Иосиф Сталин, его маршалы и генералы - Леонид Михайлович Млечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Историки, правда, утверждают, что в документах нет следов поездки Маленкова в Ленинград.
Но сын второго секретаря Ленинградского горкома Алексея Александровича Кузнецова Валерий рассказывал мне, что в начале войны у Жданова действительно был нервный срыв. Он не мог работать, ему нельзя было появляться на людях. Кузнецов вынужден был изолировать Жданова в его резиденции и взять на себя руководство осажденным городом.
В отличие от других членов политбюро, которые прошли Гражданскую войну или суровые послевоенные годы, Жданов сделал карьеру в идеологической сфере. К серьезным испытаниям он не был готов. Члены политбюро, потом и кровью пробившиеся наверх, не любили Жданова, которому, как им казалось, слишком легко далось восхождение по партийной лестнице.
Андрей Александрович был незаменим в компании. Он любил петь песню: «Есть на Волге утес», часто исполнял ее на вечеринках у Сталина, с успехом рассказывал анекдоты. А когда собирались семьями, присаживался к роялю и наигрывал вальсы, а все танцевали. На ужинах, которые устраивал Сталин, он сажал рядом с собой Жданова и назначал его тамадой. Правда, всякий раз говорил ему, когда и за кого пить, а иногда и буквально диктовал текст тоста.
«Он неплохо играл на гармони и на рояле, — пишет Хрущев. — Мне это понравилось. Каганович же о нем отзывался презрительно: «Гармонист»... Каганович часто ехидно говорил:
— Здесь и не требуется большого умения работать, надо иметь хорошо подвешенный язык, уметь хорошо рассказывать анекдоты, петь частушки, и можно жить на свете.
Признаться, когда я пригляделся к Жданову поближе, в рабочей обстановке, стал соглашаться с Кагановичем. Действительно, когда мы бывали у Сталина (в это время Сталин уже стал пить и спаивать других, Жданов страдал такой же слабостью), то, бывало, он бренчит на рояле и поет, а Сталин ему подпевает. Эти песенки можно было петь только у Сталина, потому что нигде в другом месте повторить их было нельзя. Их могли лишь крючники в кабаках петь, а больше никто...»
6 сентября немецкие самолеты впервые бомбили Ленинград.
8 сентября бомбардировка была особенно тяжелой. Первая же волна бомбардировщиков подожгла Бадаевские продовольственные склады. Бомбили и район Смольного, где шло заседание военного совета фронта. Губительные для населения последствия пожара на Бадаевских складах еще не были оценены. На военном совете говорили о том, что немецкие войска захватили Шлиссельбург, вышли к Ладожскому озеру и замкнули вокруг Ленинграда кольцо. Таким образом город оказался в блокаде.
9 сентября начался штурм Ленинграда. Немцы взяли Красное Село, Пушкин и Новый Петергоф.
Ворошилов то и дело выскакивал из штаба и мчался на передовую, чтобы посмотреть, как идут бои. Он распекал своих подчиненных. Офицеры оправдывались: в их распоряжении одни необученные ополченцы, нет ни кадровых частей, ни танков и артиллерии.
Ворошилов злился:
— А мы в Гражданскую хорошо были обучены? И ничего — били разную белую сволочь.
В недостатке храбрости его бы никто не упрекнул. Маршал наблюдал за боем, не обращая внимания на огонь немецкой артиллерии и минометов. Начальник охраны пытался увести его в укрытие. Ворошилов зло отвечал:
— Если ты боишься, то можешь прятаться. Я не держу тебя.
Но личной храбростью перечисление военных достоинств Ворошилова и исчерпывалось. Командовать фронтом ему было не под силу — не хватало ни военного образования, ни организаторских способностей. Мало того что маршал не понимал, как надо воевать. Он еще смертельно боялся самостоятельно принимать решения. Подчиненные не могли добиться от него внятного ответа. Все его время уходило на бесконечные обсуждения.
«У Климента Ефремовича была слабость к совещаниям, — вспоминал генерал Новиков. — На совещания к маршалу, как правило, собирались все сколько-нибудь ответственные руководители. В большинстве случаев присутствие многих из нас вовсе и не требовалось, так как часто обсуждались дела, не имевшие даже отдаленного касательства к нашим ведомствам. Люди надолго отрывались от исполнения своих непосредственных обязанностей и нервничали. А время было такое, что мы дорожили каждый минутой.
Сидишь, бывало, в переполненном кабинете главкома и не столько слушаешь выступающих, сколько поглядываешь на дверь и ловишь удобный момент, чтобы на минуту выскочить в приемную, быстро позвонить в штаб, узнать последние новости и отдать необходимые распоряжения».
9 сентября 1941 года Сталин, Молотов, Маленков и Берия телеграфировали в Ленинград Ворошилову и Жданову:
«Нас возмущает ваше поведение, выражающееся в том, что вы сообщаете нам только лишь о потере нами той или иной местности, но обычно ни слова не сообщаете о том, какие же вами приняты меры для того, чтобы перестать, наконец, терять города и станции.
Так же безобразно вы сообщили о потере Шлиссельбурга. Будет ли конец потерям? Может быть, вы уже предрешили сдать Ленинград? Куда девались танки КВ, где вы их расставили и почему нет никакого улучшения на фронте, несмотря на такое обилие танков КВ у вас? Ведь ни один фронт не имеет и половинной доли того количества КВ, какое имеется у вас на фронте. Чем занята ваша авиация, почему она не поддерживает действия наших войск на поле?
Подошла ли к вам помощь дивизий Кулика — как вы используете эту помощь? Можно ли надеяться на какое-либо улучшение на фронте или помощь Кулика тоже будет сведена к нулю, как сведена к нулю колоссальная помощь танками КВ?
Мы требуем от вас, чтобы вы в день два-три раза информировали нас о положении на фронте и о принимаемых мерах».
Когда читаешь такие телеграммы, создается впечатление, что Сталин был прав, подгоняя своих подручных, — без него они бы пропали. Но ведь это он выдвинул и воспитал таких людей, которые не были способны ни на инициативу, ни на самостоятельность — за то и другое вождь мог сурово наказать...
Ворошилов командовал Ленинградским фронтом всего неделю. Правда, именно в эту неделю немцы окончательно блокировали Ленинград. Сталин прислал в город комиссию во главе с Молотовым, вдогонку которому телеграфировал:
«Если так будет продолжаться, боюсь, что Ленинград будет сдан идиотски глупо, а все ленинградские дивизии рискуют попасть в плен. Что делают Попов и Ворошилов?.. Что за человек Попов? Чем, собственно, занят Ворошилов и в чем выражается его помощь Ленинграду?»
Молотов, чувствуя настроение вождя, официально доложил Сталину, что маршала Ворошилова нельзя оставлять в роли командующего
