В водовороте века. Мемуары. Том 3 - Ким Сен

В предыдущий день здесь политгруппа потерпела неудачу, а сегодня ансамбль губных гармонистов показал удивительный результат. Не было сомнения в том, что секрет успеха — в доходчивости и правдивости пропаганды.

С учетом накопленного опыта мы еще глубже начали проникать в гущу масс и постепенно революционизировали десятки поселков в уезде Нинань, применяя самые разнообразные методы иформы. Был ликвидирован, наконец-то, железный барьер между «корейской красной армией» из Восточной Маньчжурии и нинаьшами. В местах, где останавливалась «корёская красная армия», росли ряды членов партии и быстро ширилась сеть комсомола. Общества женщин, Детского отряда и других революционных организаций.

Народ, открывший перед коммунистами свое сердце, начинал понимать большой смысл жизни в оказании помощи революционной армии. В гуще народа надолго запомнились многие незабываемые лица. В их числе — старик Ким на лесоразработках в Тяньцяолине, старик Чо Тхэк Чжу в Давэйцзы, китайская старушка Мын Чэнфу в Волянхэ, старец Ли в Наньхутоу.

Старушка Мын постоянно посылала в экспедиционный отряд ценные разведывательные данные о действиях противника, несмотря на то, что вместе с женой двоюродного брата своего мужа она подверглась арестам и жестоким физическим мукам со стороны японской полиции.

Старец Ли из Наньхутоу был занесен в черный список, находился под постоянным надзором врага. Варвары со жгли его дом жилплощадью восемь канов за помощь партизанскому отряду. Было время, когда доставляли его в жандармерию и десятки раз избивали батогами. Несмотря на такие мучения, старик все равно часто приходил в расположение отрядов революционной армии, взвалив на спину необходимое нам продовольствие и обувь.

— Скажите, пожалуйста, вам не страшно? — спросил я однажды у него.

— Конечно, страшно. Пронюхают, что я таскаю вам, революционной армии, вещи, — истребят всю мою семью, не говоря уж о моих трех сыновьях. Но ничего не поделаешь. Нельзя же нам заботиться только о своем благополучии и сидеть сложа руки, когда вы, бойцы революционной армии, недоедая и недосыпая, испытываете страдания, чтобы вернуть потерянную Родину, — ответил он.

В сердцах жителей Северной Маньчжурии воспламенялась святая искра любви к отечеству, готовность защищать справедливое дело. По силе этих чувств они мало чем отличались от жителей Восточной Маньчжурии. Различие было лишь в том, что у первых была «толстая скорлупа», покрывшая это святое чувство, и был «гораздо выше порог» на двери к проходу сквозь эту «скорлупу».

Народ без колебаний открывает свое сердце любому из тех, кто относится к народу с пониманием и сочувствием, и с горячей любовью заключает его в свои объятия. Но он решительно замыкается, уходит в себя, встречаясь со всяким сбродом — перед мерзавцами низменной души, ни разу не задумывавшимися над тем, что сами родились в гуще народа и росли на почве народа, перед наглецами, считающими, что народ обязан им прислуживать, а они имеют право пользоваться всевозможными почестями, перед бюрократами, полагающими, что народом можно управлять как им вздумается, перед вампирами, относящимися к народу как к дойной корове, перед пустомелями, на каждом шагу трезвонящими, что любят народ, а, видя его страдания, проходят мимо с закрытыми глазами, перед лицемерами, бездельниками и мошенниками.

Сейчас в живых не осталось ни одного соратника, кто бы мог поведать о нашем первом походе в Северную Маньчжурию. Из 170 с лишним бойцов-участников похода мало кто вернулся на освобожденную Родину. Кажется, из Ванцинской роты вернулись О Чжун Ок и Ен Хи Су.

Когда мы вступили на землю Нинаня, Кан Гон еще был членом Детского отряда. Судя по возрасту, он мог бы и сейчас жить и бороться за революцию. Но он тоже погиб в бою на передовой линии фронта ранней осенью того года, когда началась великая Отечественная освободительная война. В то время Кан Гон был начальником Генерального штаба Корейской Народной Армии.

Что касается Ко Бо Бэ, то он впоследствии служил полковым комиссаром в 5-м корпусе, которым командовал Чжоу Баочжун. О его судьбе говорят по-разному: одни утверждают, что он погиб в бою, другие — уехал в Советский Союз и там умер. Где правда — точно не знаю. Я не мог поверить даже самой вести о том, что скончался этот одаренный весельчак, который своими бесконечными прибаутками и шутками вызывал взрывы смеха во всем Цзяньдао. Даже трудно представить, что из жизни мог уйти такой оптимист.

Больше половины группы гармонистов, проложивших вместе с Ко Бо Бэ путь для нашего экспедиционного отряда, остались в Северной Маньчжурии по просьбе Чжоу Баочжуиа или погибли в боях на обратном пути. Какова судьба остальной половины? Этого я не могу сказать, нет возможности собирать о них справки. Сейчас трудно припоминать даже их имена. Прошло около полувека после первого североманьчжурского похода. Однажды я получил радостную весть, что в Пхеньяне живет один из участников похода. Работники соответствующего отдела прислали фотоснимок. Взглядываюсь — да это же он, первый гармонист того ансамбля Хон Бом!

В его глазах я читал следы тех чрезвычайно суровых дней в Северной Маньчжурии, когда нам угрожали страшные метели, когда мы в снежных бурях с невообразимым трудом делали шаг за шагом. Капризы времени неузнаваемо изменили черты его лица, но, к радости, я сумел вспомнить одну примету — необычайно длинную, как у цапли, шею бойца.

Неужели это известный мастер губной гармошки Хон Бом, тот самый любимец жителей Цзяньдао? Почему же этот, я бы сказал, замечательный человек — непосредственный участник, свидетель первого североманьчжурского похода — только теперь дал о себе знать, проживая поблизости от меня?

Я попросил соответствующих сотрудников узнать, отчего же так получилось. Оказалось, Хон Бом не напомнил о себе чисто из-за свойственной ему чрезмерной скромности и простоты.

— Я, конечно, участник антияпонской революции, но. я» собственно, не совершил подвигов, чтобы достойно гордиться. Есть у меня единственная гордость — то, что вместе с вождем участвовал в походе в Северную Маньчжурию. Кстати, вернувшись из Северной Маньчжурии, я заболел тифом в глухом уголке Саньдаованя. Прохворал там, не подозревая, что уже был ликвидирован партизанский район. Выздоровев, я не мог найти свой отряд и вернулся в родной край. Если бы сообщил, что являюсь участником антияпонской войны, — партия стала бы заботиться обо мне, как о заслуженном человеке. Но мне не хотелось обременять нашу партию! — так сказал ветеран антияпонской борьбы Хон Бом на склоне жизни.