Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

Выйдя из-за кулис на сцену большого зала, где собрались около 500 слушателей названного "Рабочего университета", я вдруг увидел в первом ряду знакомых и уважаемых мною политических деятелей: Сигу Ёсио, Судзуки Итидзо и Ямаду Рокудзаэмон. Да, это были они: японские коммунисты, искренние сторонники добрых отношений с КПСС и Советским Союзом, исключенные из Коммунистической партии Японии за отказ следовать тогдашнему антисоветскому курсу руководства КПЯ. Увидев их, я улыбнулся им со сцены, кивнул головой и, поднявшись на кафедру, приступил к лекции. В ту минуту, конечно, я не забыл полученных мною в Москве указаний руководства Международного отдела ЦК КПСС о необходимости воздерживаться от контактов с группой Сига во избежание нареканий со стороны руководства КПЯ. Преднамеренно нарушать эту инструкцию я не собирался, хотя в душе, да и при разговорах в узком кругу, я не был с ней согласен. Но здесь сложилась непредвиденная ситуация. Не бежать же мне было из зала...

Когда лекция кончилась, Сига и его друзья подошли ко мне и мы, естественно, пожали друг другу руки. А как же я мог поступить иначе! Для меня товарищ Сига всегда был и оставался пламенным революционеромкоммунистом, который пробыл 17 лет в фашистских застенках и в отличие от некоторых членов тогдашнего руководства КПЯ не отрешился от своих убеждений. Я всегда смотрел на него как на героя, достойного глубокого уважения: мог ли я, советский коммунист, не пожать протянутую мне руку японского коммуниста лишь потому, что какие-то злыдни-ненавистники нашей страны, сидевшие в руководстве Коммунистической партии Японии, пытались затоптать в грязь его заслуги, лишь только потому, что он остался верен дружбе с нашей страной?! Конечно же, нет! И в те минуты мне было все равно, что сотни собравшихся в зале сторонников Сиги смотрели на наши рукопожатия и что среди них наверняка были скрытые стукачи, которые немедленно известят лидеров КПЯ об этой лекции. Семь бед - один ответ: не отказался я от предложения Сиги поужинать с ним и его друзьями сразу же после лекции. И мы поужинали в скромном японском ресторанчике и обменялись добрыми словами. Сига говорил о своей решимости отстаивать дело дружбы с Советским Союзом, а я не скрывал в этой беседе своего уважения к стойкости и мужеству этого человека и его друзей, от которых так беспринципно и безнравственно отмежевалось руководство КПСС, предавшее их и обрекшее на политическую смерть. Что мог я ему еще сказать, кроме как: "Крепитесь, Сига-сан! Будем надеяться, что наша партия рано или поздно воздаст должное вашей несгибаемой верности делу дружбы с нашей страной". Мы расстались как старые друзья, и никогда по сей день я не испытывал раскаяния за свое запрещенное инструкциями Москвы поведение в тот вечер.

А на следующий день Центральный орган КПЯ газета "Акахата", как и следовало ожидать, на первой странице опубликовала под крупным заголовком большую бранную статью о "бесцеремонном вмешательстве КПСС во внутренние дела КПЯ". В статье содержался шквал упреков и обвинений в "беспринципности" руководства КПСС, направившем в Японию для демонстративной встречи с Сигой Ёсио и другими "раскольниками" и "агентами Москвы" бывшего токийского корреспондента "Правды" Латышева, который не постеснялся даже выступить перед сиговцами с длинной лекцией. Что и говорить, в тот день антисоветские силы в руководстве КПЯ получили долгожданный повод для раздувания ссоры с нашей партией - ссоры, которая была им нужна для того, чтобы все видели как "независима" и "самостоятельна" эта партия в проведении своей политической линии.

Ну а что же Москва? Как сообщил мне в те дни доверительно советский посол в Японии О. А. Трояновский, из Международного отдела ЦК КПСС от Коваленко тотчас же пришел в адрес посольства запрос по этому поводу, и посольским работникам пришлось срочно направлять в Москву "объяснение". В объяснении было сказано, что моя лекция в "Рабочем университете" была организована Японской ассоциацией культурных связей с зарубежными странами, которая не сообщила заранее лектору о присутствии в аудитории лиц, исключенных из КПЯ. Ни о чем другом в той объяснительной телеграмме Трояновский в Москву не сообщил, поскольку и ему в тот момент никаких подробностей о моей встречи с Сигой известно не было. Приняв к сведению это посольское разъяснение, И. И. Коваленко также не стал раздувать далее эту историю. Гневная публикация газеты "Акахата" была положена в одну из папок японского сектора Международного отдела ЦК КПСС и предана забвению. Уж слишком ясен стал в то время даже для закостенелых догматиков в руководстве нашей партии скандальный антисоветский настрой Миямото, Хакамады, Уэды и других лидеров КПЯ, и остро реагировать на каждый из наскоков этой публики на КПСС нашим партийным вельможам, по-видимому, надоело. К лаю моськи на слона они в то время уже притерпелись. По приезде в Москву мне даже не пришлось давать в ЦК каких-либо объяснений по упомянутой выше публикации газеты "Акахата".

Но и в то время никто в наших партийных верхах не хотел идти на открытый разрыв с КПЯ. В политике этих верхов доминировала присущая бюрократам склонность откладывать в сторону конфликтные вопросы в тайной надежде, что, может быть, конфликт рассосется сам собой. И такая беспринципная, аморфная, страусиная политика зарывания головы в песок продолжалась и далее многие годы вплоть до развала самой КПСС.

О встречах в то время с высокопоставленными представителями "директивных инстанций" сохранился у меня в памяти еще один эпизод. Как-то летом 1970 года, вскоре после возвращения из лекционного турне по Японии, я получил по домашнему адресу телеграмму, в которой сообщалось, что в такой-то день и такой-то час меня просили явиться в Кремль в приемную председателя Совета Национальностей Насреддиновой и что пропуск на меня заказан. Не зная, о чем будет идти речь, я тем не менее прибыл в Кремль и был пропущен в назначенное место. Оказалось, что в это время у Насреддиновой собрались члены делегации депутатов Верховного Совета СССР, отправлявшихся в Японию во главе с Насреддиновой по приглашению японского парламента. Мне же, как и нескольким другим приглашенным, надлежало выступить перед отъезжавшими со своими свежими впечатлениями о пребывании в Японии и дать полезные советы, касающиеся особенностей японской среды, в которую предстояло делегации окунуться.

Насреддинова - пожилая узбечка с плутоватыми, недобрыми глазами важно восседала за письменным столом своего просторного кабинета, из окна которого открывался великолепный вид на золотые купола кремлевских церквей. Члены делегации, включая известного украинского врача Амосова, сидели веером на стульях перед ней. Сначала говорила Насреддинова, потом с кратким обзором состояния советско-японских отношений выступили заместитель министра иностранных дел и заместитель министра внешней торговли (фамилий их я не помню), затем ответственный секретарь Союза советских обществ дружбы Б. Иванов, а затем слово предоставили мне. Насреддинова попросила меня, учитывая мой опыт общения с японцами, посоветовать делегации, как общаться с японцами с учетом особенностей их национального характера. То, что я сказал, видимо, ей не очень понравилось, а сказал я следующее: