Самое ужасное путешествие - Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард

На мысе Эванс всё было в порядке. И сила ветров, и температуры были достаточно высокими, последние — в резком контрасте с температурами на мысе Хат, которые в среднем были на 15° ниже прошлогодних. Семь вновь прибывших мулов чувствовали себя хорошо, а вот из собак три сдохли: опять всё та же таинственная болезнь.

Перед уходом «Терра-Новы» в Новую Зеландию, на её борт взошли следующие участники нашей экспедиции: Симпсон — он должен был вернуться к месту службы в Индии;

Гриффит Тейлор — правительство Австралии отпустило его в экспедицию только на один год; Понтинг — он уже отснял всё, что можно; Дэй — он закончил свою работу с моторами;

Мирз — он был вынужден уехать в связи с семейными обстоятельствами{162}; Форд — его отмороженная весной рука так и не зажила; Клиссолд — он упал с тороса и получил сотрясение мозга; Антон — он закончил свою работу конюхом с пони. Лейтенанта Эванса отправляли домой по болезни.

Зато на берег высадили Арчера — ему надлежало исполнять обязанности повара вместо Клиссолда. Другой матрос, Уильямсон, должен был заменить Форда. Он был единственным человеком со свежими силами для наших санных походов. Не считая его, в наилучшей форме, был, пожалуй, Райт, а среди остальных при нормальных условиях не нашлось бы ни одного, годного для участия в санном походе в этом сезоне, особенно когда солнце должно вот-вот исчезнуть на всю зиму. Санные вылазки вконец нас измотали{163}.

Тем не менее следующие несколько дней на мысе Эванс готовились к очередному санному походу, и 13 апреля партия стартовала через скалы Хаттона на мыс Хат{164}. Аткинсон, Райт, Кэохэйн и Уильямсон должны были пройти западным берегом и попытаться помочь Кемпбеллу; Гран и Дмитрий — оставаться со мной на мысе Хат. Морской лёд к этому времени стал неровным, волочить сани было невероятно трудно: изо льда выделялась соль. Пурга мела им в лицо, и они спрятались от неё на подветренной стороне островка Литл-Рейзербэк.

Как только погода позволила, они сделали рывок к Ледниковому языку и под ним, немного обмороженные, переночевали.

Утром они сначала никак не могли вскарабкаться по обледеневшему склону на полуостров, но Аткинсон, пользуясь как рычагом ножом, а как лестницей — санями, которые четверо мужчин удерживали на вытянутых руках в вертикальном положении, сумел найти точку опоры и взгромоздиться наверх.

А я тем временем был один на мысе Хат, где пурги с обычными завываниями периодически сотрясали жалобно скрипевшую старую хижину. По глупости я отправился провожать своих товарищей, уходивших на мыс Эванс, до подножия склона Ски. Распрощавшись с ними, я обнаружил, что ноги у меня разъезжаются на скользком снегу и ледяных неровностях.

Несколько раз я падал, сильно ушибался и даже потянул плечо.

Из-за (этой травмы и отчаянно скверных условий моё состояние ухудшилось — так плохо я себя давно не чувствовал.

Пока я жил на мысе Хат один, случалось в иные дни, что я от слабости мог только ползать по хижине на четвереньках. А ведь мне приходилось приносить из-за двери ворвань и топить ею печку, рубить тюленье мясо для еды, кормить собак, часть которых была привязана в пристройке или между хижиной и крестом Винса, часть же бегала на воле. Хижина при одном жильце оказалась страшно холодной. Не будь среди запасов, доставленных с мыса Эванс, немного морфия, не знаю, что бы со мной сталось.

Собаки быстро поняли, что могут себе позволить вольности, на которые не осмелились бы при других обстоятельствах.

Они визжали и рычали, дрались, не прекращая ни днём, ни ночью. Был такой день, когда я семь или восемь раз подползал по полу к собаке, которую считал заводилой, чтобы укротить её. Я не сомневался, что всё зло от этого Дика, и, хотя ни разу не застал его на месте преступления, лупил для острастки что было сил, но — увы! — без всякого результата.

Стыдно признаться, но в тот момент я бы охотно перебил всех псов. Так я лежал в спальном мешке, и то подо мной проваливался пол, то стены отступали вдаль, а потом возвращались на место. Когда ночью 14 апреля наконец пришла спасательная партия, меня словно вытащили из ада. Четыре дня в полном одиночестве, ещё немного — и я бы, наверное, сошёл с ума! С мыса Эванс мне принесли много вещей — больше всего я обрадовался письмам из дому, экземплярам газеты «Уикли Таймс», паре войлочных ботинок и расчёске.

Аткинсон планировал начать поход 17 апреля по старому морскому льду, сохранившемуся к югу и юго-западу от мыса; он намеревался с Райтом, Кэохэйном и Уильямсоном выйти на мыс Баттер, чтобы оттуда пройти западным побережьем.

Если в том районе море покрыто льдом и Кемпбелл по нему передвигается, они могут с ним встретиться и помочь. Даже если такая встреча не состоится, они могут вторично посетить неизвестные Кемпбеллу склады, оставленные нашими геологическими партиями на пути его следования. Как я уже упоминал выше, склады находились на мысе Робертс{165}, около бухты Гранит, на мысе Бернакки, к северу от Нью-Харбор. Был склад и на мысе Баттер, но о нём Кемпбелл знал. Кроме того, Аткинсон мог оставить записки во всех тех точках, где люди Кемпбелла могли бы их заметить. Конечно, поход был связан с большим риском. И не только потому, что приближалась зима и дневного света становилось всё меньше; чрезвычайно опасным был переход по льду. В это время года шторма непрестанно взламывают свежеобразующийся лёд и уносят его в открытое море, или же он уходит с отливом. За лето мало что сохранилось от старого прочного покрова, а новый ещё тонок и в любое время может подломиться под весом саней.

И тем не менее надо было сделать всё возможное.

Перед выходом договорились, что в случае появления Кемпбелла мы просигналим с мыса Хат ракетами и бенгальским огнём. Условились также в тех или иных случаях подавать определённые сигналы с мыса Хат на мыс Эванс, и наоборот.

К сожалению, у нас не было очень нужного при таких обстоятельствах портативного гелиографа любой конструкции, пригодного для связи между двумя мысами в солнечное время и каких-нибудь сигнальных ламп на зимнее время.

Путешественники вышли в среду 17 апреля в 10.30 утра.

В это время солнце в полдень уже только выглядывает из-за северной линии горизонта, через шесть дней оно и вовсе исчезнет, хотя, конечно, пока ещё довольно долго держатся сумерки. В таких условиях поход был бы нелёгким предприятием даже для путников со свежими силами, идущих по крепкому старому льду; а для уставших людей, пробирающихся вдоль берега по непрочному ледяному покрову, то появляющемуся, то исчезающему, это была очень рискованная затея.

Первые два дня они с большим трудом тащили сани, минимальная температура достигала в эти ночи -43° [-42 °C] и — 45° [-43 °C]. Естественно, вскоре они начали замерзать.

Зато им удалось выйти на старый лёд и успешно одолеть миль двадцать пять, после чего вечером 18-го они поставили лагерь приблизительно в четырёх милях от Эскера{166}. Утром они должны были выйти на свежий лёд, а между тем пуржило.

Они всё же прошли четыре мили к Эскеру и достигли другого берега, довольные, что лёд под ними не взломался и не унёс их в море. Затем повернули к мысу Баттер, но разыгравшаяся во всю мощь пурга заставила их остановиться и поставить лагерь. Температура поднялась до нуля [-18 °C], спальные мешки и одежда оттаяли и не просыхали под слабыми лучами уходящего солнца. На следующее утро путешественники достигли мыса Баттер, но склад отыскали с трудом — на нём не было флага. Уже устраивая лагерь, они увидели, как лёд к северу от них вскрывается и уплывает в море. Не оставалось ничего иного, как повернуть к дому: ни они не могли двигаться на север, ни Кемпбелл на юг. Только сейчас Райт сказал Аткинсону, что в глубине души всё время был решительно против этого похода.

«Он пошёл в поход, будучи твёрдо уверен, что возможность гибели спасательной партии очень велика, но ни минуты не колебался, не возражал. Поведение таких людей выше всяких похвал!»[260]

Они пополнили склад на мысе Баттер, заложили туда на случай прихода Кемпбелла ещё двухнедельный запас провианта и пометили его, как сумели. Больше они ничего не могли сделать.

В тот же день группа Аткинсона возвратилась на Эскер; с волнением ожидали они утренних сумерек, чтобы посмотреть, в каком состоянии молодой лёд, по которому они шли сюда.

К их радости, от него ещё кое-что уцелело, и они пустились в путь, чтобы преодолеть четыре мили, отделявшие их от старого льда. Две мили они пробежали под парусом, но дальше пришлось тащить сани на себе, всё время опасаясь, как бы впереди не оказалась открытая вода, ведь недаром где-то вдалеке маячили фигуры императорских пингвинов. Но они прошли благополучно, сделав за день десять миль. В понедельник 22 апреля