Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны» - Джеймс Голдгейер

Договор являл собой наиболее существенное сокращение стратегического ядерного оружия, когда-либо зафиксированное в международном соглашении. Однако критики отмечали, что договор не обязывал стороны уничтожать ядерные боеголовки. Речь шла просто о расстыковке боеголовок и средств их доставки. Пентагон намеревается держать около 2000 боеголовок в «активном резерве» на случай ядерной войны; еще около 5000 деактивированных единиц оружия должны находиться на хранении. Таким образом, договор был не столь потрясающим, каким его подавали. Так, Колин Пауэлл отмечал: «Все предыдущие договоры по контролю над вооружениями были однотипны — они не предусматривали уничтожения запасов оружия, они имели дело со средствами доставки или системами оружия. И это является продолжением предыдущей линии договоров: ОСВ-1, ОСВ-2, СНВ-1, СНВ-2 и Договора по ядерным ракетам промежуточной дальности (РСМД)». И, защищая новый договор, он добавил: «Здесь важно, что боеголовки снимаются со средств доставки»{1100}.

Что же касается расширения НАТО, то Путин давно понял, что неистовствовать по поводу чего-то, что он не может остановить (как это делал Ельцин), значило только показывать слабость России. Выступая в Варшаве летом 2001 года, Буш заявил, что он будет добиваться крупного расширения, которое, вероятно, будет включать бывшие советские республики Эстонию, Латвию и Литву. И он этого добился. Но осенью, прислушавшись к подсказке премьер-министра Великобритании Тони Блэра о необходимости нового «НАТО-20», администрация Буша также начала работать в направлении восстановления особых отношений между НАТО и Россией. Решение о создании нового Совета НАТО-Россия было официально подписано главами государств — членов НАТО в присутствии Путина в Риме в конце мая 2002 года, сразу же после встречи Путина с Бушем в Москве. Новый совет вроде был улучшением своего предшественника — Постоянного объединенного совета 1997 года, поскольку давал России право участвовать в принятии решений по таким вопросам, как терроризм. Однако каждая страна — член НАТО сохраняла за собой право исключить обсуждение любого вопроса на этом форуме, отнеся его к исключительной компетенции полноправных членов альянса.

Администрация Буша также изменила свой прежний подход к программе помощи России в рамках Совместного снижения угроз (программа Нанна-Лугара). Вместо сокращения этих программ, как об этом говорилось весной 2001 года, Буш и его внешнеполитические советники потребовали увеличить их финансирование. После 11 сентября этим программам стало уделяться еще больше внимания и поддержки. В проекте бюджета на 2003 финансовый год президент запросил около 1 млрд. долл. на программу Нанна-Лугара — наибольшую сумму, когда-либо выделявшуюся на эту программу. Кроме того, на встрече «восьмерки» в Калгари Соединенные Штаты и ЕС взяли на себя обязательство выделить в течение последующих 10 лет 20 млрд. долл. (по 10 млрд. долл. каждый) «на проекты, связанные с разоружением, нераспространением, контртерроризмом и ядерной безопасностью»{1101}. Буш и его нероссийские партнеры по «восьмерке» расширили и интернационализировали программу Нанна-Лугара.

И наконец, Буш и Путин предприняли шаги, чтобы не ограничивать программу российской интеграции в западные институты рамками НАТО. Собравшиеся в июне 2002 года в Калгари лидеры «восьмерки» согласились провести свою встречу 2006 года в Москве. По заявлению Белого дома, «это решение отражает достижения России в области экономических и демократических преобразований за последние годы при президенте Путине»{1102}. Президент Буш также подчеркнул, что он хочет обеспечить ускоренное вступление России во Всемирную торговую организацию. С целью поддержки членства России в ВТО Министерство торговли США сразу же после Московской встречи президентов в мае 2002 года объявило Россию страной с рыночной экономикой. Для оказания содействия экономической интеграции России Буш также призвал отменить поправку Джексона-Вэника, хотя администрации и не удалось убедить Конгресс изменить законодательство. (Три десятилетия назад сенатор Генри Джексон («Скуп») и конгрессмен Чарльз Вэник внесли совместную поправку к Закону о торговле 1974 года, которая напрямую связала торговый статус Советского Союза с уровнем еврейской эмиграции. Более десяти лет назад Россия отменила всякий контроль государства за эмиграцией евреев, но поправки в американское законодательство внесены не были, главным образом потому, что это беспокоило не евреев, а американских фермеров. В случае вступления России в ВТО поправка Джексона-Вэника автоматически утратит силу.)

Буш и Путин также договорились о новой, многосторонней схеме мирного урегулирования на Ближнем Востоке, которая символически поставила Россию и США в равное положение вместе с ООН и Евросоюзом. Как и предшествовавшее этому преобразование «семерки» в «восьмерку», такой «квартет» участников обеспечил России особый статус в этом важном международном процессе.

В некоторых отраслях экономики, таких как сталелитейная промышленность и производство курятины, политические решения Буша, затруднявшие американо-российскую торговлю, оказались важнее риторических заявлений о поддержке процесса интеграции России с Западом. В целом политика администрации Буша в отношении России в сфере экономики и безопасности была направлена на интеграцию. Однако, как и в случае с его отцом и в отличие от президента Клинтона, это была интеграция без обеспечения внутренней трансформации.

Конец медового месяца? Иран, Ирак и будущее мирового порядка

Когда президенты Буш и Путин обсуждали войну с терроризмом в Афганистане, складывалось впечатление, что они говорят по одному и тому же сценарию. Кондолиза Райc отмечала: «Россия — превосходный партнер в борьбе с терроризмом. Русские, быть может, лучше других понимают, какое влияние терроризм оказывает на общество»{1103}. Однако, когда речь заходила о войне с терроризмом в Иране и Ираке, президенты начинали говорить на разных языках{1104}. В конце концов разногласия в оценке угроз и понимании интересов касательно Ирака и в меньшей степени — Ирана привели к охлаждению особых отношений между Бушем и Путиным и подогрели сомнения по поводу того, насколько близкими могут стать Соединенные Штаты и Россия в XXI веке.

Администрация Буша пришла к власти в январе 2001 года с убежденностью, что она может лучше своих предшественников добиться от России прекращения передачи ядерных и ракетных технологий Ирану. В первые несколько месяцев основания для такого оптимистического прогноза существовали прежде всего потому, что Путин был заинтересован в оживлении американо-российских отношений, подчеркивая при этом не столько общие ценности, сколько стратегические интересы. Задолго до 11 сентября Путин хотел, чтобы повестку дня американо-российских отношений определяли вопросы борьбы с терроризмом, торговли, ядерного разоружения и региональные конфликты, а не Чечня, свобода прессы или экономическая реформа. Путин также усилил свой контроль над министерствами иностранных дел и безопасности, что не удавалось Ельцину{1105}.

В марте 2001 года он навел порядок в вышедшем из-под контроля Министерстве атомной промышленности (Минатоме), уволил министра Евгения Адамова и назначил на его место Александра Румянцева. При Адамове Минатом проводил свою собственную внешнюю политику, которая заключалась главным образом в продаже ядерных технологий тем, кто мог за них платить, в том числе иранцам. В отличие от Адамова, бывший директор всемирно известного Института Курчатова Румянцев рассматривался американцами как человек более лояльный к Путину и потенциально более восприимчивый к озабоченностям США{1106}. А затем наступило 11 сентября. Искра доброй воли, проскочившая в тот день между американским и российским лидерами (и обществами), вроде создала контекст, в котором можно было надеяться договориться по Ирану.

Однако такую договоренность еще надо было выработать. Как и Ельцин, Путин неоднократно подчеркивал, что российский контракт на постройку ядерного реактора в Бушере никоим образом не способствовал развитию военного ядерного потенциала Ирана. Вместо того чтобы прекратить строительство в Бушере, Путин намекнул, что российский Минатом может помочь Ирану построить еще несколько реакторов. В наступившей после встречи двух президентов в июне 2001 года в Словении «новой» атмосфере американо-российского сближения, усилившейся после 11 сентября, президент Буш не был готов применить против России санкции за передачу ядерных технологий Ирану — одному из создателей «оси зла». Вместо этого он по примеру Клинтона попытался связать расширение помощи России с изменением ее поведения в отношении Ирана[198].