чужие смертиЖивут в чужих словах чужого дня.Они живут, не возвратясь обратноТуда, где смерть нашла их и взяла,Хоть в книгах полустерты и невнятныИх гневные, их страшные дела.Они живут, туманя древней кровью,Пролитой и истлевшею давно,Доверчивых потомков изголовья.Нас всех прядет судьбы веретеноВ один узор; но разговор столетийЗвучит, как сердце, в сердце у меня.Так я, двухсердый, я не встречу смерти,Живя в чужих словах чужого дня.Л. Н. Гумилев

Н. В. Гумилёва

Воспоминания

С Львом Николаевичем я познакомилась совершенно неожиданно, в 1965 году, у нашего общего друга — художника Юрия Матвеевича Казмичева. Он был петербуржец и еще до войны дружил со Львом. Когда Лев очень голодал, то иногда забегал к Юре попить чайку и позировал ему (за что Юрий Матвеевич иногда даже что-то платил). Но еще больше Льва привлекала возможность побеседовать с братом Юры — Михаилом Матвеевичем — высокообразованным человеком, замечательным переводчиком с испанского и португальского, который хорошо знал поэзию и историю. Во время войны, в эвакуацию Юра попал в Москву, потом женился и стал москвичом.