Нужные вещи - Кинг Стивен

И все это время он разнюхивал, пытаясь выяснить правду о Келтоне Чалмерсе. У нее за спиной.

— Мерзавец, — прошептала она, и костяшки ее руки, сжимавшей трубку, побелели от напряжения.

14

Обычно Лестер Пратт уходил из школы в компании нескольких друзей; они заходили к Хемфиллу, выпивали по стаканчику лимонада, а потом ехали к кому-нибудь домой, чтобы попеть гимны, во что-нибудь поиграть или просто побездельничать. Однако сегодня Лестер вышел из здания один, закинув на спину свой рюкзак (он презирал обычные учительские портфели) и повесив голову. Если бы Алан случайно увидел, как Лестер понуро плетется к стоянке, его поразило бы сходство этого человека с Брайаном Раском.

Три раза за этот день Лестер пытался связаться с Салли, чтобы выяснить, из-за каких грехов вавилонских она на него так взъелась. Последний раз — во время пятой перемены. Он знал, что у Салли занятия в средней школе и она обязательно должна быть на месте, но ему удалось прорваться не дальше Моны Лоулесс, подруги Салли, которая преподавала математику в шестых и седьмых классах.

— Она не может подойти к телефону, — сказала ему Мона, демонстрируя теплоту, сравнимую с брикетом мороженого, пролежавшего три года во льду.

— Но почему? — спросил он, чуть ли не хныча. — Скажи мне, Мона, почему?!

— Я не знаю. — Тон Моны изменился с простого мороженого на словесный эквивалент жидкого азота. — Я знаю только, что она ночевала у Ирен Лютьенс и, похоже, всю ночь проплакала, и она говорит, что не хочет тебя видеть. — И это все по твоей вине, говорил холодный тон Моны, я это знаю, потому что ты — мужик, а все мужики — козлы; это просто один из примеров, подтверждающих правило.

— А я не понимаю, в чем дело! — закричал Лестер. — Хоть это ты ей скажи! Скажи, что я не знаю, из-за чего она на меня так злится! Скажи, что бы это ни было, это просто недоразумение, потому что я правда не знаю, в чем дело!

Последовала долгая пауза. Когда Мона заговорила вновь, ее голос стал чуточку теплее. Несильно, но все-таки чуть получше жидкого азота.

— Ладно, Лестер. Я ей передам.

Теперь он поднял голову, смутно надеясь, что Салли сидит на пассажирском сиденье у него в «мустанге», готовая поцеловаться и помириться, но машина была пуста. Единственным живым человеком поблизости был полудурок Слопи Додд, пытавшийся кататься на своем скейтборде.

Стив Эдвардс нагнал Лестера и шлепнул его по плечу.

— Лес, дружище! Зайдешь ко мне на стаканчик коки? Ребята должны подтянуться. Мы собираемся поговорить об оскорбительной наглости католиков. Сегодня в церкви большое собрание, если ты помнишь, и было бы очень неплохо, если бы вся верующая молодежь выступила единым фронтом, когда дойдет до принятия решений. Я говорил с Доном Хемфиллом, и тот ответил: молодцы, давайте действуйте. — Он посмотрел на Лестера, как будто ожидая подзатыльника.

— Сегодня я не смогу, Стив. Как-нибудь в другой раз.

— Лес, ну как же ты не понимаешь?! Другого раза может и не быть! На этот раз папские прихвостни не шутят!

— Я не смогу прийти, — повторил Лестер. «А если ты не дурак, — говорило его лицо, — то перестанешь меня доставать».

— Да, но… почему?

Потому что я должен выяснить, что так взбесило мою девушку, подумал Лестер. И я это выясню, даже если придется вытрясти из нее правду.

А вслух он сказал:

— У меня дела, Стив. Важные дела. Поверь мне на слово.

— Если это из-за Салли, Лес…

У Лестера угрожающе сверкнули глаза.

— Насчет Салли ты лучше заткнись!

Стив, человек по природе своей мягкий и неагрессивный, которого растормошила возня вокруг «Ночи в казино», пока еще недостаточно раскочегарился для того, чтобы перешагнуть через столь ясно очерченную Лестером Праттом черту. Но сдаваться он тоже не собирался. Без Лестера Пратта собрание «Верующей молодежи» было пустой тратой времени, пусть даже все остальные придут на собрание в полном составе. Поэтому Стив попытался уговорить Лестера:

— Ты же знаешь про анонимку, которую подбросили Биллу?

— Да, — ответил Лестер.

Преподобный Роуз нашел открытку на полу вестибюля: ту гадостную открытку, адресованную «Вонючему живоглоту». Преподобный пустил ее по кругу на спешно созванном собрании «Верующей молодежи», потому что, как он сказал, в такое невозможно поверить, пока не увидишь своими глазами. Трудно полностью осознать, добавил преподобный Роуз, в какие глубины греха готовы ввергнуть себя католики, лишь бы заткнуть рот благочестивым противникам их сатанинской ночи порока; возможно, увидев своими глазами этот мерзкий плевок, «честные молодые люди» поймут, с кем имеют дело. «Народная мудрость гласит: предупрежден, значит… э… вооружен», — завершил свою речь преподобный Роуз. Потом он вынул открытку (она лежала в пластиковой папочке, словно была заразной) и пустил ее по рукам.

Когда Лестер ее прочитал, он был готов настучать по башке всем городским католикам, но сейчас вся эта затея казалось ему маловажной и немного детской. И правда, кому будет хуже, если католики поиграют на игрушечные деньги, а потом раздарят несколько пар новых шин и кухонных приборов? Когда доходило до выбора между католиками и Салли Рэтклифф, Лестер знал, что его больше волнует.

— …собрании, чтобы выработать решения и спланировать наши последующие шаги! — продолжал Стив. Он снова разгорячился: — Мы должны перехватить инициативу, Лес… мы обязаны! Преподобный Билл говорит, что эти так называемые католики, которым не все равно, пока только болтают. Но их следующий шаг может…

— Слушай, Стив, делай что хочешь, но оставь меня в покое!

Стив запнулся и ошалело уставился на Лестера, явно ожидая, что Лестер, обычно самый невозмутимый из всех парней, сейчас опомнится и извинится. Когда стало ясно, что извинений не будет, он развернулся и пошел обратно к школе.

— Ну и настроение у тебя сегодня, — сказал он, отойдя на приличное расстояние.

— Вот именно! — язвительно крикнул ему вслед Лестер. Он сжал кулаки и вызывающе подбоченился.

Лестер был не просто зол; он страдал, у него все болело, и, самое главное, у него болела душа, и ему было просто необходимо все это на ком-нибудь выместить. Нет, конечно, не на бедняге Стиве Эдвардсе; то, что он позволил себе разозлиться на Стива, как будто включило в нем некое реле. Реле послало заряд электричества на мозговые устройства, которые обычно не подавали признаков жизни. Впервые с тех пор, как Лестер влюбился в Салли, он — обычно само спокойствие — жутко на нее разозлился. Какое право она имела его посылать?! Какое право она имела обзывать его мерзавцем?!

Она на что-то разозлилась, правильно? Да, конечно, она разозлилась. Может, он даже дал ей какой-то повод. Он понятия не имел, что бы это могло быть, но скажем (в качестве предположения), что он действительно дал ей повод. Но разве это дает ей право вот так срываться и даже не дать ему возможности объясниться? Разве это дает ей право ночевать у Ирен Лютьенс, чтобы он не мог к ней прорваться, или отказываться говорить с ним по телефону, или брать в качестве парламентера Мону Лоулесс?!

Я найду ее, подумал Лестер, и выясню, что ее так расстроило. А когда все выяснится, мы помиримся. А когда мы помиримся, я прочту ей лекцию, которую читают всем новичкам, начинающим заниматься баскетболом: о том, что доверие — ключ к командной игре.

Он снял с плеча рюкзак, закинул его на заднее сиденье и сел в машину. Его внимание привлек какой-то предмет, торчавший из-под пассажирского сиденья. Похоже, бумажник.

Лестер поднял его, решив сперва, что его обронила Салли. Если она забыла его в машине в прошлые выходные, то сейчас уже должна была бы хватиться. Она будет волноваться. И если он успокоит ее насчет бумажника, остальная часть разговора может пойти уже легче.

Но этот бумажник не был похож на кошелек Салли; он понял это после первого же осмотра. Бумажник был черный и кожаный. А у Салли был синий бархатный кошелек, причем намного меньше.