Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории - Ричард Матесон

А потом Лэс услышал его самого, его жесткий, лишенный эмоций голос.

— А теперь вернитесь обратно, — приказал хозяин, — в зоопарк.

Заперев парочку в одной из клеток, Мерв Кетгер медленно побрел в дом, правую руку оттягивал тяжелый дробовик. Сделанное не принесло ему ни малейшего удовольствия, лишь волну облегчения, которая всего на миг расслабила его завязанное в тугой узел тело. И напряжение уже возвращалось. Оно никогда не покидало его больше чем на несколько минут, которые требовались, чтобы схватить очередного человека и заточить его в клетку.

И сейчас напряжение было сильным как никогда. Он первый раз запер в клетке женщину. От отчаяния в груди образовался ледяной ком. Женщина, он посадил в клетку женщину. Грудь содрогалась от сиплых вдохов, пока он поднимался по шатким ступенькам заднего крыльца.

Затем, когда затянутая москитной сеткой дверь захлопнулась за ним, он поджал широкий рот. Да, но что ему оставалось делать? Он с грохотом положил ружье на застеленный желтой клеенкой кухонный стол, грудь сотряс очередной мощный вздох. Что еще я могу сделать, спорил он с самим собой. Ботинки громко скрипели по старому линолеуму, пока он шел к двери в тихую, залитую солнцем гостиную.

От старого кресла поднялась пыль, когда он тяжело опустился в него. Что еще ему оставалось делать? У него не было выбора.

В тысячный раз он взглянул на левое предплечье, на слегка покрасневшую шишку чуть ниже локтевого сгиба. Прямо в плоти по-прежнему тихонько жужжал крошечный металлический конус. Он знал это, даже не прислушиваясь. Конус не умолкал никогда.

Он с усталым стоном откинулся назад и опустил голову на высокую спинку. Тусклый взгляд блуждал по комнате, по косому потоку солнечного света, в котором дрожали пылинки. И по каминной полке.

Маузер, люгер, снаряд для базуки, ручная граната все еще в рабочем состоянии. Неясная мысль посетила его смятенный разум: а что, если приставить к виску люгер, нацелить в сердце маузер или даже выдернуть из гранаты чеку и прижать ее к животу.

Герой войны. Эти слова жестоко царапали душу. Они лишились прежнего смысла, приносящего утешение. Некогда они что-то значили для него, ему было важно сознавать себя награжденным медалями воином, человеком с орденскими планками, осыпанным похвалами, вызывающим восхищение.

Потом умерла Элис, потом слава и почет канули в прошлое. Он остался в пустыне наедине со своими трофеями.

И как-то раз пошел в пустыню на охоту.

Он закрыл глаза, горло конвульсивно подергивалось. К чему размышлять об этом, сожалеть? Желание жить все еще не покидало его. Наверное, это было глупое, бессмысленное желание, но оно оставалось незыблемым, он не мог от него отделаться. Ни после того, как пропало два человека, ни после того, как пропало пять, ни даже после того, как пропало семь.

Грязные ногти безжалостно впивались в ладони, пока не прорвали кожу. Но вот женщина, женщина! Эта мысль резала острым ножом. Он не хотел сажать в клетку женщину.

В тщетной ярости он колотил тугим кулаком по ноге. У него не было выбора. Ну конечно, он заметил калифорнийский номер. Однако все равно не собирался этого делать. Но потом женщина спросила о воде, и он внезапно понял, что у него нет другого выхода, он просто обязан.

Ему как раз не хватало двоих.

К тому же выяснилось, что парочка едет в Нью-Йорк, и напряжение нахлынуло и спало, ослабило и снова усилило хватку в знакомом спазматическом ритме, после чего он осознал всем своим существом, что должен предложить им поехать и взглянуть на его зоопарк.

Надо было сделать им по уколу, подумал он. А то еще начнут кричать. С мужчинами это было неважно, он привык к мужским крикам. Но вот женщина…

Мерв Кетгер открыл глаза и безысходным взглядом уставился на каминную полку, на портрет умершей жены, на оружие, служившее некогда поводом для гордости и лишившееся теперь своей прежней ценности, потерявшее былое значение — всего лишь куски стали и дерева.

Герой!

От этого слова в животе все переворачивалось.

Вязкая пульсация замедлилась, на мгновение прекратилась, затем возобновилась, заполнив внутреннюю оболочку шипящим, пенящимся шумом. Слабая волна оживления прошла по телу, будоража ряды кольчатых мышц. Существо пошевелилось. Пора.

Мысль. Бесформенная, словно клубок тумана, прилипшая, обволакивающая. Существо шевельнулось, перетекающее, желеобразное, состоящее из колец внутри гибкого пузыря. Толчок, скольжение, извивы клейкого тела.

Снова мысль, направляющая волну. Шипение входящего воздуха, бесшумное движение металла. Открылось. Закрылось со щелчком. Кровь умирающего солнца заливает горизонт. Медленное и беззвучное парение по воздуху, лишенный цвета шар, заполненный чем-то бесформенным, чем-то живым.

Земля, прохлада. Существо коснулось ее, на миг замерло. Оно двигалось по земле, и все живое устремлялось прочь при его губительном приближении. Остававшаяся после него колея переливалась желто-зеленым светом.

— Тише!

От резкого шепота Мэриан он едва не выронил пилку для ногтей. Лэс отдернул руку, мышцы залитой потом щеки сократил нервный тик, и он быстро заполз в тень. Солнце почти село.

— Он идет сюда? — Из ее пересохшего горла шел сиплый голос.

— Не знаю.

Застыв, он наблюдал, как приближается человек в комбинезоне, слушал, как подметки его ботинок быстро шаркают по запекшейся земле. Лэс попытался сглотнуть, но дневной зной выпарил из тела всю влагу, и сухое горло лишь щелкнуло. Он думал о том, что человек может увидеть глубокий пропил в решетке окна.

Человек в ковбойской шляпе шагал быстро, лицо пустое и жесткое, руки негнущимися арками уперты в бока.

— Что он хочет с нами сделать? — От внезапно нахлынувшего страха Мэриан позабыла все физические страдания.

Лэс только покачал головой. Весь день он спрашивал себя о том же. И когда они оказались под замком, и когда хозяин ушел в дом, и в первые жуткие минуты заточения, и после, и когда Мэриан нашла в кармане шорт пилку, после чего бесформенная паника приобрела очертания надежды на бегство. Все это время тот же самый вопрос бесконечно терзал его. Что этот выродок хочет с ними сделать?

Однако человек подошел не к их клетке. От облегчения у них обоих едва не подкосились ноги. Человек даже не взглянул на их клетку. Он будто бы избегал смотреть в эту сторону.

Потом он скрылся из виду, и они услышали, как он отпирает другую клетку. От скрипа ржавых петель у Лэса окаменели мышцы живота.

Потом человек снова возник в поле зрения.